— Что вы имеете в виду? Я хочу сказать всего лишь, что моя дочь… — И замолк, поняв тщетность своих усилий. Он видел, что запутался.
— Понимаю, — сказал Беркин. — Я никому не желаю зла и давить ни на кого не собираюсь. Урсула вольна делать что хочет.
Найти понимание не удалось, и на этот раз молчание воцарилось надолго. Беркину стало скучно. Отец Урсулы не умел мыслить логически, он повторял навязшие в ушах прописные истины. Глаза молодого человека остановились на лице пожилого мужчины. Брэнгуэн поднял голову и увидел, что Беркин смотрит на него. На лице отца отразились немой гнев, унижение и комплекс неполноценности.
— Вера — это одно, — сказал он. — Но я скорее предпочту увидеть дочерей мертвыми, чем в подчинении у первого мужчины, который их пожелает.
Недобрый огонек вспыхнул в глазах Беркина.
— На это я могу вам сказать только одно: если кто и будет в подчинении, то я, а не ваша дочь.
Опять возникла пауза. Отец пребывал в явном замешательстве.
— Да, конечно, она любит поступать по-своему, — сказал он. — Так всегда было. Я делал для них все, но кто это помнит? Они думают только о себе. Но она должна считаться и с нами — с матерью и со мной…
Брэнгуэн задумался.
— Вот что я вам скажу. Я предпочел бы скорее сам зарыть их в землю, чем видеть, что они живут той беспутной жизнью, какую многие ведут в наше время. Скорее сам зарыл бы…
— Но, видите ли, — медленно произнес Беркин, голос его звучал довольно устало: новый поворот в разговоре его не интересовал, — они вряд ли дадут вам или мне себя похоронить. Это невозможно.
Брэнгуэн смотрел на него с выражением бессильной ярости.
— Я не знаю, зачем вы пришли к нам, мистер Беркин, — сказал он, — не знаю, чего вам надо. Но мои дочери — это мои дочери, и мой долг — приглядывать за ними по мере сил.
Беркин нахмурился, в глазах появилась насмешка. Однако ему удалось сохранить выдержку. Мужчины помолчали.
— У меня нет возражений против вашего брака с Урсулой, — сказал наконец Брэнгуэн. — Я вообще ничего не решаю — как она сама захочет, так и будет.
Беркин отвернулся, он смотрел в окно, стараясь ни о чем не думать. К чему вообще этот разговор? Бессмысленно его поддерживать. Надо дождаться прихода Урсулы, поговорить с ней и уйти. Он не станет препираться с ее отцом. В этом нет необходимости, и сам он ни в коем случае не будет провоцировать ссору.
Мужчины сидели в полном молчании. Беркин с трудом осознавал, где находится. Он пришел, чтобы сделать предложение, — что ж, значит, он дождется Урсулы и все ей выложит. Каков будет ее ответ? Об этом Беркин не думал. Он скажет то, ради чего пришел сюда, — о том, что будет дальше, он не думал. Окружению, в которое попал, он не придавал никакого значения. Казалось, все предопределено. Сейчас Беркин мог думать только об одном. Все остальное отступило на задний план. Решение его проблемы зависело от случая.
Через какое-то время они услышали стук калитки и увидели, как Урсула поднимается по ступеням с книгами под мышкой. Выражение ее лица было, как обычно, безмятежным и рассеянным, это рассеянное выражение всегда выводило отца из себя: дочь словно была в другом месте, не участвуя в жизни семейства. Его сводила с ума ее способность созидать собственный духовный свет, не имеющий ничего общего с реальностью, и сиять в нем, словно ее освещало настоящее солнце.
Было слышно, как Урсула прошла в столовую и положила книги на стол.
— Ты принесла мне книгу для девушек? — спросила Розалинда.
— Принесла. Но я забыла, какую именно ты просила.
— Вот так ты всегда! — сердито воскликнула Розалинда. — Но как ни странно, ты принесла именно ту, что надо.
Следующую фразу она произнесла так тихо, что мужчины ее не расслышали.
— Где? — повысила голос Урсула.
Сестра снова что-то прошептала.
Брэнгуэн открыл дверь и позвал дочь сильным, грубоватым голосом:
— Урсула!
Она явилась на зов, еще не сняв шляпки.
— И вы здесь! Привет! — воскликнула она при виде Беркина, прикинувшись удивленной. Но он-то знал, что ей уже сообщили о его визите, и был поражен ее лукавством. От нее исходил все тот же необыкновенный лучистый свет, казалось, что действительность смущает ее, представляется нереальной, ведь она сама была целым сияющим миром.
— Наверное, я нарушила вашу беседу? — спросила она.
— Нет, всего лишь затянувшееся молчание, — сказал Беркин.
— Да ну? — рассеянно произнесла Урсула. Присутствие мужчин было для нее чем-то случайным, она думала о своем, а их просто не замечала. Это было завуалированным оскорблением, и отца оно всегда бесило.
— Мистер Беркин пришел не ко мне, а к тебе, — сказал отец.
— Правда? — воскликнула она все с тем же рассеянным видом, как будто слова отца относились не к ней. Затем, опомнившись, повернулась к Беркину и, глядя на него приветливо, хотя и несколько снисходительно, спросила: — Что-нибудь важное?
— Надеюсь, — шутливо отозвался Беркин.
— Он пришел сделать тебе предложение по всем правилам, — вмешался отец.
— О! — только и сказала Урсула.
— О! — передразнил ее отец. — Тебе больше нечего сказать?
Урсула поморщилась, словно от боли.
— Ты действительно пришел свататься? — спросила она Беркина, как бы принимая сказанное за шутку.
— Да, — сказал он. — Полагаю, я пришел сделать тебе предложение. — Произнося последнее слово, он почувствовал робость.
— Правда? — воскликнула она все так же рассеянно. Беркин понял, что мог с тем же успехом сказать что угодно. И все-таки она выглядела довольной.
— Да, — повторил он. — Я хотел… я хотел, чтобы ты согласилась стать моей женой.
Урсула взглянула на Беркина. В его глазах она прочла, что он хотел и не хотел этого. Урсула непроизвольно сжалась, словно Беркин видел ее насквозь и этим делал ей больно. Душа ее омрачилась, и она хмуро отвернулась, почувствовав себя изгнанной из своего лучезарного, уникального мира. Когда она пребывала в нем, любые контакты были для нее невыносимы.
— Вот как, — рассеянно отозвалась она, в ее голосе сквозили нерешительность и сомнение.
Сердце Беркина екнуло, его словно обдало огнем горечи. Его слова оставили ее равнодушной. Он снова ошибся. Она жила в своем самодостаточном мире. Он и его надежды только мешали ей. К этому времени отец Урсулы раскалился от бешенства. Всю жизнь ему приходилось мириться с таким ее отношением.
— Так что ты говоришь? — рявкнул он.
Дочь вздрогнула. Потом с некоторым испугом посмотрела на отца и сказала:
— Кажется, я ничего не говорила. — Она как будто боялась, что успела связать себя словом.
— Вот именно — ничего, — подтвердил разгневанный отец. — Не надо строить из себя идиотку. У тебя есть голова на плечах.
Урсула отшатнулась — выражение лица стало враждебным.
— У меня есть голова на плечах — что ты хочешь этим сказать? — повторила она сердитым голосом, в котором ощущалась затаенная неприязнь.
— Ты ведь слышала, о чем тебя спрашивают? — повысил гневно голос отец.
— Конечно, слышала.
— Ну, тогда отвечай! — гремел отец.
— Разве я обязана отвечать?
От такой наглости отец оцепенел, но промолчал, оставив слова дочери без комментариев.
— Нет никакой необходимости отвечать сразу, — попытался спасти положение Беркин. — Ответишь когда захочешь.
Ее глаза ярко вспыхнули.
— Почему я вообще должна что-то говорить? — воскликнула Урсула. — Ты решил это самостоятельно — ко мне твое решение не имеет никакого отношения. А теперь вы на пару запугиваете меня.
— Запугиваем тебя! Запугиваем тебя! — орал отец в бешенстве. — Как же, тебя запугаешь! А жаль, испугавшись, ты, может быть, стала бы вести себя приличнее. Запугиваем тебя! Как бы не так, упрямая эгоистка!
Урсула застыла посреди комнаты, лицо ее выдавало степень крайнего раздражения. Она готовилась дать отпор. Беркин посмотрел на нее. Он тоже был зол.
— Никто тебя не запугивает, — сказал он, в голосе сквозили нотки легкой досады.
— Еще как запугивает! — воскликнула она. — Вы оба на меня давите.
— Тебе так кажется, — сказал Беркин с иронией.
— Кажется! — завопил отец. — Да она просто самовлюбленная дура!
— Предлагаю отложить этот вопрос на неопределенное время, — сказал Беркин, поднимаясь со своего места.
И не дожидаясь ответа, вышел из дома.
— Дура! Дура! — зло кричал на Урсулу отец. Она вышла из комнаты и пошла вверх по лестнице, напевая про себя, хотя ее била дрожь, как после ожесточенной схватки. Из своего окна она видела, как Беркин идет по дороге. Ее удивила вспышка его гнева. Он был смешон, но она его боялась. Ей казалось, что она избежала опасности.
Отец остался сидеть внизу, с досадой и болью переживая свою беспомощность и унижение. После таких вот необъяснимых стычек с Урсулой ему казалось, что он находится во власти всех демонов разом. Он так ненавидел дочь, что ненависть поглощала его целиком. В его сердце царил ад. Брэнгуэн ушел из дома, чтобы хоть немного отключиться. Он понимал, что ему не избежать отчаяния, и потому незачем бороться, лучше уступить и пережить горькие минуты. Так он и сделал.
