— Все нынче прямо как с цепи сорвались: и целуют меня, и целуют, — проворчал Иззи Херш иронически.
— Потому что любят!
— Да, фильмы про Джеймса Бонда — это, конечно, нечто. Вот уж и впрямь золотая жила. Видел небось, как у нас тут рекламируют последнюю серию?
— Да, — подтвердил Джейк, стоя уже в дверях. — Конечно.
— А! Погоди, Янкель!
— Что?
— Ты получаешь журнал «Плейбой»?
— Да.
— Когда тебе надоест очередной номер, можешь пересылать мне. Возражать не буду.
В коридоре Джейка перехватила теперешняя жена Иззи Херша Фанни — как раз поднялась из подвала с корзиной белья.
— Я люблю твоего отца, все это время он был мне чудесным мужем; уж я стараюсь окружить его заботой на высшем уровне.
— Я благодарю вас. И от Рифки тоже спасибо.
— Его хотели поместить в больницу для неизлечимых, говорили, что мне будет слишком тяжело с ним, но я сказала нет, пусть уж дома помрет.
— Ради Христа, он же не глухой! Может услышать.
— Хорошо, что вы приехали. У вас, наверное, дела идут неплохо.
— В каком смысле?
— Ну, потому что прилететь из Англии — это же дорого! А я так рада, что у вас дела идут и что мы друг другу так понравились. Я всегда буду рада видеть здесь и вас, и вашу жену… Я ведь не то что ваши тетки, лишним снобизмом не страдаю. А то смотрят на всех сверху вниз… — Она прервалась, подумала, как нерешительная лошадь перед прыжком через препятствие. — Быть еврейкой — это же еще не все!
— Спасибо, я передам Нэнси ваши слова. До завтра.
Следующим вечером — как раз был первый вечер Песаха — приехала Рифка с Герки и двумя их буйными перекормленными мальчишками. Ленни двенадцать, Мелвину еще только пять. Для седера Фанни установила в спальне раскладной стол, и вот уже Джейк в кипе, волнуясь, как бы она не сползла с макушки, встает и неуверенно задает четыре положенных вопроса. Повернувшись к лежащему на кровати отцу, возглашает:
— Чем этот вечер отличается от всех других вечеров? Тем, что в другие вечера мы едим либо хлеб, либо мацу, а сегодня только мацу. Тем, что в другие вечера мы едим любые овощи, а сегодня — горькие травы.
Глаза старика остекленели; он никак не реагировал.
Джейку вспомнилось, как в былые времена, когда подходил момент передавать крутые яйца, отец неизменно ухмылялся и спрашивал: «А вы знаете, почему евреи, празднуя Песах, окунают яйца в соленую воду?» — «Нет, папочка. Почему?» — «Потому что, когда они переходили Тростниковое море, мужчины вымочили в соленой воде свои яйца!»
Джейк продолжал:
— Во все другие вечера мы не окунаем овощи, а сегодня…
Звонок в дверь. Что-то рановато нынче Элиягу за бокалом вина пришел.
— Это доктор! — засуетилась Фанни.
Долгожданный врач-специалист. При этом не еврей, заметьте-ка.
— Разрешите вашу шляпу, сэр. Пожалуйте сюда, сэр. Благодарю вас, сэр.
Пока специалист осматривал Иззи Херша, все ждали в гостиной; голос врача, нечеловечески бодрый, ясно доходил сквозь стену.
— Так-так-так. Ну, выглядите вы не так уж и плохо. Сколько вам лет?
— Шестьдесят пять, сэр…
— Значит, год рождения ваш…
Помедлив, Иззи Херш снабдил его датой. Непостижимого зимнего утра в галицианерском штетле практически другого века.
— А сегодня у нас что за день? Сказать можете?
— Среда… или нет, нет… вторник…
— Не всегда удается нужное словечко подыскать, не правда ли?
Молчаливое, из гостиной невидимое согласие.
— Давайте мы с вами сыграем в игру. Согласны?
— Да, сэр.
— Назовите-ка мне, скажем… месяцы года.
— Январь… Февраль… Март…
Всеведущий Герки многозначительно кивнул Джейку.
— Проверяет, нет ли у старика завихрений.
Джейк нахмурился и сгреб бутыль пасхального вина, которую заранее предусмотрительно наполнил запретным коньяком «Реми Мартен».
— Глотать трудно? — осведомился специалист.
— Да, сэр.
Глупые глаза Фанни Херш зажглись гордостью.
— Когда заболел Бронфман[273], к нему при всех его миллионах вызывали этого же специалиста. Это профессор с мировым именем!
— Ну, наконец-то папе повезло, — улыбнулся Джейк, повернувшись к Рифке. — Те же руки, что щупали анус у Бронфмана, прикоснулись и к нему!
Рифка тут же вскочила с дивана и принялась выпроваживать сыновей: сходите, купите себе мороженого.
— Ага, ну-ка, повернем вот так… хорошо, отлично, — слышался голос специалиста. — А вы что, родственник Джейкоба Херша?
— Это мой сын. Он…
— О, правда?
— …приехал аж из самого Лондона навестить меня. Собирается ставить следующий фильм про Джеймса Бонда!
— Ух ты! — внезапно встрепенулся Герки. — Поздравляю!
— Он очень, очень хорошо зарабатывает.
— Тебе там, кстати, помощь не нужна? На кастинге девушек щупать.
Когда Рифка совсем было собралась занять прежнее место на диване рядом с Герки, нацелившись сплющить раскидистым задом ни в чем не повинную подушечку, Герки молниеносно сунул под нее руку, колом выставив вверх большой палец.
— Оп-па!
Рифка дернулась и, захихикав, навалилась грудью на стол.
— Идьёты чертовы, — прошипел Джейк.
— Я применяю психологию, а ты шмок! Если мы зайдем потом к нему в комнату, ломая руки, ему что, от этого легче будет?
Едва специалист вышел из спальни, Джейк сразу увлек его в переднюю.
— Мы незнакомы, доктор. Меня зовут Джейкоб Херш.
— Вы знаете, вашими работами на телевидении я каждый раз восхищаюсь.
— Спасибо. Послушайте, я знаю, что у отца весь организм пронизан метастазами… но… в общем, чего нам ждать в ближайшем будущем?
— Может быть, кровоизлияния в мозг. А может, сердечного приступа. С легкими у него тоже не все в порядке.
— Он думает, что поправляется. Ждет каких-то упражнений, терапии.
— Если хотите, я могу это организовать. Правда, наши сотрудники не любят работать с обреченными. Это на них действует угнетающе.
— Особенно угнетающе это действует на моего отца! — Морфий, как удалось выяснить Джейку, отцу пока не назначали. — Сколько ему осталось?
— До конца лета вряд ли дотянет.
Джейк ждал.
— Ну… Хорошо, если месяца полтора.
13
А ведь и от меня, думал Джейк в самолете, летящем обратно в Лондон, точно так же ничего не останется. От меня со всем моим домом. От Нэнси, Сэмми, Молли и младенца, который еще не родился. Вспомнилось, как за неделю до рождения Молли миссис Херш настаивала на том, что она приедет и поживет у них.
Наверху Нэнси напевала, укладывая Сэмми в кроватку:
Для всех, кто верит во Христа,И ночью свет сияет.А эта ночь для нас свята,Да будет радость всех чиста,Исус здесь пребывает…
В зале нижнего этажа Сэмми строил дом из набора «Лего». За тем, чтобы он не отвлекался, следила бабушка.
— А ты знаешь, что ты за дом построил, цыпа моя? Этот дом называется «синагога».
Сэмми продолжал добавлять элементы конструкции.
— Мы там молимся, — настаивала миссис Херш.
— А, церковь!
— Нет, синагога. Ну, повторяй за бабушкой. Синагога.
— Синагог.
— Ах ты, моя прелесть! Да. Синагога.
Вот ведь племя-то какое новое эти дети смешанных браков! В декабре они кушают конфеты под елкой, а в апреле хрустят мацой. На этой стороне их уже не гонят, не попрекают тем, что они Христа убили, а на той не насмехаются над их выправкой англосаксов-протестантов, и в результате они приняты везде. Инвестируют в Иегову, а дивиденды получают за Христа. И с равным аппетитом уплетают как крестовые булочки на Пасху[274], так и халу в шабат.
Чертова Рифка, едва только ей представили Сэмми, мгновенно запустила руку ему в подгузник.
— О! Я смотрю, вы с ним уже справились, Джейк. Молодцы!
Затем им с Герки на экспертную оценку предъявили хнычущую Молли.
— А что ж это она у вас такая светленькая? — поджала губы Рифка.
— Ну, маленький я тоже был такой, — поднял брови Джейк, — не помнишь, что ли?
— А голубые глаза вообще у всех младенцев, — примирительно заметил Герки. — Известный факт, верно?
Много бокалов бренди спустя, когда Джейк, сопроводив гостей в отель, зашел к ним в номер, Герки вдруг сел рядом с Джейком и каким-то новым тоном — заговорщицким и вместе с тем снисходительным — вдруг шепчет:
— Ну что, родственничек, нам бы надо поговорить.
— Правда? Ну, давай.
Герки встал и, подойдя к двери спальни, убедился, что Рифка спит.
— Я должен кое-что тебе открыть.
Что такое? Может, Рифка подворовывает в универмагах?
— И что же это? — устало осведомился Джейк.
— А то, что сейчас уже все в порядке! Все, можно сказать, тип-топ!
— Ну, замечательно.
