Слово взял Красин — стройный, подтянутый, кажущийся даже щеголеватым. Оглядел собравшихся внимательными красивыми глазами. Коснулся седеющей бородки, сказал, пряча ироническую улыбку:
— За позицию Ллойд Джорджа я ручаюсь абсолютно. Встречался с ним, слежу пристально за каждым словом. Опытный демагог, но отлично понимает: не соберет конференцию, его тут же свалят, заставят уйти с политической арены. Генуя должна принести ему крупные дивиденды, звания «главного» пацифиста, трезвого политика, сумевшего «обуздать» страшных большевиков. Это не мало, товарищи. Он вовсе не друг Советской России, тут никто не обольщается. Но первое: он признает, что Генуя может найти лучшие способы послевоенного экономического восстановления Европы. Мирного, товарищи! Второе: он за торговлю и переговоры со страной, которая до войны давала очень много сырья, потребляемого Европой. Третье: Генуя — это «противовес», который ударит по Франции, чья позиция Ллойд Джорджем изучена отлично.
— Однако Ллойд Джордж откровенно заявляет и об оборотной стороне своей позиции, — заметил Иоффе. — Признание Советской России с позиций английского лидера — это признание нами всех старых долгов, возвращение конфискованной собственности иностранцам, прекращение «большевистской пропаганды». Да и надежда его на голод, который принудит нас отказаться от «системы» и сдаться на милость англичанам. Он не останавливается и перед клеветой на нас.
— И я отнюдь не считаю его прямым союзником. Просто, лавируя между крайними консерваторами и оппозицией лейбористов, Ллойд Джорджу придется поработать и на наши интересы. Важно, что в фарватере, пробитом им во льдах вражды к Советской России, пойдут и корабли других стран. Многих стран, — сказал Красин. И повторил: — По-моему, это важно.
— Следовательно, вы предлагаете курс на Великобританию? — спросил Карахан.
— Предлагаю. Не на Францию же?!
— Есть еще Германия, — заметил Чичерин. — Давайте послушаем Адольфа Абрамовича. Он в известной степени старый германофил, ему и карты в руки.
— Главное в том, что Германия задушена репарациями и положение в стране очень тяжелое, — коренастый, плотный, широколобый Иоффе нахмурил брови. Выдержав паузу, он заговорил нарочито сдержанно: — Борясь против давления Репарационной комиссии, рейхсканцлер Вирт тщетно взывает к общественному мнению, доказывая, что две трети расходной части государственного бюджета поглощаются Антантой и лишь треть расходуется на нужды Германии. Иозеф Вирт за Геную. Он надеется решить там все репарационные проблемы, которые являются общегосударственными, первоочередными для его страны. Отсюда ориентация на Англию против Франции — на любых условиях. Сдерживание Пуанкаре — это невозможность оккупации Рура, это чуть ли не предотвращение гибели германского государства. Панацея от всех бед, так сказать.
— Простите, пожалуйста, Адольф Абрамович, — вставил Красин. — Интересно, насколько позиция правительства Вирта разделяется другими партиями? Или мы будем иметь дело с единой и железной Германией?
— С удовольствием удовлетворю ваше любопытство, Леонид Борисович, — улыбнулся в бороду Иоффе, не очень довольный тем, что его перебили, нарушив цельность продуманного обзора. — Тем более что именно об этом я намеревался сейчас поведать. Не задерживая внимания товарищей, можно, пожалуй, сказать так: все буржуазные и социал-демократические партии повернуты теперь лицом к Англии и поддерживают правительство. Даже крайние националисты, требующие полной ревизии Версаля.
— Стоя на коленях перед Ллойд Джорджем и молясь на него, немцы изо всех сил пугают его победой большевизма не только в Германии, но и во всей Европе, — заметил Литвинов. Он снял очки, глаза его стали добрыми и беспомощными, не соответствующими его сильному характеру известного партийного конспиратора. — Если Антанта будет продолжать нажим на Германию, там закономерны политические беспорядки. То есть опять революция, — он протер и надел очки.
— Совершенно верно. Так считает и Ратенау, — добавил Иоффе. — Не будет Германии, рухнет Европа.
— Еще один фактор, — вставил Чичерин. — Притом весьма важный. И перспективный для нас. Немцы напуганы тем, что восстановление Европы произойдет без их участия, Германию не допустят к дележу «русского пирога». Если мне не изменяет память, именно Ратенау высказался уже за обсуждение экономических вопросов напрямую между Германией и Советской Россией.
— Да, Ратенау, — заметил Красин. — Он не скрывает колонизаторских планов! Он лгун и фарисей!
— Он прежде всего миллионер, Леонид Борисович! Он — торговец. У торговцев, как известно, жажда наживы превалирует над всеми другими чувствами, а порой и над политическими стремлениями. Деловая Германия, можно сказать, наш уже старый торговый партнер. Давайте вспомним, Адольф Абрамович. С начала прошлого года, предположим.
— Прежде всего, был большой наш заказ на паровозы, принятый рядом фирм. Он стал своеобразным толчком к установлению торговых отношений. В конце января германо-русское общество постановило послать в Москву делегацию. Вопрос о возобновлении торговли обсуждался тогда же и в рейхстаге. Соглашение с нами англичан подтолкнуло немцев. Шестого мая, как известно, мы подписали временное торговое соглашение, похожее в целом на англо-советское.
— Позвольте добавить, Адольф Абрамович! — энергично сказал Литвинов. — Германия ведь признавала советское представительство в Европе единственным законным представительством!
— Да, да, — улыбаясь, согласился Иоффе. — Я это почувствовал на своей шкуре. Советское представительство «пришлось по душе» особенно немецким националистам. Эти господа еще проявят себя как политическая сила. — Он помолчал, сказал прежним тоном: — Следует особо выделить и подчеркнуть идею восстановления России совместными усилиями, идею консорциума. Мысль о колонизации России продолжает, привлекать всех. Англичане ее искусно маскируют, чтобы притупить бдительность Пуанкаре, но она наверняка проявится во время конференции. Я уверен, мы не можем с этим не считаться.
— Спасибо, Адольф Абрамович, — сказал Чичерин. — Позволю себе вновь обратить ваше внимание на доклад товарища Ленина на Девятом Всероссийском съезде Советов — это внешнеполитическая линия советского правительства. Она — и стратегия в Генуе. А тактика? Прорыв цепи капиталистических государств в любом месте, в самом слабом. — Чичерин замолчал, чувствуя стремительное приближение кашля, и вновь отхлебнул теплого еще чая. Обвел погрустневшими, нездоровыми глазами коллег. И, собравшись с силами, продолжал более тихо, чем обычно: — Я обращаю ваше внимание на порядок дня конференции, утвержденный Верховным советом союзников. Там шесть групп вопросов. В составлении их видна рука Пуанкаре. Первый пункт повестки — обсуждение принципов Каннской резолюции, второй — установление мира на прочной основе. Давайте поговорим по поводу каждого. Прошу быть предельно краткими. У нас еще обсуждение текста выступления при открытии конференции с учетом наших ошибок, имея в виду которые, Владимир Ильич написал: «Не надо страшных слов». И далее... Нам предстоит рассмотрение маршрута следования делегации в Геную. Слово товарищу Карахаяу...
2
Спустя неделю в час тридцать ночи Чичерин принимал Артузова. Эта встреча также имела прямое отношение к Генуэзской конференции. Артур Христианович выглядел усталым. На висках заметнее выступила седина, глаза запали, под глазами — резкие тени, и только мушкетерская бородка и короткие усы были, как всегда, аккуратно подстрижены. Девятый съезд Советов, давший высокую оценку деятельности ВЧК, сузил, по предложению Ленина, круг ее деятельности. Судебные функции передались другим органам. ВЧК (Декретом ВЦИКа от 6 февраля она станет называться Главным политическим управлением при Народном комиссариате внутренних дел) в качестве основной ставилась задача политического обеспечения государственной безопасности — подавление контрреволюционных выступлений, борьба со шпионажем, охрана границ, водных и железнодорожных путей, борьба с контрабандой, выполнение специальных заданий по охране революционного порядка. Перестройка центрального аппарата, естественно, прибавила забот каждому чекисту. Тем более члену Коллегии, одному из руководителей советской разведки.
Чичерин, конечно, знал Артузова, хотя они и редко встречались. Сегодняшний визит Артузова имел сугубо деловой характер. На него было отпущено наркомом двадцать пять минут, посему, усадив гостя в глубокое кресло и налив ему чая из самовара, кипевшего всю ночь, Георгий Васильевич сразу повел разговор об обеспечении безопасности советской делегации.
— Товарищ Воровский, наш представитель в Риме, без устали сражается с итальянцами по вопросам статуса делегации, — говорил Чичерин. — А они упрямятся, отказываются дать гарантию неприкосновенности. Мы требуем: только полная и безусловная неприкосновенность! Всем членам делегации — дипломатам, экспертам, переводчикам! Неприкосновенность багажа, корреспонденции, посылаемой через спецкурьеров. Полное равноправие с другими делегациями. Вы же понимаете, Артур Христианович, не цветами готовы там встречать нас?!
