Петр Алексеевич Романов был худ и бледен, глаза навыкате, на голове треуголка с несколькими дырками от пуль, а пустой левый рукав простого мундира заткнут за армейский ремень. В этот момент, царевичу хотелось кинуться к отцу и как-то его поддержать, но он понимал, что никогда этого не сделает, духу не хватит, а тут начали выкрикивать славу царю и, подхваченный всеобщим ликованием, Алексей тоже кричал от радости и из его глаз лились слезы умиления. Снова палили городские пушки, приветствуя своего монарха и его гвардию, которые вернулись домой. Вверх летели сотни шляп и народ, на время, позабыв все претензии к царю, был рад ему так, как никогда до этого момента.
— Слава царю Петру Алексеевичу!
— Ура-а-а!
— Победа!!!
— Виктория!
— Виват Петр!
Полки прошли и народ расходился праздновать триумф царя. На какой-то срок все плохое было забыто и похоронено под радостью победы, и Алексей был счастлив. Однако трехдневные праздники с салютами, фейерверками и балами прошли. Жизнь покатилась по своей колее, и настал момент царевичу отчитываться перед отцом за все свои дела.
Государь, даже будучи лишен одной руки, не потерял своей энергичности и знал обо всем, что происходило в Москве за время его отсутствия, и с сына требовал отчета за каждую мелочь. И пришлось бы царевичу туго, как выяснилось, на него поступило около полусотни доносов от самых разных людей, навещавших его в Коломенском дворце во время болезни Петра. Но за него заступился Федор Юрьевич Ромодановский, и царь не был к нему слишком строг. Наследник престола отделался только выволочкой за негодное управление городом, и после этого был отстранен от всех своих дел, но в опалу не попал, остался при дворе и был вынужден исполнять новые поручения царя.
После ранения Петр Алексеевич торопился жить и хотел переделать все самые важные дела за один раз. И первым таким делом было крещение в православную веру его любовницы Екатерины, а царевич, подчинившись воле самодержца, стал ее крестным отцом. Затем, с подачи Сената и придворных подхалимов, царь переименовался в императора всероссийского и от «благодарного» народа ему был присвоен титул Отец Отечества. И как только это случилось, он решил незамедлительно жениться, так что вскоре Алексей Петрович присутствовал на свадьбе своей крестной дочери, которая выходила замуж за его батюшку. Такие вот дела происходили в государстве Российском, сразу по возвращении Петра Первого в Москву.
Одновременно с этим, в ноябре месяце был подписан мирный договор со шведами, и снова в столице гуляли, и пока происходили празднования, обходя Москву, один за другим, на юг уходили боевые полки, артиллерия и обозы. Император должен был жестоко и безжалостно задавить мятеж проклятого бунтаря Кондрашки Булавина, и собирался это сделать так, чтобы память о его карательном походе, сохранилась в веках. Но при этом, донской атаман не был предан анафеме, хотя церковь предлагала это сделать, а перемещение войск старались сохранять в тайне. В большинстве своем, москвичи верили в победу восставших и надеялись на освобождение от власти Петра и ненавистных бояр с иноземцами. Победы и праздники, все это конечно хорошо и на время отвлекает пьяного мужика от своих бед, да только проблемы русского народа оставались неизменны. Простые люди не желали быть бессловесным скотом, а царь и его приближенные не хотели понимать их чаяний. Из-за этого, Преображенским приказом и иными карательными службами государственного аппарата делалось все, чтобы даже слухов о донской воле в столицу не проникало, а особо разговорчивых москвичей хватали под руки и тащили на дыбу.
В общем, все было как всегда. Государство Российское жило по своим законам, дворянство кутило и продолжало отмечать победу над шведами, крестьяне и рабочие трудились, а Алексей находился в Коломенском дворце, много размышлял о своем будущем, и только по вызову царя покидал свое прибежище. Так продолжалось до сегодняшнего дня.
Царевича вызвали на очередной праздник в Преображенский дворец, где проживал Петр со своей императрицей. По какому поводу празднование, Алексей не знал, его об этом не известили, но он привычно оделся, и в закрытой карете отправился к батюшке. Путь был не долог, и ближе к вечеру он оказался на месте. Подъезды были ярко освещены, кругом стояли караулы солдат в парадной униформе и сновали слуги, которые провожали подъезжающих гостей внутрь. Царевич вышел на морозный воздух, вдохнул его полной грудью, закашлялся и подумал о том, что хватит в Москве сидеть, необходимо попросить у батюшки серьезное дело и доказать свою полезность государству. Приняв такое решение, он улыбнулся наивной детской улыбкой, лицо его на мгновение разгладилось, и уверенным шагом он направился в основное здание.
В большом зале Преображенского дворца играла музыка, в центре танцевало около двух десятков молодых пар и, раскланиваясь с вельможами и генералами, царевич подошел к отцу и его жене, которые сидели на широкой кушетке. Император был бодр и весел, слушал очередную сплетню от князя Меншикова и улыбался, а императрица, полноватая женщина в роскошном парчовом платье, с миловидным и простым лицом, держала на руках одетую ангелочком годовалую девочку, сводную сестру царевича, княжну Анну Петровну. Настоящая семейная идиллия, которой можно и нужно было порадоваться. Вот только в душе Алексей все же был против того, что эта женщина, родившая его отцу трех детей (двое, Петр и Павел, 1705-го и 1706-го года рождения, скончались во младенчестве), занимает место его матери.
Наследник престола остановился перед императором, и тот, заметив его, воскликнул:
— Алешка, у нас сегодня две радости. Гуляем!
— И что за радости, батюшка?
Алексей учтиво поклонился Екатерине Алексеевне и отцу, и тот ответил:
— Во-первых, поганый пес Мазепа помер. Ехал на коне, а тот его понес и он разбился. Не иначе, как это ему божья кара за измену. Виват!
— Виват!
Боевые генералы и вельможи, верные соратники царя, а так же придворные холуи и подхалимы поддержали императора, и царевич спросил:
— А второй повод?
Петр Алексеевич, неожиданно тепло посмотрел на жену, и на краткий момент прижал ее к себе. Затем, он улыбнулся дочери, которая узнала его, улыбнулась и произнесла нечто нечленораздельное, и вновь обратил внимание на сына.
— Императрица беременна. Надеюсь, что будет сын.
— Поздравляю, — промямлил растерянный царевич.
Царевич снова поклонился Екатерине и, разогнувшись, наткнулся на презрительный взгляд Меншикова, который с наглой ухмылкой смотрел на него. И не выдержав такого к себе пренебрежения, неожиданно, Алексей сорвался и, ощерившись в сторону светлейшего князя, сказал:
— Спрячь ухмылку, пирожник. Совсем обнаглел. Холоп.
— Что-о-о!? — удивленно протянул Меншиков и, обогнув кушетку, подскочил к нему.
— Алексашка, назад! — выкрикнул император.
Фаворит, уже схвативший царевича за мундир и приготовившийся его ударить, замер. После этого, Меншиков отпустил Алексея и, с перекошенным от злобы лицом, сделал шаг в сторону. Все гости, кто находился рядом, замерли в ступоре, никогда еще наследник не показывал свой норов и, конечно же, вельможам было очень интересно, на чью сторону встанет император.
А Петр Алексеевич, тем временем, набычился и переводил взгляд то на князя, то на сына. Вены на его лбу вздулись, глаза снова пошли навыкат, и Алексей решил, что самое легкое наказание, которое ему назначит отец, это избиение. Но прошла пара минут, государя успокоила жена, которая нашептала ему на ухо что-то ласковое, и он, решил не портить веселье, задавил в себе злобу и натужно рассмеялся.
— Ай, да, Алешка! Зубы показываешь, сын!? Молодец! — Петр посмотрел на понурившегося фаворита, встал с кушетки, правой рукой ударил его по роскошному шитому золотом мундиру и обратился уже к нему: — А ты, Алексашка, знай свое место, не по чину тебе на наследника престола российского с кулаками бросаться, он тебе не ровня.
— Мин херц…
Меншиков, который ранее числился одним из контролеров за обучением царевича и несколько раз крепко его избивал за нерадение, тоже улыбнулся и попробовал оправдаться, но император его не слушал и посмотрел на Екатерину.
— Уложи дочь спать и возвращайся.
Екатерина молча покинула зал. Музыка затихла, и танцующие пары разбежались в стороны. Меншиков и Алексей ожидали дальнейших слов царя, которые должны были разрешить конфликт, но тут появился срочный гонец, который прошел к царю и протянул ему пакет. Император бросил взгляд на князя и царевича, подозвал к себе молодого слугу, симпатичного темноволосого парня с подносом, выпил вина и, окончательно успокоившись, принялся читать полученное письмо. Сначала, он усмехнулся, затем побагровел и, бросив бумагу на пол, в ярости стал топтать ее ногами. При этом он постоянно выкрикивал:
