Говорят... Из осторожности А-сак пользовался этим уклончивым словечком, хотя все свойства о чудодейственных способностях отшельницы он почерпнул исключительно от А-горка.
— Все, что ты слышал, правда, — вымолвила О-толтол. — Чистая правда. Но мы, избранные, наделенные неведомой силой, зачастую окружены непониманием. Простые лисы боятся нас. Сознайся, ведь и ты немного боишься меня. А непонятное всегда вызывает осуждение и ненависть. Но ты здесь. Значит, веришь в меня. Это уже не мало. Возможно, из тебя выйдет толк. Надеюсь, ты станешь мне хорошим помощником. А может, ты прямо сейчас покажешь, на что годишься? Тогда иди и добудь нам чего-нибудь поесть. Или ты захватил особый подарок для своей будущей наставницы? Здесь ведь трудно добыть пропитание. Наверняка ты принес мне гостинец.
— Нет, не принес, но я пойду на охоту и мигом добуду съестное, — с излишней горячностью выпалил А-сак.
Он уже понял, что надо уносить отсюда лапы. В его заветных мечтах нора прорицательницы представлялась теплой, сухой, уютной, быть может чуточку пыльной, как и подобает вместилищу древних знаний. Затворница виделась ему пожилой, но привлекательной лисицей, исполненной доброжелательности, обладающей мягкими, учтивыми манерами. И конечно, эта великодушная лисица, пекущаяся о процветании своих собратьев, в представлении А-сака горела желанием поделиться своей мудростью с пытливым юнцом, посвятить его в тайны жизни и смерти. А эта облезлая ведьма с грубым голосом и вонючим дыханием распространяла вокруг себя аромат зла... Нет, вряд ли она способна научить его чему-нибудь. По крайней мере тому, что он сам желает знать.
— Хмм, — проронила О-толтол. — Будь по-твоему. Ты пойдешь на охоту. Но позднее. Позднее. А сейчас нам надо поговорить. После поспим, а когда отдохнем, ты отправишься на охоту. Кстати, хочешь пить?
— Да, немного.
— Вот в том углу стоит камень. Там есть выемка, а в ней вода. Она сочится со стен и собирается в углублении. Только смотри не выпей все. Лишь слегка заглуши жажду. Пресная вода здесь — большая ценность.
А-сак послушно отправился к камню. Вкус застоявшейся воды был отвратителен, но молодой лис молча отпил несколько глотков. Все равно свежей воды здесь не найти. Холод спальни-склепа пронизывал его до костей, и он чувствовал, как им овладевает неодолимая усталость. Тяжелое путешествие, пережитые волнения истощили все его силы, и телесные, и духовные.
Напившись, он вернулся к О-толтол и улегся рядом с каменным ящиком. В темноте он не видел старой лисицы, но чувствовал — она не сводит с него глаз.
— Скажи, а что там, в этой штуковине? — спросил молодой лис, мотнув головой в сторону ящика.
— Знай, мой курган — это человеческий с о в а н д е р. В этом каменном саркофаге — труп вожака человечьей стаи. О, с того дня, как умер этот человек, много воды утекло. Этим останкам бессчетно зим и лет.
— Откуда же тебе известно, что при жизни он был вожаком стаи?
— Для простых своих сородичей люди не строят таких роскошных склепов. Тот, кто лежит здесь, пользовался при жизни всеобщим почетом и уважением. Возможно, он — а может, и она, кто знает, — был магом или жрецом. Или прорицателем и целителем, как я. Теперь ты понимаешь, что это чудодейственное место? — Голос О-толтол звучал задумчиво и рассеянно. — Знаешь, я чувствую, эти останки наделены магической силой. И сила эта входит в меня, в мое тело, в мою душу. Все тайны, что были открыты этому человеку, теперь открыты мне. Я познала темные стороны человеческого духа. Если ты вообразил, что видел зло, но не общался с людскими призраками, не окунался в черные воды кровавой человеческой истории, — знай, ты неискушен и незрел. Раньше, в стародавние времена, люди были куда ближе к нам, лисам, чем сейчас. Их слух и чутье почти не уступали в остроте нашим. И когда на небе всходила охотничья луна, люди, обнаженные и сильные, мчались по лесам. Тогда они поклонялись не тем божествам, что теперь. Идолами их были солнце, деревья, камни, совы и мы, лисы... — Старая лисица смолкла и уставилась в темноту.
Из всех расщелин и трещин каменного склепа исходил аромат гниения и распада. Вода, беспрестанно струившаяся по камням, источила их. «Неужели, — содрогнувшись, подумал А-сак, — этот курган станет и моей могилой?»
— Люди правда считали нас божествами?
— О да. Они молили нас одолжить им хитрость и ловкость, инстинкт выживания, помогающий преодолеть любые беды. Они хотели, чтобы мы научили их делаться незаметными, невидимыми и неслышимыми.
— Но лисы никогда не были друзьями людей, — возразил А-сак. — С самого сотворения мира люди охотились на нас.
— Ты прав, юный лис. Здесь и кроется причина того, что человек завладел миром. Он изучал своих врагов, перенимал у них увертки и уловки, не пренебрегая ничем И хотя мы были для него божествами, рука его не дрогнула, когда он принялся убивать нас. Именно потому, что мы, лисы, наделены свойствами, которые вызвали у человека восхищение и зависть, мы стали для него наиболее желанной добычей Люди задумали превзойти нас в хитрости. Они молились нам, украшали магическими изображениями лис скалы и стены своих жилищ — и в то же время выслеживали нас и убивали. Из наших шкур они делали себе шкуры, из черепов — фетиши, которым поклонялись во время своих обрядов. Ты понимаешь, зачем они это делали? Пытались превратиться в лис. Но не только мы, лисы, были для людей и идолами, и добычей. Других зверей постигла та же участь... волков, медведей, рысей... словом, всех. Человек не желал довольствоваться тем, что дала ему природа. Хотел стать вездесущим, проникнуть в душу каждой живой твари и в то же время остаться самим собой. Неизмеримы глубины зла, в которые может спускаться человек, но все же ему не чужды и добрые порывы. Он обладает могучим умом, но в то же время невежество его беспредельно. А черный колодец человеческих желаний неисчерпаем... Но я, — продолжала О-толтол, — давно уже пью из этого колодца. Я впитала в себя дух того, чьи останки покоятся в каменном саркофаге. Порой я чувствую себя человеком...
Последняя ее фраза заставила А-сака вздрогнуть. Похоже, старуха совсем спятила, пронеслось у него в голове. Тут О-толтол окончательно повергла его в смятение, заявив:
— Ты, верно, полагаешь, что я лишилась рассудка. Виной тому предубеждение, от которого ты не можешь избавиться. Я всего лишь владею запретными знаниями, недоступными прочим лисам.
А-сак, которого заедали блохи, вновь принялся отчаянно скрестись, с тоской вспоминая о доме. И зачем только его сюда понесло, мысленно сокрушался он. На что ему сдалась эта свихнувшаяся старая лисица, которая гниет здесь заживо, без воздуха и света, и уже насквозь пропахла могильным запахом, пропиталась зловонием разлагающихся костей? Как только подвернется возможность, пообещал себе молодой лис, он улизнет из этого склепа и отправится по болотам назад, к дому. Сюда он никогда не вернется. Лиса, вообразившая себя человеком. Что может быть омерзительнее!
— Ты, наверное, устал. Хочешь поспать? — вкрадчиво осведомилась О-толтол.
— Нет, пока не хочу. Я думал, может, ты займешься моим обучением прямо сейчас. Расскажи мне что-нибудь о целебных травах. Мне бы так хотелось...
— Прямо сейчас? — процедила лисица. — Это невозможно. Видишь сам, здесь у меня нет никаких целебных трав. Как же я научу тебя различать их ароматы?
— Но ты могла бы рассказать мне о их свойствах. Вот, к примеру, я слыхал, что пиретрум помогает от головной боли. Правда это?
— Да, разумеется, — неохотно буркнула лисица.
— А как выглядит это растение? — не унимался А-сак. — Я ведь всю свою жизнь провел в ж и в о п ы р к е, среди домов и булыжных мостовых. Никогда не видел толком ни трав, ни цветов.
Несколько секунд О-толтол молчала.
— Пиретрум похож на маргаритку, с маленькими зелеными листочками, — наконец произнесла она.
— На маргаритку? А лепестки? Сколько у него лепестков?
— Сколько? Шесть, да, конечно, шесть. А теперь...
— Скажи, а какого цвета цветки белены? Извини, что надоедаю, но мне не терпится узнать побольше...
— Белены? Белого, какого же еще.
А-сак удовлетворенно кивнул:
— Вот видишь! Я уже кое-что узнал.
Он и в самом деле кое-что узнал, кое-что весьма важное. Выяснил, что О-толтол незаслуженно пользуется славой травницы и знахарки. О-ха передала своим детенышам все, что было известно ей самой о целебных травах и их свойствах, а матери А-сак доверял куда больше, чем этой облезлой болотной затворнице. Лисенок прекрасно знал, что у пиретрума не шесть лепестков, а гораздо больше, а цветы белены вовсе не белые, а желтые. По каким-то непонятным причинам О-толтол обманывала его, не желая делиться своими знаниями, или же, что вероятнее, была в травах полной невеждой.
А-сак встал и принялся кружить по спальне-склепу, ориентируясь в темноте благодаря чутью.
