— Лива чувствует себя хорошо, — рассказывает Оле, — она весела и довольна, но не в своем уме. Пастор Кьёдт навещает ее ежедневно и показывает ей картинки. Она просто с ума сходит по картинкам. А Симон-пекарь совсем сумасшедший, его приходится держать в смирительной рубашке.
— Господи боже! — Фру Люндегор опускает газету и смотрит куда-то в воздух. — А крендельная секта, что с ней?
— Она строго запрещена, Маркус и Бенедикт сидят за решеткой за попытку убийства. Так что с сектой покончено. — Оле задумчиво играет пустой рюмкой: — А капитан Гилгуд женится на Боргхильд Тарновиус…
Фру Люндегор вскакивает, улыбается молодой улыбкой и наливает Оле третью рюмку:
— Правда, Оле?.. Серьезно?
— Да, свадьба назначена на сочельник. Но… гм… Нельзя верить всему, что слышишь, — говорит Оле и как бы в рассеянности осушает рюмку.
Глаза фру Люндегор становятся острыми от любопытства.
— Ну, Оле? — умоляюще говорит она.
— Наше здоровье, я забыл сказать, а теперь уж слишком поздно, но… нет, спасибо, нет, спасибо… о, спасибо!
Фру Люндегор лихорадочно затыкает бутылку пробкой и произносит холодным тоном команды:
— Ну и что же, Оле?
— Говорят, что она снова попала в беду, но не с… капитаном. Вот так.
Фру Люндегор пожимает плечами, втягивает нижнюю губу:
— Подумать только!..
Оле поспешно осушает четвертую и, безусловно, последнюю рюмку, ему нужно идти, люди с нетерпением ждут газет и Оппермана…
Во фьорд входит вооруженный траулер. Следом за ним тащится корабль викингов без паруса с двумя матросами на борту. Траулер ведет потешный корабль на буксире. Что бы это значило?
Сразу же на пристани возникает давка. Что случилось? Люди шушукаются, улыбаются, и ворчат, и пожимают плечами. Это Тюгесен и Мюклебуст. Они сделали что-то непотребное, и теперь их ведут на допрос к судье. Контрабанда? Шпионаж?
Люди перешептываются целый долгий день, распространяются самые невероятные слухи, похожие на мерцающие титры кино:
— Они были связаны с вражеской подлодкой при помощи подпольной радиостанции. Они убили исландца за то, что он слишком много знал, и бросили труп в море.
Но точно никто ничего не знает, ибо все держится в строжайшей тайне. Военная тайна.
Редактор Скэллинг получил точную информацию от консула Тарновиуса. Строго частным образом, конечно, ибо консул знает это от своего будущего зятя капитана Гилгуда. Абсолютно верные сведения.
— Боже ты мой! — стонет редактор. — В жизни все же есть юмористические стороны, Майя! Этих двух фантазеров встретил далеко в море патрульный корабль. Они шли на всех парусах к югу. Им кричали, делали знаки остановиться, ибо нельзя выходить из фьорда без разрешения, дали даже предупредительный выстрел… но все тщетно, они топали дальше, а когда корабль приблизился к ним, они совсем взбесились и стали стрелять в него из ружья. К счастью, ни в кого не попали. Стрелял Мюклебуст. «Мы ни за что не сдадимся! — кричал он. Подумать только, этот солидный старый человек совсем лишился разума! — Можете стереть нас в порошок своими пушками, но живыми вы нас не возьмете!» Редактор схватился за живот. — И подумай только, — сказал он, когда припадок смеха прошел. — Пока Мюклебуст грозил, словно бешеный Торденскьольд[34], Тюгесен беспрестанно запускал ракеты сигнала о бедствии.
Пропащие музыканты
(Роман)
William Heinesen. DE FORTABTE SRILLEMÆND / Перевод Т. Величко.Часть первая
Интродукция и знакомство с музыкантами, а также с их близкими и друзьями
1. О Корнелиусе, мастерившем эоловы арфы, и его сыновьяхДалеко средь сверкающих ртутью океанских просторов затерялась одинокая кучка свинцово-серых островов. Крохотная скалистая страна в необъятном океане — все равно что песчинка на полу бального зала. Но если взглянуть через увеличительное стекло, то и эта песчинка — целый особый мир, со своими горами и долинами, проливами и фьордами, домами и маленькими человечками. Есть на ней даже настоящий старинный городок с пристанями и пакгаузами, с улицами, переулками и крутыми закоулками, с садами, площадями, кладбищами. А в одном месте высится старая церковь, с колокольни которой открывается вид на городские крыши и дальше, на всесильный океан.
На этой колокольне сидели в ветреный предвечерний час много лет тому назад мужчина и трое мальчишек и вслушивались в причудливо-изменчивые звуки эоловой арфы. Это были звонарь Корнелиус Исаксен и трое его сыновей: Мориц, Сириус и Корнелиус Младший, а эолова арфа, которую они слушали, была творением рук звонаря, первенцем в солидной серии себе подобных, ибо этот самобытный человек постепенно сделался мастером эоловых арф воистину редкого масштаба. Одно время на колокольне висело ни много ни мало семнадцать эоловых арф, и можно себе представить, какой получался концерт — кровь в жилах стыла.
Но вернемся к тому дню, когда колдовская музыка эоловой арфы впервые коснулась слуха троих мальчишек и пробудила в их юных душах удивительную жгучую тоску. До тех пор они не слышали иной музыки, кроме той, что органист Ламм извлекал по воскресеньям из дряхлого астматического органа.
— Папа, а кто играет на эоловой арфе? — спросил Корнелиус Младший, которому было тогда шесть лет.
— Ветер, конечно, — ответил старший из братьев, Мориц.
— Нет, это херувимы, правда, папа? — спросил Сириус, заглядывая дико расширенными глазами отцу в лицо.
Звонарь в рассеянье утвердительно кивнул, и трое мальчишек продолжали слушать еще более трепетно, не дыша. Они неподвижно глядели через оконные проемы в небесную высь, где гонимые ветром тучи плыли одинокие, чутко настороженные, будто тоже вслушивались в далекую музыку. Три брата навсегда сохранили память о том изумительном предвечернем часе, а Сириус годы спустя увековечил его в своем стихотворении «Херувимы пролетели».
Как уже было упомянуто, страсть мастерить эоловы арфы вскоре целиком поглотила звонаря. Корнелиус Исаксен был вообще человек, ни в чем не знавший меры, он азартно увлекался то одним, то другим и частенько ставил себе неразрешимые задачи. А не добившись успеха, принимал это близко к сердцу, впадал в меланхолию и нередко прикладывался к бутылке.
Это не мешало ему быть своим детям добрым и заботливым отцом. Так, он побеспокоился о том, чтобы музыкальные задатки их попали под любовно-взыскательную опеку Каспара Бомана.
Корнелиус овдовел совсем молодым и сам дожил всего до тридцати четырех лет. Поэтому трое его сыновей рано оказались предоставлены сами себе и пробивались как могли. Но неугомонный дух мастера эоловых арф остался жить в его детях и проявился прежде всего в их не знавшей меры любви к музыке.
2. О свадьбе, поминках и негодующем человеке, а также об имени ОрфейВсего лишь двадцати двух лет от роду старший сын звонаря, Мориц, женился на восемнадцатилетней весьма музыкальной судомойке Элиане, с которой он познакомился в хоровом обществе Бомана и вокруг которой давно уже увивались мужчины. Это о ней Сириус написал впоследствии по справедливости высоко оцененное стихотворение «Солнца луч в подвале», где он изобразил белокурую девушку, моющую бутылки в зеленоватом подвальном сумраке, забрызганную водой и слегка растрепанную, но юную и радостную, как только что вышедшая на берег Афродита. Такой и была Элиана в действительности — словно бы сделанной из более легкого материала, чем прочие смертные, и был у нее тот взгляд богини, каким наделены немногие осененные высшей благодатью женские существа: взгляд, словно бы проницающий все насквозь, но по-особому весело и естественно, ни на секунду не делаясь глубокомысленным, и во всем ее облике была какая-то парящая легкость, врожденная живость и изящество движений, что, кстати, не ускользнуло от внимания учителя танцев Линненскова, имевшего обыкновение на своих уроках указывать на Элиану как на образец природной грации и пластики.
Нечего и говорить, что Элиана была красивой невестой. Мориц тоже был жених хоть куда, обветренный и пригожий молодой моряк, статный, с открытым взглядом и с поблескивающей на лацкане медалью за спасение утопающих. Вообще от молодой пары веяло тем беззаботным и невинным счастьем, которое вызывает удивительную горечь и недоверие добрых людей. Вскоре и почва нашлась для пересудов, сама свадьба дала повод для укоризненного покачивания головой, да и невозможно отрицать, что свадьба эта кончилась столь же неприглядно, сколь красиво началась.
А началась она с того, что мужской хор, в котором жених сам исполнял партию первого тенора, спел «Рассвета час благословенный» — вещь, написанную по случаю торжества Сириусом и положенную на музыку Корнелиусом Младшим, который здесь впервые выступил как композитор. Затем струнный квартет, в котором жених сам исполнял партию первой скрипки, сыграл известное Andante cantabile Гайдна для скрипки соло с аккомпанементом пиццикато. Успех был полный, и солисту щедро курили фимиам. После этого стали, как водится, есть-пить, а потом и танцевать, и тут уж веселье пошло вовсю, однако едва ли было оно более буйным, чем обычно бывает по праздникам в этом кругу. К несчастью, пиршество стоило жизни одному человеку: старый сапожник, по имени Эсау, почтенный семидесятисемилетний старец, у которого был лишь один порок — неискоренимая приверженность к спиртному, — под утро был найден утонувшим в заливчике Тинистая Яма, всего в нескольких шагах от гулявшего дома.
