Когда в начале сентября в ВС шло обсуждение закона о Национальной Армии, генерал-лейтенант Валех Баршадлы выступил против ее создания, поддержав создание вооруженных сил под другим названием: президентская или республиканская гвардия. Фронтисты обрушились на заслуженного генерала с оскорблениями, обвинили в предательстве, службе империи и т. д. Несколько язвительных и оскорбительных слов в адрес генерала Баршадлы сказал и, конечно же, «главный хранитель национальных ценностей» поэт-депутат Бахтияр Вагабзаде. Наблюдая по телевидению за этой дикой сценой, я еще раз убеждался в том, что основной причиной иррациональных действий националистов является элементарное невежество. Людям, привыкшим клясться в день по десять раз и столько же нарушать ее, не приходило в голову одно простое объяснение: генерал Баршадлы был верен присяге. Как солдат и офицер, он присягал на верность СССР и его Вооруженным Силам, и пока СССР юридически существовал, офицер Баршадлы не мог изменить присяге и голосовать за разоружение Советской Армии. Он был готов голосовать за создание вооруженных сил Азербайджана под другим названием, но его не понимали и подозревали в отсутствии патриотизма, «национальной крови», что было в то время страшным обвинением.
Напрасно министр иностранных дел Азербайджана Гусейнага Садыхов объяснял невежественным депутатам, что по международным законам использование армии правительством внутри страны против собственного населения запрещено, что, если эти вооруженные силы создаются парламентом с целью борьбы против сепаратистов, то правильнее усиливать Внутренние Войска МВД или формировать президентскую гвардию, или же, на худой конец, республиканскую гвардию, но нельзя создавать Национальную Армию! Естественно, националисты обвинили опытного дипломата в отсутствии «национальной крови».
Юридически не были урегулированы новые отношения действенного, но зыбкого центра — Москвы — со столицами советских республик. Командиры частей Советской Армии, дислоцированных на территории республики, не имели четких указаний, не знали, как действовать в новой для них обстановке. Находились командиры, которые, почуяв безнаказанность и большие барыши, налево и направо распродавали оружие, боеприпасы, технику и оборудование. Были офицеры, которые всей душой болели за распадающуюся страну, но, являясь законопослушными, действовали по Уставу, который уже не действовал.
Вот в такой ситуации президент Муталлибов сделал редкий для себя верный шаг — назначил министром обороны высокопрофессионального военного, штабиста с огромным опытом, генерал-лейтенанта Валеха Баршадлы. Достаточно сказать, что в Советской армии генерал Баршадлы занимал должность начальника штаба армии, что свидетельствует о масштабе его знаний, умении и дарованиях. Не имея никаких базовых законов, уставов, материальной и финансовой базы, генерал Баршадлы приступил с нуля к созданию Национальной Армии. Для руководства Национальной Армией президент приказал выделить два помещения: здание бывшего республиканского Народного контроля по проспекту Азербайджан, и напротив него здание Дома культуры КГБ Азербайджана — «клуб им. Ф.Э. Дзержинского». В здании Народного контроля разместились несколько отставников, а также офицеры-азербайджанцы, служившие в различных соединениях Советской армии, вернувшиеся на родину в связи с Карабахской войной. Они как бы играли роль Генерального штаба несуществующей армии. В клубе же разместились сам министр с десятком офицеров и солдат — ядро будущего Министерства обороны.
То, что МО АР разместилось в клубе, и стало причиной моего знакомства с генералом Баршадлы. Ко мне пришел Микаил Гаджиев, дирижер и руководитель камерного оркестра, готовившегося к выезду на гастроли в США. Маэстро в трагических тонах обрисовал вероятное фиаско оркестра за океаном, если ему не позволят провести репетиции в единственном в Баку зале с идеальной акустикой. Как выяснилось, идеальную акустику имел зал клуба им. Ф.Э. Дзержинского. Я, как вечный ходатай по общественным делам, позвонил в Министерство. Выяснилось, что помощник министра — мой сосед. Сосед доложил генералу, который согласился принять меня и дирижера.
Свою службу в армии я проходил в Египте, переводчиком в штабе войск ПВО, где советниками были пять генералов, тридцать полковников и один майор-чертежник. Так что уровень высших офицерских кадров Советской армии мне был известен.
Генерал Баршадлы оказался высококультурным, умным и деликатным человеком. В той круговерти событий, в эпицентре которых он оказался, просьба разрешить использовать помещение Министерства обороны для репетиций камерного оркестра могло показаться глупым и несерьезным. Но генерал проникся заботами искусства и по-военному четко распорядился: «Оркестру зал предоставляется на три часа в день, музыканты от входа до зала и обратно проходят в сопровождении солдат, во время работы покидать зал будет запрещено». Дирижер Гаджиев был доволен и горячо благодарил министра. Я так же поблагодарил и попросил генерала ответить на один вопрос: как он намерен отстоять Карабах? Баршадлы многозначительно взглянул на Микаила Гаджиева, тот все понял и откланялся. Министр сказал:
— Я знаю вас как ответственного человека, то, что говорю, не для печати. Армии нет ни у Армении, ни у Азербайджана. Союзные структуры распадаются. Рано или поздно, мы юридически станем независимыми, и все международные законы начнут распространяться и на нас. А пока ситуация в Карабахе такова, что мы не используем ни численное превосходство, ни географические и позиционные преимущества. Причина в том, что нет единого командования и ни одной регулярной части. Моя задача — обеспечить самооборону пятидесяти четырех азербайджанских сел НКАО. Для этого я командирую в каждое село одного офицера и одного сержанта, обеспечу их рацией и несколькими автоматами. Офицер и сержант будут обучать ополченцев из числа селян. Их задача — оборона своего села. Как только армянские боевики начнут нападать, из соседних сел выступят на подмогу отряды самообороны. Нам надо продержаться пять-шесть месяцев. К тому времени мы закончим формирование и обучение первого батальона Национальной Армии. Поверьте, сейчас и один батальон регулярной армии может обеспечить безопасность НКАО. А дальше, естественно, будут подготовлены и другие части. Через год у нас будет костяк армии, которая будет в состоянии отстоять Карабах.
Я поблагодарил генерала и дал слово офицера нигде и никому об этом плане не говорить. И это первый раз, когда это свое воспоминание я выношу на суд читателя, потому как знаю, что все это стало Историей.
Обнадеженный, я вернулся в редакцию. К тому времени Алякрам Гумматов забросал ЦК и газету письмами и фотоснимками, свидетельствующими, что командование Ленкоранской дивизии намеренно уничтожает боевую технику и оружие, дабы ничего не передавать Азербайджану. На присланных им фотографиях были видны десятки раскулаченных и раскуроченных танков и боевых машин пехоты, выстроенных вдоль железнодорожного полотна. Алякрам сообщал, что таких приведенных в негодность бронированных машин в Ленкоране уже сотни. Эсдеки Ленкорани шли на столкновение с советскими солдатами, дело порой доходило до кулачных боев, дабы не допустить окончательного уничтожения военного имущества и техники, в создании которого имелась немалая доля труда азербайджанского народа. Командирам воинских частей он представлял постановление исполкома местной советской власти, где имелась ссылка на решение ВС АР о передаче оружия выводимых частей в распоряжение местных властей. Однако командиры не хотели признавать решения ВС АР, им было важнее выполнить решение московских начальников. А те, видимо, решили оставить Азербайджан без оружия.
Араз снова отправился к президенту Муталлибову, показал фотографии, обрисовал ситуацию, объяснил неминуемые тяжелые последствия, если не положить конец этому варварству и вредительству. Президент последствия осознал и выдал на гербовой бумаге мандат Алякраму Гумматову, который все еще был условно осужденным за свержение Советской власти в Ленкорани в январе 1990-го года, на прием военного имущества Советской Армии, с последующей передачей на баланс Национальной Армии.
Бумага с подписью президента Азербайджана несколько разрядила ситуацию — Алякрам стал как бы полномочным представителем президента в южной зоне. Это всполошило не только номенклатуру, но и более всего фронтистов. Они сразу стали видеть в Алякраме Гумматове сильную военную опору Муталлибова и еще больше возненавидели социал-демократов.
Алякрам Гумматов не только остановил процесс уничтожения боевой техники и оружия, но и установил нормальные деловые отношения с командирами Ленкоранской дивизии. Он собирал и складировал все передаваемое оружие и технику. Но к чему оружие, если нет людей, умеющих его применить. И он опять просит Араза устроить так, чтобы ему разрешили начать формирование воинской части. И опять Араз встретился с Муталлибовым и передал ему просьбу Гумматова. Муталлибов категорически отказал в просьбе: Гумматов — смутьян, неуправляемый радикал, он повернет оружие против властей. Араз долго убеждал президента, наконец, вырвал у него решение о назначении Гумматова командиром формируемой на юге страны бригады. С этим решением Араз отправился в Министерство обороны, дабы вручить решение Главнокомандующего министру обороны.
