И вдруг он стремительно пересек вестибюль и прыгнул в окно. Зазвенело разбитое стекло.
Он мягко, умело упал на ноги в кривом, узком переулке и выдернул из кармана пистолет.
– Стой! – крикнул кто-то.
Человек выстрелил и, петляя от стены к стене, побежал по переулку.
– Стой!
Зарокотал за спиной мотор.
Он оглянулся, прижался к стене, двумя руками поднял тяжелый парабеллум.
Выстрел! Выстрел! Выстрел!
Машина вильнула, с грохотом врезалась в ворота арки.
Человек бросился дальше.
Один из офицеров поднял пистолет.
– Не стрелять! – крикнул капитан Токмаков. – Живым брать.
Он бежал мягко, пружинисто, постепенно нагоняя несущуюся по узкой улице высокую фигуру.
Человек оглянулся и выстрелил. Пуля ударилась рядом с капитаном в стенку. Кирпичная крошка полоснула болью по щеке.
Капитан пригнулся. Человек обернулся снова, вскинул пистолет.
Из подворотни выскочил комендантский патруль. Старший патруля, сержант, увидел человека в штатском, целящегося в офицера, и вскинул автомат.
– Не стреляй! Не…
На узкой улочке очередь прогремела необычайно громко. Человек выронил пистолет и рухнул на бок. Капитан подбежал к нему, перевернул лицом к свету. Человек был мертв.
* * *
Осенний ветер раскачивал над городом большие яркие звезды. Павлов и Токмаков сидели на бревнах в глубине двора райотдела и курили.
– Ну вот, Токмаков, – нарушил молчание подполковник, – я тебя не неволю.
– Так разве в этом дело, товарищ подполковник, – Токмаков встал, хрустко потянулся своим большим и сильным телом, – в другом дело.
– Ты прав. Значит, этот Сергей Симаков – дезертир, бывший уголовник, шофер из автобата. Знал его только человек, которого убили, – Недзвецкий…
Токмаков промолчал.
– Големба и Ромуз. Големба – в квартире, под контролем, Ромуз поведет тебя.
– Прикроете?
– А то. Как государственного деятеля. Легенда Сергея – сапожник. В Смолах он должен ждать связного. Ты видел, где спрятана угнанная им машина?
– Все видел.
– Пойдешь без оружия. В Смолах у развилки есть колодец старый, там мы спрячем твой ТТ и четыре обоймы. Понял? Документы готовы, и права Симакова, и справка из артели.
– А чего не понять?
– Ты вправе отказаться. Ты ведь не сапожник.
– Ночь-то какая. – Токмаков глубоко затянулся и бросил папиросу.
– Только Сергей этот блатной, весь в наколках.
– Есть и наколки…
Дежурный вскочил, увидев начальника и капитана.
– Редкое зрелище, – засмеялся Токмаков, – картинная галерея.
Он стащил гимнастерку.
– Вот это да! – ахнул дежурный.
На груди у капитана красовалась могила с крестом, на предплечьях затейливо переплетались кинжалы и змеи.
– Серьезно, – закачал головой Павлов, – штучная работа, где это ты?
– Я ж детдомовский, кололись от глупого шика. Не поверите, мне в сороковом путевку дали в Ялту, так я днем купаться стеснялся. Ночью бегал. А сапожничать и шить меня в детдоме научили.
– Быть по сему. Иди переодевайся.
Подполковник пошел к дверям.
– Витя, – повернулся к дежурному капитан, – у тебя гранаты есть?
– «Лимонки».
– Дай одну.
* * *
Повозка подъехала к развалинам часовни ровно в полдень. Токмаков соскочил на землю, хлопнул Ромуза по плечу:
– Ну, бывай, друг. Зоське скажи, чтоб не скучала, бимбер готовь, скоро вернусь! – громко крикнул он. И добавил шепотом: – Помни, ты под прицелом.
Ромуз стремительно развернул подводу и, нахлестывая лошадь, помчался к городу.
Токмаков огляделся, поднял мешок, подошел к часовне. Христос с отбитыми взрывом ногами печально глядел на лес, дорогу, на красоту осени.
Токмаков бросил мешок и сел, прислонясь спиной к нагретым солнцем камням. Он сорвал веточку и начал катать ее зубами.
Время таяло. Никто не подходил. Ему было жарко сидеть на солнце, и он скинул старую штопаную гимнастерку. Здесь не ялтинский пляж, и стесняться ему было некого.
Время шло. Никого.
Токмаков закрыл глаза и задремал.
Он открыл глаза и увидел сапоги и листья, прилипшие к высоким хромовым голенищам. Над ним стоял человек в щеголеватых бриджах и кожаной немецкой куртке. Лишь после этого он увидел бесконечную темноту автоматного ствола, глядевшего ему в глаза.
Лениво поднял руку и отвел ствол в сторону.
– Не люблю.
– Никто не любит, – усмехнулся человек. – Ты кто?
– А ты?
– Я Рокита.
– А, это ты. – Токмаков выплюнул ветку и неохотно поднялся. – А я сапожник.
– Оружие есть? – спросил Рокита.
Токмаков развязал горловину мешка и вынул нож.
– Это не оружие.
– Смотря где, у нас в городах лучше не надо.
– Вор?
– Законник.
– Сидел? – Рокита с интересом рассматривал татуировку.
– Было.
– Ну, как там?
– Попадешь – узнаешь.
– Смелый. – Рокита опустил автомат, протянул пачку сигарет «Каро». – Кури.
– Богато живете.
Они закурили. Помолчали.
– Работы на три дня, – сказал Рокита.
– Моя доля?
– Сорок тысяч.
– Годится. Потом разбегаемся, ни вы меня, ни я вас не знаю. Я подаюсь на восток.
– Там посмотрим.
– И помни: я на мокрое не пойду.
– Посмотрим. Документы хорошие?
Токмаков кивнул.
– Пойдешь в деревню, начнешь сапожничать, тебя мой человек найдет.
– Как я его узнаю?
– Убогий он.
– Это как?
– Кривобокий.
– Компания!..
Токмаков засмеялся и потянулся.
– Ты, старшой, мои права возьми, не дай бог сапожник да с правами.
– Давай.
Токмаков расстегнул карман гимнастерки, вытащил пачку бумажек, протянул Роките права. Тот, не глядя, сунул их в карман куртки.
– Цветные в деревне есть?
– Кто?
– Мильтоны.
– А, есть двое, там староста сволочь, его особенно берегись.
– Как мне дойти до деревни?
– По этой тропинке на большак, а там прямо.
Токмаков пошел по тропинке, спиной ощущая злой глазок шмайсера.
* * *
Волощук, Гончак и Давыдочев обедали. Они сидели в избе Волощука, которая была одновременно и сельсоветом, и жильем. На столе стоял закопченный чугун с картошкой, лежал на газете шмат сала, в котелке виднелись огурцы.
– Может, консервы открыть? – спросил Давыдочев.
Он сидел прислонившись спиной к лавке, положив рядом автомат.
– Да зачем, пока жратва есть, – ответил из угла Гончак.
Он снял гимнастерку, и рубашка его белоснежно белела в углу избы.
Волощук нарезал сало трофейным штыком-кинжалом. Резал крупно, от души.
– Устал, – сказал он. – Ноги горят. Всю деревню обскакал. Госпоставку распределял по дворам.
– Когда свозить будут? – спросил Гончак.
– С утра.
– Куда складывать?
– В амбаре у Тройского. Амбар же теперь пустой.
– Опасное это дело. – Гончак взял сало. – А вдруг банда?
– Будем спать в амбаре, – сказал Давыдочев.
– Оно конечно, лейтенант, только потом все это хозяйство через лес везти надо.
За окном залаяла, забилась на цепи собака.
Давыдочев схватил автомат, передернул затвор. Гончак выглянул в окно.
От калитки к дому шел человек в польской полевой форме. Скрипнуло крыльцо, загремело в сенях.
– Можно?
– Заходи.
– Я Тройский, сын Казимира Тройского, Станислав.
Волощук улыбнулся, встал:
– Здравствуй, товарищ Тройский, здравствуй. Как, насовсем или в отпуск?
– Отпуск по ранению, две недели. Где мои, староста, то есть простите, председатель?
– В город к брату подались, да ты не сомневайся, живы они, здоровы.
Тройский достал документы, положил на стол. Давыдочев взял их, посмотрел внимательно, протянул Тройскому.
– Ну что ж, – Тройский встал, – мне пора. В город пойду.
– Послушай, капрал. – Волощук подхватил костыли, заковылял к Тройскому. – Поживи у нас. Дня три всего. Банда в лесу, а ты парень боевой. – Волощук щелкнул по колодке на гимнастерке Тройского. – Всего три дня. Помоги нам в город госпоставки свезти.
– Не могу, председатель. Своих не видел с сорок первого.
– Жаль. Дам тебе завтра подводу, автомат дам. Езжай.
– Спасибо, а я пока дом осмотрю. Как стемнеет, ко мне прошу, закусить. Часиков так, – Тройский откинул рукав, чтобы все видели часы, – в девять.
– Добро.
* * *
Волощук вышел на порог и увидел человека, сидящего на крыльце.
– Ты кто?
Человек поднялся, достал кучу справок и квитанционную книжку. Волощук прочел справку, улыбнулся:
– Вот это дело. Сапожник нам нужен. А то я в районе просил, обещали еще месяц назад.
– План-то будет? Я ж от артели работаю.
– Будет, а ты чего не в армии? – подозрительно спросил председатель.
– Там справка, контуженый я. Эпилепсия.
Волощук с сожалением посмотрел на здорового, симпатичного парня:
– Где тебя?
– Под Минском.
– Ты к нам надолго?
– На неделю. Ты мне вон ту хибару, – сапожник ткнул пальцем в разваленную баньку, – под мастерскую отдашь?
– Пошли.
* * *
Известие о том, что в селе появился сапожник из города, быстро облетело дворы. К концу дня угол баньки был завален сапогами, ботинками.
