уже проходили.
Он не произнёс ни слова, войдя и раскладывая угощения. Просто снисходительно одаривал трясущуюся от страха девушку чрезмерно самоуверенной улыбкой Вседержителя. Закончив приготовления, молодой человек змеем искусителем подполз к ней поближе, заглядывая исключительно в глаза, что стоило ему нечеловеческих усилий, так как выставленные груди в боковом зрении, как магнит притягивали к себе внимание.
Хозяйка шатра, продолжая, находиться в состоянии жуткого перепуга, выпучив глазки, приоткрыв миниатюрный ротик с пухленькими, хорошо очерченными контурами губок-бантиком, часто, но поверхностно дышала. Когда Дима оторвался, наконец, от её глаз, то, лишь мельком скользнув по розовым соскам аппетитных грудей, заметил трясущиеся руки под ними, на автомате теребившие край одеяния.
Он неспешно взял её запястье и попробовал для начала притянуть к губам для великосветского поцелуя, но девица с таким остервенением вцепилась в свою одежду, что молодой человек понял: без применения грубой силы оторвать зажатый кулачок от ткани не получится. Либо руку с куском ткани, либо ткань с куском руки.
Дима: — Вот так бы и дал бы в лоб, чтоб расслабилась, — подумал он, но ни бить, ни выламывать руки всё же не стал, а вместо этого с мыслью, — А если так? — склонился, и нежно, на сколько получилось, поцеловал сначала один сжатый кулачок, а затем и другой, для симметрии.
Это возымело чудотворное воздействие. После первого поцелуя куколка-принцесса заметно вздрогнула и расслабила одну кисть, перестав ей дрожать. После второго вздрогнула идентично, только разжатая рука, словно атрофированная, безжизненно стекла между ног в область паха, где и замерла, будто отсохла от ядовитого лобызания.
Когда Дима выпрямился, увлекая отвоёванную конечность, то вновь взглянул в глаза красавицы. Белая и пушистая, по-прежнему продолжая таращиться, кажется, уже не дышала. И тут обольститель понял, что ещё чуть-чуть в том же ключе и объект уплывёт в дальние-дали бессознания.
Дима: — Э, э, кукла фарфоровая! Мы так не договаривались. Мне ведь тебя не просто поиметь требуется, воспользовавшись обмороком, а удовлетворить по самые «не хочу». Только попробуй вырубиться. И не заставляй меня лупить по твоим прелестным мордасам. Джей точно экзамен не зачтёт.
И для того, чтобы вывести прелестницу из полуобморочного состояния, он, наконец, решился заговорить. Тихим, как можно ниже по тону голосом, вплетая в звук хрипотцу и чувственное придыхание. При этом без зазрения совести, продолжая лобызать захваченную в плен руку, больше похожую на детскую, чем на кисть взрослого человека.
— Давным-давно на заре человечества, все люди жили цельными. Не было ни мужчин, ни женщин. Каждый человек сочетал в себе и то и другое. Он был на половину женщиной, а на половину мужчиной, и все создания того времени были счастливы.
Дима, конечно, плохо представлял себе гендерную теорию Платона. Так, только в общих чертах, по верхам, да и в этом мог соврать. Но вместе с тем понимал, что он тут не экзамен по древнегреческой философии сдаёт, а куда более крутой предмет — «телософию», вернее «втелосование» по Юнгу. А это вам не пестики с тычинками. Тут калибр куда увесистее. Поэтому врал от себя, как пописанному. Ничего другого не оставалось.
— Но могущественные боги позавидовали счастью людей, — продолжал сказочник мести пургу по закоулкам ушных раковин самозваной принцессы, — и разделили их на мужчин и женщин. С тех самых пор несчастные обречены бродить по свету в поисках своих половинок. Сталкиваясь по жизни с чужими, они пытаются соединиться, но у них ничего не получается, так как истинно счастливым человек может стать только со своей единственной родной половинкой и никак иначе.
Тут рассказчик-фантазёр оторвался от её детских пальчиков и заглянул в глаза жертвы совращения, которая уже успела поменять первичный страх на нескрываемое любопытство. С одной стороны, стало понятно, что тема зашла, как по смазанному, но с другой — он тут ей не баю-бай на ночь читает, усыпляя бдительность и расслабляя.
Быстро осознав промашку, змей искуситель сменил тактику. Требовалось вернуть испуг, плавно перетекающий в возбуждение, на своё место. Дима, перестав облизывать её кисть, плавно перетёк за спину, подкрадываясь к оголённой ушной раковине — изысканной и кукольно-миниатюрной.
Бело-пушистая враз затрепетала, напряглась пружиной, вцепившись уже своей рукой в его, и учащённо задышала.
Дима: — Вот так. Хорошо.
А дальше, что её бедное ушко на себе только не испытало: и леденящий шёпот, и обжигающее придыхание, и скрежет чужого мужского голоса, как ножом по стеклу, и мягкие губы, рождающие колючую до безумства сладостную дрожь по всему телу.
Дима наигранно слащаво поведал трогательную историю судьбоносного вещего сна, где воочию лицезрел свою божественную половинку, как наяву. Не жалея красок описал, как с кровоточащими муками в сердце искал красавицу по всему свету и как с божьей помощью осознал, где находится его счастье. И вот, спустя много-много лун, пройдя через горы и моря, степи и пустыни, он, наконец, дошёл до своей мечты. Ведь вторая его половинка — это она, «гений чистой красоты».
К моменту окончания душещипательной мелодрамы девушка находилась в состоянии «нестояния», сдаваясь на милость победителя и душой, и телом, чем бессовестный совратитель не преминул воспользоваться.
Одна рука развратника досконально изучала грудь, едва касаясь трепетной кожи подушечками пальцев, а другая беззастенчиво орудовала в её штанах, пристроившись на удивительно мягкой «мохнатке» лобка, где шустрые пальчики, разгребая утопающие в обильном секрете половые губы, нежными прикосновениями мучили возбуждённый клитор.
Блондинка прибывала явно в неадекватном состоянии, продолжая взахлёб внимать «лапшу на уши», как нечто самое сокровенное и желанное в этой жизни, похоже даже не понимая, что с ней делают.
Она, тяжело дыша с закрытыми глазами закинула щупленькую ручку туда, откуда доносился деморализующий шёпот, и нащупав голову змея искусителя с неистовством парикмахера-стажёра принялась дёргать и наматывать на пальчики его волосы, приходя от этого в ещё большее возбуждение.
Дима не останавливал враньё ни на секунду, понимая, что его сладострастный шёпот подобен шнуру от работающего телевизора. Выдернешь кабель — прекратишь трансляцию, птичка вырвется из коробки для промывания мозгов, окунувшись лицом в дерьмо реальности. И тогда всё пропало. Заново охмурить не получится. Одна и та же новостная ложь, дважды эффект «вот ни хрена себе», не вызывают.
Он продолжал держать Принцессу под гипнозом своего щебетания, когда ласкал руку, шею, ухо. Безостановочно что-то нашёптывал на этапе предварительных ласок груди. Плёл несуразицу, восхваляя божественную внешность красавицы, когда лез в штаны и с напором штурмового спецподразделения преодолевал нерешительное сопротивление сжатых ног, но при этом, стараясь действовать с педантичностью сапёра при разминировании взрывного устройства.
То, что он, ещё начиная с полуобезьяны, получил дар перенимать
