Князь ДеЛара по очереди приложил перстень к каждому из листов, и герцогский герб золотом отпечатался поверх текста с его фамилией. Два шага назад — дать место слегка сутулой худой фигуре подойти ближе.
Свой перстень Николай Борецкий зажимал в ладони — по той причине, что переплавленное, раздавленное серебро невозможно было надеть на палец. Аквамарин в вставке почти коснулся листа, как нервное движение старика за центральным столом, отдернувшего гроссбух, заставило Борецкого остановиться и поднять на барона фон Диггерна вопросительный взгляд.
— Прошу вас, личную подпись, — изрядно потея, попросил барон.
Борецкий прикрыл глаза, будто желая что-то сказать. Но вместо слов отогнул от аквамарина серебряные лепесток и царапнул им подушечку большого пальца. Кровавый отпечаток лег на бумагу поверх его имени.
— Секунданты, прошу, — выдохнул фон Диггерн и посмотрел на меня и свиту Николая.
Я чуть помедлил, и вперед вышагнул еще один господин, закрытый серой тканью. Еще один перстень — тоже мятый, с разбитым камнем и тусклым камнем, был использован, чтобы уронить каплю крови на разворот гроссбуха и прижать его пальцем.
— Вы, прошу, — уже с некоторым облегчением, улыбкой попросил барон меня.
Конец работы для трех немолодых дворян был совсем рядом — осталось завершить формальности и не умереть. Старикам придется досмотреть бой до конца из первого ряда — такова цена их положения в обществе.
— Перстень или подпись? — Поторопил меня фон Диггерн, предлагая стило с чернилами.
— Перстень, — потянулся я к внутреннему карману.
Тихонько прозвенел металл перстней от прикосновения руки — всего восемь. Перстень ДеЛара использовать нельзя — запрет на близких родственников. На выбор остается семь, и любой будет принят. Я помнил форму каждого из них: их прохладу и жар, сокрытый в металле, огранку камней и вес, символы на кольцах. Нужный перстень словно сам уперся в пальцы — будто сетуя, что его надевали куда реже остальных. Несправедливо реже.
Тяжелый, немигающий взгляд ожег холодом висок. Пять взглядов: до ощутимых признаков будущей мигрени — под ним я надел родовой перстень на безымянный палец левой руки.
Синее серебро с уходом в светло-синий, вставка из аквамарина — темно-синего с черным, сверкающего даже под пасмурным небом — клановый знак старшей семьи Борецких. Целый перстень, не то, что у отступников.
— Я имею на него право, — твердо смотрел я перед собой на обескураженного барона.
Разглядев причину заминки на моей руке, загудела перешептываниями толпа свидетелей, подалась вперед и тут же замерла под резким взглядом князя ДеЛара.
Не постеснялся показать изумление и недоверие герцог де Плесси:
— Насколько мне известно, у Борецких нет наследников по главной линии. — Будто специально посмотрел он на людей в сером. — Ложная печать обесценит документ и оскорбит меня лично.
— Герцог, полагаю, ни в коем случае не сомневается, ваша светлость! — Храбро вступил в беседу фон Диггерн с надеждой посмотрев на меня. — Но не изволите ли продемонстрировать право владеть этим перстнем… Для всех… — Повел он рукой, потерянно оглянувшись назад.
— Изволю.
И аквамарин в перстне, выставленный левой рукой напоказ, пошел волнами, а в ушах зашумело, загудело необоримым океаном — будто оно прямо здесь, а не севернее, за полями, лесом и дворцами ганзейских крезов. Будто огромная волна уже над нами, и не тьма «Пелены» закрывает солнце и давит ощущением неизбежного на плечи, а тысячи тонн соленой воды собираются рухнуть и навсегда прижать своей тяжестью к земле.
Мгновение, и все исчезло — и ветер вместе с беспокойным перестуком дождя по столу показался гробовой тишиной.
— Этого достаточно, благодарю, — с ощутимой заминкой произнес барон, стараясь волей сдержать участившееся дыхание.
— Князь ДеЛара, вы в праве сменить секунданта… — Подал голос граф Кристиан Швабенгау.
— Ничего не изменилось.
— А если он прикажет им проиграть, — зашептали за спинами предводителей дворянства.
— Кому?! Отступникам?! — Гудели в ответ.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ничего не изменилось, — громким эхом прозвучал холодный голос соперника. — Я убью обоих.
И зябкий ветер забрался под воротник, царапнув кожу шеи.
— Если вы на что-то рассчитывали, молодой человек, вы ошиблись, — с горечью покачал головой де Плесси. — Михаэль, я приму его отвод.
— Ничего не изменилось. — Настал мой черед повторять эти простые слова.
Перстень на руке коснулся текста, и герб князей Борецких расцвел на бумаге темно-синим узором, гранью касаясь герба ДеЛара.
— Мы закончили, — закрыли старики гроссбухи перед собой и вручили трем слугам.
Ну а слуги, в хорошем таком темпе, заспешили к машинам вместе с положенной им охраной — этих людей битва не затронет.
— Господа, — поклонился предводитель дворянства. — Желаю удачи.
— Стороны и секундантов прошу проследовать в центр полигона, — взял слово герцог де Плесси. — Господа и сеньоры, у вас есть десять минут, чтобы подготовиться. Бой начнется по зеленой вспышке. Зрители могут покинуть полигон или довериться моей защите, либо позаботиться о своей безопасности самостоятельно.
Толпа зрителей качнулась и заспешила к оставленным поодаль машинам; еще десяток остались возле столов, и только пять или шесть групп продолжали быть на своем месте, окутавшись щитами. Теперь было можно: документы подписаны, знак начала битвы назначен, и отход от правил для сторон — сродни самоубийству. Затем и пространство вокруг столов слегка смазалось, отсекая звуки; ощущение чужой Силы надавило, заставляя отшагнуть назад.
Трое в сером замерли на месте у столов, вне барьера. Николай Борецкий и его секундант уже ашагали к центру поля — вслед за ними направились и мы с дедом.
В такие моменты время начинает ощущаться безо всяких часов — секунды, а затем и минуты уходили вместе с шагами по подмороженному и скошенному полю. Еще столько же понадобится, чтобы вернуться назад и не попасть под удар — это тоже стоит держать в памяти секундантам, задача которых — довести до точки боя, дать слова напутствия и проследить, чтобы в эти последние мгновения не произошло ничего бесчестного. Пять минут — вполне достаточно для пятисот метров по прямой.
Но так вышло, что восемь из десяти минут закончились, а мы все еще стояли друг напротив друга. Всех перемен — только яркое солнце, вспыхнувшее над нашими головами где-то там, за черными облаками. Оно двоилось с солнцем-настоящим, до того блеклым кругом подсвечивающим низкие облака, но было куда жарче — от травы вокруг заструился пар, а плечи под пальто стало припекать.
— Правильно. Бежать не надо, — разлепив пересохшие губы, одобрил Николай Борецкий.
Хотя голос его словно звучал на одной ноте. Кто был его собеседником все эти годы? Книги, фотографии, портреты, отражение в воде?
— Она сказала, зачем я пришел? — Смотрел Николай только на меня.
— Лидия Борецкая, твоя княгиня, — поправил я, — сказала, что ты ищешь.
— Отдай это мне, и я убью вас быстро. — Мазнул он равнодушным взглядом по фигуре Михаэля.
— «Это» придется заслужить, — отрицательно покачал я головой.
Лицо Борецкого безуспешно изобразило тонкую улыбку.
— Не отдашь — заберу сам.
— Это невозможно отнять.
— Боль все изменит, — и было в этих словах так много опыта, что пришлось волей отгонять холод, царапнувший солнечное сплетение.
— Клан испытал много боли. Но разве он тебя простил? — Чуть наклонил я голову.
Николай резко повел плечом.
— Отдай мне клятву Первого советника. — Загудел воздух от чужой воли, и солнце над головой запульсировало нетерпеливым сердцем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— А мне казалось, ты говоришь про прощение. За ним ты вернулся.
Борецкий вновь дернул плечом — то ли желая показать раздражение, то ли злость.
— Я заставлю их простить.
— Все эти армии, что собирает против тебя Император?
— Тех, кто выживет. — Наклонил он голову вперед, упираясь в меня своим взглядом.
