перед осмотром. Я заметила результаты действий моего мужа уже в первые сто дней его правления и во время встреч и бесед с людьми по всей стране получила полное представление о том, что значили для них новые программы. Было очевидно, что ссуды на строительство жилья и ферм, например, спасли многие семьи от полной катастрофы.
Конечно, возвращаясь, я всегда обо всем докладывала Франклину, но помимо той ценности, которую представляли для него мои отчеты, у меня нашлась еще одна, более личная причина, по которой я совершала эти поездки. Живя в Вашингтоне, я всегда готовилась к тому моменту, когда нам придется оттуда уехать. Я не хотела отказываться от своих интересов в Нью-Йорке, чувствуя, что когда-нибудь вернусь. Я не думала, что пройдет столько лет, прежде чем я покину Вашингтон. Я все ждала, что уеду в конце каждого четвертого года.
Живя в Вашингтоне, мы старались придерживаться своих семейных традиций, а еще тех, что были заложены в Белом доме, особенно в отношении праздников. Рождественский вечер в Вашингтоне обычно был для меня напряженным днем. Я начала с того, что пошла на вечеринку для малообеспеченных детей, которую устраивал совет социального обеспечения в Национальном театре. Затем присоединилась к своему мужу, чтобы пожелать всем работникам в административных канцеляриях счастливого Рождества.
Обычно в обеденный перерыв я находилась в штабе Армии спасения, где проводили службу как раз перед раздачей корзин с едой. Боюсь, что в годы Великой депрессии эти богослужения произвели на меня впечатление, которое не соответствовало положениям христианства, потому что, прежде чем получить корзины, бедняги долго слушали, как они должны быть за них благодарны. Уверена, что на их месте я испытывала бы что угодно, но только не благодарность. Оттуда я отправлялась к «Добровольцам Америки» для проведения подобной службы и раздачи продуктовых корзин и возвращалась домой как раз к полуденной вечеринке в Восточной комнате.
После вечеринки мы с мужем и родственниками, которые праздновали с нами, отправлялись на зажжение городской Рождественской елки, где Франклин произносил рождественское послание. Затем он возвращался в Белый дом, а я шла к рождественской елке в одном из переулков в трущобах Вашингтона, где мы снова пели песни. Глядя на окружавших меня бедняков, я не могла не думать о том, что значит Рождество для этих детей.
Вернувшись домой, я увидела, как мой муж читает «Рождественскую песнь» Диккенса присутствующим родственникам. Обладая замечательной способностью чувствовать весь драматизм сюжета, он всегда вкладывал много эмоций в чтение отрывков о привидениях. Всякий раз, когда Франклин читал вслух что-нибудь такое, он играл от начала до конца, поэтому ему прекрасно удавалось удерживать внимание маленьких детей, даже если они еще не понимали значение слов. Набив чулки подарками, мы с мисс Томпсон почти всегда ходили на полуночную службу в церковь Святого Томаса.
Мой муж любил оставаться в Белом доме в канун Нового года. У нас всегда собиралось несколько друзей. В полночь в овальном кабинете включали радио, и мы с традиционным гоголь-моголем в руках ждали, когда объявят полночь. Франклин всегда сидел в своем большом кресле и как президент поднимал бокал и говорил: «За Соединенные Штаты Америки». Мы все вставали и повторяли тост за ним. Почему-то эти слова обретали особое значение и производили большое впечатление в стенах этого дома, придавая оттенок торжественности последующим личным поздравлениям.
Глава 19
Второй срок: 1936–1937
Франклин почти не рассказывал о своей работе ни за едой, ни во время частных семейных бесед. Большинство из нас считали, что в кругу близких ему стоит делать передышку от забот, преследующих его на рабочем месте.
Когда на рассмотрение Конгресса выносили законопроект, часто по вечерам в кабинет Франклина приходило больше конгрессменов. Я узнала, что должна давать оценку законопроектам, по которым ему предстояло получить поддержку. Он тщательно подсчитывал голоса, исходя из так называемой административной политики, и рассматривал «обязательные» законопроекты.
Только они получали полную административную поддержку. В первые годы это были в основном экономические меры, позже добавились меры, связанные с обороной. Я считала многие вопросы очень важными, а вот Франклин обычно не поддерживал проекты, в которые верил, по политическим соображениям. Иногда это меня очень раздражало. В случае Гражданской войны в Испании, например, мы сохраняли нейтралитет, хотя Франклин желал успехов демократическому правительству. Но он знал и о том, что не сможет убедить Конгресс и оправдать свои действия или их отсутствие. Когда я пожаловалась, он объяснил мне, что о нейтралитете попросила Лига Наций. Пытаясь убедить меня в правильности нашего курса, Франклин просто пытался успокоить свою совесть. Это был один из многих случаев, когда я чувствовала себя словно в шерстяной рубашке на голом теле.
Еще я помню, как хотела полной поддержки законопроектов о борьбе с линчеванием и отмене подушного налога, но они так и не стали «обязательными», хотя Франклин выступал за обе эти меры. На мои возражения он отвечал просто: «Сначала – самое главное. Я не могу настроить против себя определенных участников голосования, которые нужны мне для принятия более важных сейчас мер, чтобы продвинуть любые другие меры, которые закончатся борьбой». А поскольку ситуация в Европе ухудшалась, подготовка к войне стояла на первом месте. Этот закон при любых обстоятельствах был «обязательным», и Франклин знал, что он провалится, если в партии произойдет раскол.
Часто ко мне приходили люди, чтобы заручиться поддержкой президента. Имея возможность описать ему ситуацию, я никогда не настаивала на конкретном образе действий, независимо от своих убеждений, понимая, что Франклин знает те факторы в общей картине, о которых я могу не знать.
Одной из идей, которую я согласилась представить Франклину, было создание национальной молодежной администрации. Гарри Гопкинс, в ту пору глава Управления промышленно-строительными работами общественного назначения, и Обри Уильямс, его заместитель, а позже глава Национальной администрации по делам молодежи (НАДМ), знали, как глубоко меня беспокоило бедственное положение молодежи страны с самого начала. Однажды они сказали: «Мы обратились к вам по этому поводу, потому что пока не считаем нужным обсуждать это с президентом. Против создания такого агентства в правительстве может выступать много людей, а это возымеет плохие политические последствия. Мы не знаем, примет ли его страна. Мы даже не собираемся спрашивать президента, потому что не хотим ставить его в положение, когда он немедленно должен дать официальный ответ: “да” или “нет”».
Я согласилась попытаться выяснить, что думает Франклин, и изложить ему их мнения и страхи. Я дождалась подходящего времени и вошла к нему в комнату как раз перед тем, как он лег спать. Я описала ему саму идею, о
