Макгаун — какая же она все-таки красавица! — вела выпуск вечерних новостей, в них она была главным действующим лицом. Она подробно рассказала о наблюдении, показала сигнальное устройство, которое носила на поясе. Поведала, как она сидела в одиночестве по ночам в своей спальне, прислушиваясь к каждому звуку и думая о том, не идет ли Бешеный. Показали, как она стоит на кухне и готовит что-то себе на ужин. На стенах висят медные сковородки, которыми никто не пользуется. А на заднем плане тикают старинные часы с гирьками.
Прямо как в театре, она восстановила все события той ночи: как бежала в темноте, а за ней едва поспевал оператор с камерой, потом рассказала о перестрелке и объяснила, кто откуда стрелял. Это был театр одного актера, где все роли исполняла Макгаун. Потом действие переместилось за задний забор, где она показала то место в канаве, где в желтой глине остались следы Бешеного.
Действие развивалось, как в пьесе, и, как в каждой хорошей постановке, дело закончилось потасовкой. Драка происходила в лучах прожекторов, Дэвенпорт колотил новичка-полицейского, его руки двигались с такой скоростью, что удары нельзя было различить. Потом Дэвенпорт двинулся к телекамере, в его глазах пылал огонь, и в этот момент его окликнула Макгаун.
Жестоко. Дэвенпорт не был просто игроком. Он вел себя, как животное.
Когда передача закончилась, Бешеный еще несколько минут продолжал смотреть на экран, а потом включил запись интервью, шедшего по TV-3.
Снова на экране возник Дэвенпорт, но здесь он выглядел по-другому. Намного сдержаннее, расчетливее. Охотник, а не боец. Бешеный сразу же инстинктивно почувствовал это, он встречал таких людей среди фермеров, когда жил у отца на ранчо. Они всегда говорили «моя антилопа» или «мой олень».
Руиц все еще продолжала привлекать его внимание. Ее лицо, ее черные глаза. Та взаимосвязь, которая существовала, уже не была главным, это было не то чувство притяжения, которое он испытывал к Избранным; она лишилась этой привилегии. Но, несомненно, что-то осталось от их прежних взаимоотношений, этого нельзя было отрицать, и Бешеный это чувствовал и размышлял над этим.
Может быть, его опять куда-то заманивают? Может быть, это очередная уловка Дэвенпорта? Кажется, нет.
Отношения с женщинами у Бешеного всегда были односторонними, они никогда не отвечали ему взаимностью, но он четко улавливал наличие связи между другими. На середине интервью он вдруг понял, что между Дэвенпортом и Карлой Руиц что-то есть. Секс? Да. И чем дольше он смотрел передачу, тем больше он убеждался в том, что правильно угадал.
Интересно.
26
— Ну давай. Давай сделаем это.
Слоун стоял в дверях.
— Не имеет никакого смысла, — вяло отозвался Лукас. Все эмоции как бы застыли в нем. — Мы знаем, что он пытается скрыть. Он беспокоится о своей репутации. Обобрал Райсов и теперь боится, что кто-нибудь это раскопает.
— Как ты себя чувствуешь?
— Ты это о чем?
— Как ты себя чувствуешь, ну, после того как вы там лопухнулись?
Лукас непроизвольно улыбнулся. То, что произошло у дома Макгаун, назвали просто «лопухнулись». Все; начиная от мэра до последнего уборщика, так и говорили. Лукас даже подозревал, что так говорит весь город.
— Чувствую себя паршиво, — проговорил он.
— Ну так давай, — продолжал уговаривать Слоун. — Давай поедем и прихлопнем этого прохвоста. У тебя на душе сразу станет веселей.
Это было лучше, чем просто сидеть в офисе. Лукас поднялся.
— Ладно, только машину поведу я. А потом заедем куда-нибудь и поедим.
— Ты угощаешь?
* * *
Продавец прошел в заднюю комнату и позвал Нестера. Тот был вовсе не рад снова их увидеть.
— Я считал, что вы меня поняли, — сказал он, направляясь к телефону. — Но вижу, что вы собираетесь меня беспокоить постоянно. И прежде чем вы начнете говорить, позвоню своему адвокату.
— Как хотите, Нестер, — проговорил Лукас, обнажая в улыбке зубы. — В конце концов, возможно, это и неплохая идея. А то мы никак не можем решить, то ли предъявить вам обвинение в мошенничестве, то ли позволить адвокату миссис Райс решить его как гражданское дело. А если вы будете вести себя вызывающе, мы наденем на вас наручники, отвезем в участок и оформим на вас дело.
Продавец вертел головой, переводя взгляд с одного на другого, как болельщик на теннисном турнире.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — произнес Нестер, держа руку на телефоне.
— Все вы прекрасно понимаете, — заявил Лукас. — Речь идет о нэцке стоимостью приблизительно в четверть миллиона долларов. Вас пригласили, чтобы произвести оценку для оформления страховки. Вы сказали владельцу, что они ценности не представляют, и купили их за гроши.
— Нет, — пролепетал Нестер. — Меня не просили произвести оценку. Фигурки были выставлены на продажу, и я заплатил ту сумму, которую запросили. Это все.
— Миссис Райс говорит иначе. Она намеревается передать дело в суд.
— Неужели вы думаете, что присяжные поверят какой-то... Какой-то прачке, а не мне? Ведь есть только мои показания, а ее...
— Вам вряд ли удастся что-нибудь доказать, — почти ласково проговорил Слоун. — Никаких шансов. Ведь речь пойдет о человеке, который сражался на войне за свою страну и привез оттуда несколько сувениров, даже не зная, что это такое. Так и живет этот парень, подметая полы, хороший парень, жизнь его продолжается, и наконец он умирает от рака, болезнь медленно пожирает его тело сантиметр за сантиметром. Он хочет продать все свои личные вещи, чтобы жене было на что жить после его смерти. Она тоже уже совсем старая, и живут они впроголодь, может быть, даже питаясь собачьими консервами. Я уверен, что именно так все и будет представлено, когда ее адвокат возьмется за дело.
— Может быть, даже кошачьими консервами. Или рыбными отходами, — вставил свое слово Лукас.
— Но у них есть этот бесценный трофей, о чем они даже не подозревают, — продолжал рассказывать Слоун. — У всей этой истории вполне мог бы быть счастливый конец, прямо как в кино. Но что же происходит? Появляется проходимец, разбирающийся в предметах искусства, и дает им пять сотен за статуэтки стоимостью в четверть миллиона долларов. Так неужели вы думаете, что присяжные станут на вашу сторону?
— Если же вы так считаете, то вы просто мечтатель, — заметил Лукас. — У меня есть знакомые журналисты. И когда я поведаю им эту историю, вы станете даже еще более знаменитым, чем Бешеный.
— Что ж, неплохая мысль, — согласился Слоун, искоса посмотрев на Лукаса, когда он понял, куда тот клонит. — Заберем его сейчас с собой, заведем на него дело по обвинению в мошенничестве, а потом опубликуем все это в прессе. Это несколько отвлечет внимание от...
— Давай-ка лучше пройдем ко мне в кабинет, — предложил бледный как смерть Нестер.
Через узкую дверь они проследовали за ним в заднюю комнату. Большую часть пространства занимало отгороженное стальной сеткой хранилище. А в одном углу был устроен небольшой, но уютный офис. Нестер уселся за стол, зачем-то полистал настольный календарь, а потом проговорил:
— Что можно предпринять в этой ситуации?
— Мы можем арестовать вас за мошенничество, но нам нужно не это. Сейчас нас беспокоит нечто другое, — начал Лукас, присаживаясь на антикварный стул. — Если вы расскажете нам то, что нас интересует, то мы посоветуем миссис Райс нанять адвоката и урегулировать это дело в гражданском суде. Или, возможно, вы могли бы договориться как-нибудь иначе.
— Я уже беседовал с этим человеком, — запротестовал Нестер, кивнув головой в сторону Слоуна. — Я рассказал ему все, что произошло между мистером Райсом и мной.
— У меня сложилось такое впечатление, что вы что-то утаиваете, — заметил по этому поводу Слоун. — А я обычно не ошибаюсь.
— Ну, честно говоря, я подумал, что если вы узнаете, за сколько я купил нэцке, а именно столько запросил за них мистер Райс, и пусть это будет на его совести, так вот, вы могли бы подумать, что цена... ну, не совсем соответствовала. Я ведь этого не скрывал, я просто старался быть осмотрительным.
Лукас состроил гримасу.
— Если бы вы сразу нам все сказали или хотя бы намекнули на это, мы бы не стали за вами гоняться. Мы стараемся выяснить, к кому попал пистолет, который был у мистера Раиса. Поэтому мы опрашиваем всех, кто говорил со стариком, пока он был жив.
— Я никогда не видел у него пистолета, а он никогда не упоминал о нем и никогда не предлагал мне его купить. Пока я был у него, к нему никто не заходил, даже миссис Райс не появлялась. Мы с ним не разговаривали. Я пришел к нему и сказал, что хотел бы взглянуть на нэцке. Он отъехал на своем инвалидном кресле, достал их из коробочки и дал мне, а сам снова начал читать свои бумаги. Я спросил, сколько он за них хочет, он ответил: «Пятьсот». Я дал ему чек и ушел. Мы вдвоем произнесли не более пятидесяти слов.
