Еще в 1925 году нарком Луначарский предложил устроить в усадьбе музей декабристов. Запрягают у нас не быстро. Можно и помереть, пока запрягут. Луначарский и помер. Тем не менее, не прошло и шестидесяти одного года, как музей создали, придав ему статус филиала Государственного Исторического музея. И целых пять лет дом этим музеем был. А потом… ну что у нас бывает потом… здание ни с того ни с сего пришло в аварийное состояние. Каких-нибудь двести лет без капремонта — и на тебе… Само собой, денег на реставрацию не нашлось. На дворе был девяносто первый год. Как всегда, нам было не до собственной истории. Нам проще все переписать еще раз, чем повторить давно пройденное. Дом стоял заброшенный, закрытый на реконструкцию, на которую не было денег, с ободранной неизвестно зачем штукатуркой, и гнил. Экскурсий в нем уже давно не проводили, и тут… Сделаем, однако, два шага назад во времени, чтобы сделать еще один шаг вперед. Вернемся в прошлое, к Матвею Муравьеву-Апостолу.
Вернувшись через тридцать пять лет из сибирской ссылки, он был довольно холодно встречен близкими родственниками. И только внучатый племянник, совсем молодой Владимир Коробьин, который был сыном дочери его родной сестры, Екатерины, отнесся к Матвею Ивановичу тепло… Нет, не тепло — по-человечески. Взял да и приютил больного старика. Потом опала была снята, и Муравьев-Апостол даже стал бывать при дворе. Не имея наследников и чувствуя, что жить ему осталось немного, Матвей Иванович ходатайствовал перед царем о передаче своей фамилии внучатому племяннику. Александр Второй дал свое высочайшее согласие. Кстати, и фамилия Муравьев-Апостол возникла в семнадцатом веке по той же самой причине — малороссийский род Апостолов не имел прямых наследников, и высочайше было разрешено присоединить фамилию племянницы Данилы Апостола к фамилии ее мужа Муравьева.
А потом у Владимира Коробьина родились дети — Андрей и Алексей, потом была эмиграция, жизнь во Франции, потом у нас случилась перестройка, и Раи са Горбачева от имени Советского фонда культуры попросила русских эмигрантов вернуть на родину реликвии, связанные с нашей историей. И Муравьевы-Апостолы вернули… Нет, не вернули — они нам ничего не были должны — подарили Фонду культуры уникальную библиотеку из трехсот семидесяти томов. В ответ их пригласили посетить Россию и свою усадьбу. Андрей Владимирович и Алексей Владимирович приехали. Андрей Владимирович взял с собой сына Кристофера. Они прошлись по Старой Басманной, по Бабушкину переулку, они вошли в дом, и тут… перестали быть русскими французами и швейцарцами. Прилагательное превратилось в существительное. Я знаю, такого существительного нет в русском языке, но ведь превратилось же. Муравьевы-Апостолы решили восстановить усадьбу на собственные средства и устроить в ней музей декабристов. Создали фонд и отрядили Кристофера заниматься восстановлением дома[19]. И начались его хождения по нашим бюрократическим мукам. Кристофер хотел, чтобы все было без взяток, честно. А может, он и вовсе не знал о том, что они (взятки) существуют. Все же долгая жизнь во Франции… Лишь к декабрю двухтысячного года ему удалось получить дом в аренду на 25 лет. Был бы бизнесменом и просил дом для устройства казино или массажного салона — тогда, по нашим законам, на 49 лет, а музей… Не станем описывать все круги, квадраты и многоугольники бюрократического ада, пройденные Кристофером и его сподвижниками в деле восстановления дома и создания музея, — нет таких слов, включая междометия и восклицания, чтобы их описать.
И реставрация началась. Во время нее выяснилось имя архитектора. Оказалось, что дом построен по проекту И. Д. Жукова, а не Матвея Казакова, как было принято считать. Реставрация была настоящей — вместо старых, сгнивших бревен кирпич не клали. На замену шли специальные, выдержанные не менее пяти лет бревна. Впрочем, это уж другая, хотя и не менее интересная история. Она еще продолжается. Точно так же, как истории Бабушкина переулка. Как истории Москвы, которая все несется и несется куда-то, точно черная птица-мерседес с мигалками или серебристая птица-ягуар. И сколько ее ни спрашивай… Хорошо, если просто не даст ответа и промолчит. Может ведь и послать куда подальше. Но она промолчит. Да и о чем с нами говорить? Она нас и без того насквозь видит. Вот и люби ее после этого. Я бы и не любил, но сердцу ведь не прикажешь…
Примечания
1
Все имена, фамилии и даже борщ — автор выдумал из головы. На самом деле, это было совершенно другое блюдо.
2
Не представляю, что такое «x-clusive». И вообразить не могу. Может, это был exclusive потерявший первую букву. Содержимое этих джинсов, однако, никак не тянуло на эксклюзив… а вот однажды мимо меня прошли джинсы, на которых не было написано ничего. Но это был настоящий all-inclusive. Впрочем, это уже совершенно другой, не телефонный разговор.
3
Названия станций, фамилии и имена изменены.
4
Думаете, что я наврал вам все? Из головы выдумал? А вот и нет. Чистая правда. Я ещё тогда кетчупом пятно посадил на джинсы. Или яйцом. При случае могу показать.
5
Именно иностранцами, а не иногородними, поскольку Москва никакой не город, а страна. А то и планета.
6
«Метать артикул» означало в те времена выполнять ружейные приемы. Что же такое флигельман, я и понятия не имею. Да и какое это может иметь для нашего рассказа значение? Никакого. Можно подумать, что он нам родственник, этот Флигельман. Даже не однофамилец. Короче говоря — не морочьте себе голову. Читайте дальше.
7
Внимательный читатель тотчас укажет мне, что биноклей в шестнадцатом веке никак не могло существовать. Ну да. Таких биноклей, какие есть теперь, со сложной системой окуляров и бинокуляров, не было, но при необходимости тогдашние разведчики всегда приставляли к глазам две свернутых трубочками ладони. Конечно, это не давало увеличения в двадцать и тридцать раз, но уж в два-три раза приближало рассматриваемый объект всегда.
8
Первый съезд красных водолазов проходил в Ленинграде.
9
Часов больше костюмов по той самой причине, что в те допутопные времена советские ордена уже кончились, а российские еще не начинались, и начальники, чтобы отличить себя от подчиненных, носили по нескольку пар часов на руках. Мало того, тайные председатели отличались от действительных статских председателей еще и тем, что имели право носить часы на ногах. Встреча чиновников такого ранга представляла собой довольно сложную церемонию — сначала пожимались левая и правая руки, поскольку часы были на каждой, а потом приподнимали брючины. Старики на мгновение приподнимали брюки, не вынимая даже рук из карманов, а только что получившая чин молодежь могла ходить с задранной до колена штаниной хоть весь вечер.
10
Туфель нечетное количество потому, что брали в запас.
Свитским приходится очень часто расшаркиваться.
Опытные шаркуны по кремлевскому паркету за один прием туфлю могут до дыр протереть.
11
Не токмо хвостиков, но и самих шкурок не осталось.
По документам все пожрал горностаевый долгоносик.
12
Надо сказать, что в советские времена были широко распространены подобного рода реликвии. На рынках бродячие беспартийные торговцы предлагали недорого то шкатулки с пеплом второго тома «Капитала», то окурки гаванских сигар Карла Маркса со следами его зубов, то пустые бутылки из-под любимого сорта рейнского, которое в огромных количествах поглощал автор «Манифеста коммунистической партии». А вот проймы жилета Ильича и его кепки, особенно меховые, стоили гораздо дороже. Тем не менее, нет оснований сомневаться в том, что в библиотеке М. А. Суслова был аутентичный пепел второго тома.
13
Диалект древнеарамейского, на котором разговаривали между собой военные древних арамейцев.
14
Словесное описание миниатюры можно было найти в добром десятке работ, посвященных истории средневековых компартий Европы. Ее сюжет представляется исследователям как бордельная альковная сцена с раздевающимся Карлом и поторапливающей его Партией. Что же в действительности на ней изображено — не знает никто. Вполне может быть, что Карл уже разделся или наоборот — Партия его не только не поторапливает, но отвернулась к стене и спит. Еще и храпит во сне.
15
Ботаники подсчитали — всего у подьячего было сто сорок восемь годовых колец. У деревьев годовые кольца, как известно, заменяют извилины, а поскольку они круговые, то дубы или березы могут думать свои мысли бесконечно. Потому и живут деревья гораздо больше нас с вами. Короеды же и полосатые древесинники своими ходами нарушают естественный ход мыслей деревьев, отчего последние начинают путать одни мысли с другими, сохнуть, покрываться лишайниками и гнить на корню.
