– Что произошло? – машинально задал вопрос адмирал Пилляр фон Пильхау, уж видя на ЭБО, что произошло.
Совсем рядом с зелеными квадратиками, сгрудившимися у берега, зловеще мерцали красные треугольники – ракетная атака противника.
– Вампир, вампир, вампир! Ракетная атака! Перестроить ордер для отражения атаки, маневрирование групповое!
Командовал капитан корабля, находившийся на мостике, им, старшим офицерам, отвечающим за операцию, оставалось только смотреть…
– Заградительный огонь! Противодействие! Борьба, борьба, борьба!
Корабли уже открыли заградительный огонь без команды. Основным средством обороны против крылатых ракет противника в русском флоте была ЗРАК «Кортик», артиллерийскую часть у нее составляли два шестиствольных скорострельных автомата, суммарная скорострельность которых превышала десять тысяч выстрелов в минуту. Сейчас десяток установок с кораблей ордера изрыгнули стальные струи, автоматически разворачиваясь по командам радаров. Ордер спешно выстраивался из десантного в боевой порядок, крейсеры и фрегаты эскадры выстраивались в линию, чтобы защитить десантные суда и авианосец от атаки. Те, в свою очередь, надрывая турбины, рванулись прочь, окутались дымом от дымзавесчиков, отстреливали специальные ракеты, рассыпали в воздухе мириады ловушек, включили средства РЭБ. И тоже отстреливались, огрызались огнем, благо зенитные комплексы имелись на каждом корабле.
Прорвать оборону ордера, несмотря на внезапность атаки, крылатым ракетам не удалось. Их было около трех десятков, довольно примитивные, неспособные обмениваться информацией и атакующие индивидуально. Почти все сбили над городом – одна за другой в черном ночном небе вспухали рыжие кляксы разрывов. Несколько ракет почти прорвались к ордеру, но также были сбиты, последняя рванула в сотне метров от настроек «Колчака», осыпав летную палубу обломками. Чтобы добраться до огромного корабля, ей не хватило секунды.
«Колчак» снова заложил резкий маневр, так что в зале управления офицеры лишь благодаря присущей морякам сноровке удержались на ногах. Взрыв слышали все, и довольно отчетливо, но раз по громкой связи не доложили о повреждении, не вызвали на связь штаб борьбы за живучесть, сидящий под палубой в специальной комнате, прикрытой броней, словно у линкора, – значит, ракета все же в корабль не попала.
– Черт знает что! – выругался адмирал. – Дежурный офицер, поднимайте два разведчика с авианосца, пусть немедленно пройдут всю береговую полосу. Я хочу знать, что там есть еще.
– Есть!
– Как получилось, что при всей нашей разведке мы прозевали скрытное выдвижение пусковых на рубеж старта?! Здесь кто-нибудь за что-нибудь отвечает?!
Офицеры молча пережидали гнев командующего. В чем-то гнев был справедливым – сейчас был двадцать первый век, и при наличии такого количества средств разведки прозевать выдвижение пусковых, причем нескольких, было недопустимо. Но с другой стороны, допустив такое сближение эскадры с берегом, адмирал, даже не сам адмирал, а главморштаб тоже совершил серьезную ошибку, хоть и вынужденную. Укрывшись в Персидском заливе от значительно превосходящих американо-британских объединенных сил, русская эскадра сделалась уязвимой от атак с берега. По сути, ее можно было расстрелять из подошедшего к срезу воды танка прямой наводкой.
– Кто отвечает за разведку?
– Капитан второго ранга Каляев, ваше превосходительство.
– Где он? Почему его здесь нет?!
– Ваше превосходительство, он должен быть на авианосце.
Веко адмирала задергалось – такое было всегда, когда он пытался взять себя в руки.
– Пусть означенный капитан изволит явиться в штаб операции. Немедленно!
За капитаном второго ранга Каляевым послали вертолет, специально с «Колчака» – не посыльный, как обычно, а целый десантный. Перелетев всего на восемь кабельтовых, вертолет завис над палубой «Николая», принял на борт одного человека и уже через пять минут высадил его на палубу «Колчака».
Капитан второго ранга Павел Викторович Каляев был из тех, кого называют «везунчик», вот самое подходящее определение. Подтянутый, крепкий, умеющий нравиться дамам, он был похож на актера Ивана Белкина, сыгравшего роль графа Чернецова в знаменитом сериале «Под сенью Орла». Увы, но Каляев был не дворянско-высокородного, а самого что ни на есть простого происхождения. Более того – он был сиротой, причем таким сиротой, каких в последнее время в Империи и не осталось вовсе. Моряки нашли его в Севастополе, на автобусной остановке, голодного, оборванного и замерзшего. Причем было ему всего пять лет, и он толком-то говорить не умел. Полиция потом пыталась выяснить, откуда он вообще взялся, но выяснить это так и не удалось. Как бы то ни было – моряки решили не дожидаться полиции и взяли пацана с собой, а потом упросили директора Севастопольского нахимовского зачислить его на первый курс под поручительство матросов с крейсера Его Величества «Бородино», хотя по правилам в Нахимовское зачисляли с семи лет, а в исключительных случаях и только по ходатайству офицера в звании не ниже контр-адмиральского – с шести. Пацану явно было не семь и даже не шесть.
Так Каляев Павел Викторович – Виктором Каляевым звали боцмана с «Бородино» – был зачислен на первый курс Севастопольского нахимовского, одного из лучших в стране. Остатка лета как раз хватило, чтобы подлечить пацана, а тот был диким и завшивленным, и первого сентября он стоял в парадном строю вместе с мальчишками на год, а то и на два старше. Надо сказать, что он был не самым маленьким в учебном экипаже, просто сам по себе был крупным.
Как ни странно, в суровой атмосфере Севастопольского нахимовского парень не только выжил, но и закалился. Те, кто там учился, знают, что это такое. Восемь человек экипажа – и шлюпки. Шлюпки можно спускать в Камышовой бухте, от училища и до бухты – каждый день несешь их на себе. Старшие курсы устраивают состязания, кто проиграл – тот несет на своих плечах не только шлюпку, но и офицера-воспитателя в ней, потому что офицеру не дело идти пешком, и лихача нанимать тоже не дело, у офицеров жалованье не резиновое. А состязания каждый день, и каждый день кто-то должен проиграть. Ну, я уж не говорю про мелочи, типа походов вокруг всего Крыма на шлюпках, да еще с ограниченным запасом питьевой воды, или о забегах. А забеги непростые, бежишь всем экипажем, и время забега засчитывается не по времени первого, а по времени последнего прибежавшего. Так что, если у вас в экипаже завелся сачок, то два выхода: либо подтягивать его до уровня, либо издеваться над ним, пока он не плюнет и не уйдет. Издеваться, конечно, проще, но надо понимать, что если он уйдет, то эту шлюпку вы будете таскать всемером, пока не наберется достаточно вакансий, чтобы расформировать один из экипажей, разбросав его по недоукомплектованным. А расформировывают по традиции, конечно же, худший экипаж, и поэтому те экипажи, в которых есть слабые звенья – они так слабыми до конца и остаются. И самое главное – преподаватели в училище никак не помогают в такой ситуации, есть командир, есть экипаж – сами и разбирайтесь. Если хорошие отношения со старшими курсами – они помогут, посоветуют, но за это надо их обслуживать, одежду там стирать и гладить, за сигаретами бегать. А если изначально решил, что ты «один на льдине», то есть не ты лично, такой красивый, а весь экипаж так решил, то будь готов к неприятностям, ведь старшим нужна обслуга, они старшие и поэтому на тех, кто гордый, натравливают всех остальных. Если зайдешь в спальню Нахимовского после отбоя, тихонько, чтобы не увидел никто, то скорее всего увидишь несколько пацанов, которые не спят, а сидят и дежурят, готовые мгновенно притвориться спящими, если офицеры-воспитатели решат провести внезапную проверку, чтобы во сне им не устроили темную, опять-таки не им лично, а всему экипажу. Вот так вот куется сталь абордажных сабель и тесаков, вот так воспитываются будущие морские офицеры, которые понесут за далекие моря Андреевский флаг. В фильмах и сериалах про кадетство такое, конечно, не покажут.
А ему было – всего пять с копейками лет. И среди всех он был изгоем, потому что был сиротой, неизвестно кем. Открою маленький секрет: когда в нахимовском подбираются экипажи, пацаны обычно сходятся по месту службы отцов, потому что так проще. Многие друг друга уже с песочницы знают хорошо, кто и в море с батей выходил. А те, кому не осталось места, кого никто не знает и кто сам никого не знает – остаются одни и образуют обычно самые слабые и зачуханные «безымянные» экипажи, к которым «литерные» относятся с презрением и брезгливостью.
Я, например, когда поступал, как раз оказался среди «штабных», потому что дед мой на момент поступления был командующим Черноморским флотом, а вместе со мной таких было тринадцать пацанов. Чертова дюжина, почти на два экипажа хватило, а троих взяли из «безымянных», устроив своего рода конкурс. Так и держались вместе, потому что два экипажа лучше, чем один, а «штабным» вваливали еще круче, чем «безымянным», потому что «штабных крыс» в любой армии ненавидят. Раз против всего курса дрались, потом в карцере сидели. Каляева я, кстати, не помнил совсем, потому что он на три курса младше учился, а меня в Санкт-Петербургское перевели, следом за дедом. Потом довелось встретиться…
