<…> Таким образом, в формальном классе местоимений так называемые местоимения «третьего лица» по своей природе и функции совершенно отличны от я и ты» [Бенвенист 1974: 290].
В этой же второй главе нашей монографии сообщалось также и то, как «видят» и «видели» местоимения первого и второго лица единственного и множественного числа известные лингвисты разных эпох, а именно – излагались точки зрения:
1. Бругманна и Дельбрюка [Delbr?ck 1893; Brugmann 1892; 1897].
2. Гамкрелидзе—Иванова (Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Тбилиси, 1984).
3. Семереньи (Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. М., 1980).
4. Воробьева-Десятовского (Воробьев-Десятовский В. С. Развитие личных местоимений в индоарийских языках. М.; Л., 1956).
5. Шилдза (Shields K. The role of deictic particles in the IE personal pronoun system. 1994; Idem. Comments on the evolution of the Indo-European personal pronoun system. 1998).
1. Общеславянские местоимения и их структура
Из общего числа славянских местоимений (95) общеславянскими (с соответствующими пометами) оказалось 31[133]. Это число можно сравнить с соотношением общеславянских примарных партикул (не местоимений) с общим числом примарных партикул славянства (то есть соотношение было 15 к 43), что было продемонстрировано выше.
Ср.: 31/95 = 0,32; 15/43 = 0,348.
Приблизительное (и поразительное!) совпадение соотношения «ядра» и «периферии» в обоих случаях нельзя считать случайным. Иначе говоря, общеславянским является примерно одна треть коммуникативного фонда.
Однако и здесь сразу же возникают таксономические трудности. В частности, мы не считаем возможным объединить АЗЪ и JA, хотя они явно восходят к одному и тому же элементу (см. главу первую). В «партикульном» плане, как уже подробно разбиралось в главе первой, собственно местоименным является «невидимое» здесь и скрытое m-.
Сложным также оказался вопрос о том, представить ли как самостоятельную единицу общеславянское местоимение къто же, поскольку местоимения с подобными (или аналогичными) графическими наращениями даются во многих Этимологических словарях при явной зависимости от графического представления в том или ином славянском языке. Мы от такого общеславянского местоимения отказались, так как число подобных наращений легко увеличить.
Третьим таксономическим вопросом была проблема объединения / необъединения цепочки фонетических вариантов для слова Koterъ, а именно: давать ли ряд а) Koterъ, б) Kъterъ, в) Kotorъ, г) Kъtorъ – то есть считать элементы цепочки разными лексемами, или же давать единый ряд: Koterъ / Kъterъ / Kotorъ / Kъtorъ?
2
Первыми в ряду общеславянских личных местоимений, разумеется, являются местоимения первого и второго лица трех чисел: единственного, множественного и двойственного. Итак, это:
(Ja, АЗъ)[134]
MY
Ty
Vy
Vě.
Что объединяет эту местоименную группу? Это компоненты m/n (в первых лицах единственного и множественного чисел), v (во втором лице множественного числа и в двойственном числе), t (во втором лице единственного числа и множественного числа *twe), + гласный + (-s для формы множественного числа, впоследствии отпавшее)[135].
Таким образом, компонент *m/*n отмечен для первого лица единственного и множественного чисел (напоминаем, что Ja – это местоимение, восходящее к составной конструкции).
Компонент *t отмечен для второго лица единственного числа.
Компонент *v отмечен для не-единственного числа, но как у второго лица множественного, так и всех лиц двойственного.
(Более глубокую реконструкцию см. в разделе «Партикулы и «местоимения»» в главе второй.)
По внутренней прозрачности формы выделяются формант m/n, присутствующий в посессивных конструкциях от первого лица единственного числа, и формант v, объединяющий плюралис и дуалис. Само слово дъ-ва имеет в начале партикулу дъ-, которую мы находим в je+dъ+va и je+d^)+im>. Окаймляющие d(b в этих словах партикулы подчеркивают выделительность форманта и его единичность.
Относительно происхождения гласного, сопровождающего опорный консонант личных местоимений, нужно сказать, что если обратиться к гласному форм my, ty, vy, то существует устоявшееся мнение, что это рефлекс индоевропейского u/?, восходящего, возможно, к билабиальному w. История вокала в именительном падеже двойственного числа остается невыясненной.
3
Второй ряд общеславянских местоимений – это демонстративы, неопределенные и отрицательные местоимения, вопросительные местоимения и посессивы. Они будут перечисляться в алфавитном порядке; при этом мы будем указывать их общепринятое партикульное членение.
Посессивы:
Mojь < *ma + ios < moį + jo(jь);
Našь < *nōs + jos < nōs + jь;
Ničьjь < *ni + čь + jь;
Svojь < *suªe + jo > suªe + jь;
Tvojь < *tuªo + jь;
Vašь < *vōs +įo + jь;
Демонстративы:
(J)ь – примарная партикула;
Onъ < *(o/e)nъ, восходит к древнейшим n-овым партикулам;
Ovъ < *(a/ai)vъ, восходит к древнейшим v-овым партикулам;
Samъ – в этом случае для этимологов разложение на отдельные партикулы оказалось затруднительным; возможно, это слово имело самостоятельное значение вроде ’ человек’;
Sь – принадлежит к древнейшим s-овым партикулам; возможно, входит в ряд с k– или t-;
Se – принадлежит к древнейшим s-овым партикулам; так-же, возможно, входит в ряд с k– или t-;
Tak (ovъ) < ta + ko + vъ;
Tъ – примарная партикула, может восходить к и.-е. *tod;
Tъtъ < tъ + tъ;
Tolikъ < to + li + ko/ъ;
Vьchakъ (?) < Vьs + a + kъ(o);
Vьchъ < vьs + j(o), первая составляющая, по всей вероятности, имеет не-партикульную принадлежность.
Вопросительные местоимения:
Čь
to < *kuªi + t(o); на славянском уровне состоит из двух партикул: Čь + to;
Čь
jь < *kuªi + jo; на славянском уровне состоит из двух партикул: Čь + jь;
Kъto < *kuªi > ka > kъ + to;
Kъjь < *kuªi + j(ь).
Неопределенные и отрицательные местоимения:
Boedin (aš) < bo + (j) + ed + i + nъ;
(J)edinъ < (j)ed + ьnъ > in-;
Jьnъ < jь + n(ъ)-;
Jьnakъ < jь + n(ъ) + kъ;
Někoterъ < Ně + *kuªo + ter/tor.
Последний формант относят к праязыковой архаике;
Někъto < ně + kъ + to;
Někъjь < ně + kъ + jь ;
Nikъto < ni + kъ + to;
Nikъjь < ni + kъ + jь;
Ničьto < ni + čь + to.
В самом начале нашей монографии говорилось о «конструкторе», создающем из единичек-партикул разные комбинации, которые и являются «словами» коммуникативного фонда. Ясно было также, что со временем порождающая сила конструктора ослабевает и вводятся в обиход (действительно «застывшие») словоформы знаменательных слов.
Анализ общеславянских местоимений проводился выше, в частности, и со специальной целью – обнаружить в них элементы, которые не могут считаться партикулами потому, что партикулы должны повторяться и входить в «конструктор» хотя бы несколько раз.
Такие элементы, как нам кажется, были обнаружены. Это —
*m-
*nōs-
* suªe-
*tuo-
*vōs-
*sam-
*vьs-.
Выявление этих элементов, о которых пока мы не можем сказать, какому лингвистическому миру они принадлежат – миру коммуникативного фонда или миру знаменательных слов, мы считаем неким, пусть незначительным, результатом нашего исследования.
4
Необщеславянские местоимения будут представлены как складывающиеся из соответствующих «кубиков» конструктора, в виде списка, организованного в алфавитном порядке. Описание их строения см. в Приложении № 4.
Естественно, что следующим этапом работы, для которого, собственно, и приводился список местоимений и неместоименных примарных и кластерных собраний партикул, должно быть выведение более краткого «первичного» списка тех минимальных единиц, из которых и составлен славянский коммуникативный фонд. Лингвистический интерес при этом представляет таксономическая дистрибуция этого списка, которая, по нашему мнению, есть продукт более позднего развития общеславянского и отдельных славянских языков и групп.
Список примарных партикульных единиц славянского коммуникативного фонда в нашей книге помещен в Приложениях № 1 и 2.
Выводы
Сделать какие-либо достаточно серьезные выводы из этой книги очень сложно, потому что затронутые в ней вопросы на самом деле очень важны и автор предпочитает – вероятно, в силу своих собственных возможностей – эксплицировать возникающие проблемы, а не решить их с требуемой степенью глубины.
Я думаю, что микрорешения гораздо более доступны лингвисту, чем макрорешения, которые иногда кажутся смешными в своей заносчивости. Можно вспомнить тут и положение К. Поп-пера о том, что базовые концепты неопределимы в принципе.
Но, как кажется, дело здесь коренится и в другом. В сущности, описывая глубинное существование языка, мы описываем самих себя и описываем это на языке же. Итак, мы не можем выйти за пределы, начерченные нам изначально. Поэтому избитое и тривиальное положение о том, что «рыба еще не ихтиолог», приписываемое то одному ученому, то другому, можно понимать не только как насмешку над «рыбами», а как невозможность самоописания. Поэтому положение исследователей-лингвистов, быть может, гораздо сложнее, чем настоящих «ихтиологов», описывающих нечто, находящееся извне.
