Нелли повернулась к ней, неодобрительно насупившись, но Хильда дернула дочь за локоть, и та развернулась обратно.
— Она сумасшедшая, Нелли, совсем выжила из ума! Не обращай на нее внимания, не то она снова что-то выкинет, — прошипела Хильда.
Диана обмахивалась веером: смерть пугала ее, и чем ближе к смерти она подходила, тем сильнее боялась.
Началась служба. Одри неожиданно встретилась взглядом с Эммой Леттон, пришедшей в церковь со своим мужем и тремя детьми. Одри стало больно от одной мысли о своих дочерях, которые были сейчас так далеко, и она горько усмехнулась подруге. Эмма улыбнулась ей в ответ, и в улыбке той было сострадание: она понимала отчаяние Одри. Они собрались здесь, чтобы помолиться за упокой ее сестры, и какими бы благими побуждениями они ни руководствовались, все напоминало о смерти Айлы. К тому же Алисии и Леоноры не было рядом с матерью. Эмма перевела взгляд на Луиса, стоявшего рядом в торжественной позе. Ее подозрения, что он в известной степени был виновен в унынии ее подруги, нашли свое подтверждение.
Одри отчаянно пыталась почувствовать присутствие сестры в весеннем солнечном свете и благоуханном ветерке. Она не отрывала глаз от свечей на алтаре. А вдруг они опять сами собой загадочно погаснут? Но если душа Айлы и была там, то она не подавала никаких знаков. Зато она доподлинно жила в воспоминаниях всех собравшихся, жила в сказанных словах и спетых песнях — душа неугомонного ребенка, коснувшаяся их сердец и ушедшая так внезапно, что даже шестнадцать лет спустя горечь утраты была мучительной.
Когда Луис стал под нефом, чтобы прочесть выбранный Роуз стих, Одри почувствовала, как легкая волна восхищения пробежала по пастве и дошла до нее. Ее захлестнула обида. «Как же слаб человек! — в который раз подумалось ей. — И как же я сама была слаба! Если бы только у меня хватило духа последовать велению своего сердца…» Она не могла отвести глаз от Луиса. Во время чтения руки его дрожали, и он ни разу не оторвал взгляд от Библии: возможно, боялся потерять строку, а возможно, им руководил страх разоблачения. Любовь переполняла Одри, а вместе с тем — непоколебимая решимость быть вместе с Луисом, невзирая ни на что. Закончив, он вернулся на свое место и окинул собравшихся взглядом из-под растрепанной челки. Одри нежно ему улыбнулась, Сесил кивнул в знак одобрения, хотя лицо его осталось недвижно. Затем мужчины обменялись быстрыми взглядами. Луис тотчас зарделся и виновато опустил очи долу. Уверенность его рухнула под напором пристального взгляда брата. Но продолжалась агония стыда недолго: теплое тело Одри было совсем близко, и эта близость помогла ему отвлечься. Затем все помолились и, закрыв глаза, преклонили колена, пытаясь сосредоточиться на словах викария, но в темноте сердца влюбленных слышали только друг друга.
Уже под конец службы, когда прихожане по одному стали покидать церковь, Одри оглянулась. Людей на последних скамьях не было, солнце туда не проникало, и в этой части храма царил сумрак. Ком встал в горле у Одри, стоило ей вспомнить их горестный прощальный разговор с Луисом. Она не могла думать об этом без содрогания. В одночасье все расплылось у нее перед глазами от слез, и ей уже стало все равно, рядом ли Сесил или нет, — она бросилась в объятия Луиса. Тот напрягся, памятуя, что они находятся на людях, а его брат стоит у них прямо за спиной.
— Я не хочу потерять тебя еще раз, — прошептала она ему на ухо. — На этом самом месте я потеряла тебя шестнадцать лет назад и до сих пор жалею об этом. Пожалуйста, не оставляй меня. Во второй раз я этого не переживу.
Луис прижал ее к себе и шепотом ответил:
— Я никуда без тебя не уеду. Если потребуется, я буду ждать тебя до самой смерти. — Одри всхлипнула и отпрянула от него. Она заметила, как его взгляд перемещается и замирает где-то позади нее. Она обернулась и увидела, как Сесил подходит к ним, тихо беседуя с Роуз и Генри. Он вопросительно взглянул на нее, а она вымученно улыбнулась, давая понять, что с ней все в порядке — пускай и со слезами на глазах. Он отвернулся и продолжил разговаривать с ее родителями. Но лицо его омрачилось, ибо подозрения опять заполонили его сердце.
Все были приглашены на Каннинг-стрит, в дом, который на этот раз гудел звуками праздника, а не сотрясался от скорби, как это было шестнадцать лет назад. Тетушка Хильда с легким негодованием посматривала на Луиса, Нелли следила за каждым его шагом даже из противоположного конца комнаты. Неунывающая тетя Эдна старалась всех развлечь, хотя ноги у нее подкашивались всякий раз, когда она вспоминала о том, что Одри и Луис сидят на вершине спящего вулкана. Неприятно было также видеть, какими большими порциями Сесил поглощает алкоголь. Руки при этом у него подрагивали. «А ведь он когда-то был так уверен в себе, был таким видным мужчиной! — думала Эдна с грустью. — Куда же подевался прежний Сесил Форрестер?»
Одри сидела на диване. Эмма Леттон подсела к ней. Ее дети носились по комнате, допивали остатки вина в бокалах и поедали empanadas.
— Ты, наверное, жутко скучаешь по девочкам? — спросила она, беря Одри за руку, желая подбодрить ее.
— Да, — ответила Одри. — Как я ни стараюсь отвлечься, мои мысли — лишь о них. Что же мне делать? Дети для меня — все, и теперь моя жизнь пуста.
— Могу представить, как бы я мучилась, если бы Томас отправил наших детей за границу! Я бы просто умерла от тоски.
— Хуже всего тишина. Гнетущая тишина в доме. Мне так одиноко!
— А почему бы вам не завести еще одного ребенка?
— Что?
— Ну да. Ты еще молода. Может, попробуешь родить сынишку?
— Чтобы Сесил и его отослал подальше от дома? Сомневаюсь, что я смогу еще раз это пережить.
— Конечно, сможешь.
— Я бы не хотела рожать ребенка, чтобы заменить им Алисию и Леонору. Девочки могут подумать, что я их больше не люблю.
— А я полагаю, они будут очень рады.
— Тогда получается, ты знаешь Алисию гораздо хуже, чем я думала! — засмеялась Одри. — Она будет в ярости! А Леонора страшно обидится. Я не могу так с ними поступить. «А кроме того, — хотелось ей добавить, — нельзя сказать, что мы с Сесилом разошлись как в море корабли. Мы никогда и не приближались друг к другу!»
Звуки музыки внезапно заглушили многоголосую болтовню гостей.
— Кто это играет? — спросила Эмма, которой с ее места не было видно пианино.
— Луис, — ответила Одри.
Эмма восхищенно вздохнула.
— Он играет замечательно! — вырвалось у нее.
Голоса почтительно стихали по мере того, как музыка распространялась по комнате. Наконец, замолчали последние.
— Что происходит? — воскликнула Диана Льюис. — Кто-нибудь умер? Почему все на меня вытаращились, бога ради?
Шарло подбежала к ней, заботливо обняла и увела в прихожую.
Одри впервые слышала в исполнении Луиса классическое произведение — «Варшавский концерт». Он играл с таким упоением, что в скором времени все гости притихли, позволяя музыке увлечь их в неведомые дали и вдохновить на незнакомые доселе чувства. Всех глубоко тронула своеобразная музыка Эддинсела и необычайная эмоциональность, с которой Луис играл свою вариацию. Всех, за исключением Дианы Льюис, продолжавшей неистовствовать в коридоре. В этой музыке она не была способна услышать ничего, кроме нервирующего шума.
— Почему же он не играл подобные вещи в клубе? — тихонько спросила Шарло у супруга.
Старый полковник пожал плечами.
— Талантливый парень, вне всяких сомнений, — громким шепотом ответил он, и ей пришлось согласиться.
Луис очень изменился с того времени, как оставил их лицом к лицу со смертью Айлы. Он больше не казался таким беспокойным. Взгляд Одри пересекся со взглядом Сесила, наблюдавшего, как она рассматривает Луиса. Она отвела глаза. Совсем скоро она нарушит супружескую верность. Одри чувствовала себя виноватой, и смотреть на мужа ей было нестерпимо больно. Сесил же перевел взгляд на брата и безропотно поник.
Поздно вечером Одри, бесшумно ступая, пробиралась по коридору в темноте. Именно так она когда-то бегала к Луису на ночные свидания в саду под вишней. Теперь, правда, она рисковала большим. Мрачные воспоминания о судьбоносной беседе в церкви подтолкнули ее к решительным действиям: неслышно, чтобы не разбудить Мужа, Одри прокралась к двери спальни деверя и постучала. Ей приходилось напрягать слух, потому что стук ее собственного сердца рикошетом отскакивал от тишины на лестнице и отзывался у нее в ушах, заглушая все прочие звуки. Одри вспоминала день, проведенный ими в деревне, когда они наслаждались блаженством близости без свидетелей, а она изнемогала от стыда. Теперь же момент казался ей подходящим, несмотря на то, что рядом, в доме, Сесил спал, не зная о том, что его жена в эту минуту делает первый решительный шаг к расставанию. Она помедлила у двери. Она знала, что поступает подло, но старалась не думать о муже и детях. В памяти возникло улыбающееся лицо Айлы. «Ты должна быть смелой, чтобы следовать велению своего сердца», — сказала она тогда, и голос ее звучал сквозь годы, дабы напомнить Одри о скоротечности бесценной жизни и о любви, важнее которой нет ничего. Она будет жить для себя, а не для других. Разве она не заслужила этого после всех пережитых страданий?
