Анито коснулась ее руки.
— Ты всегда такая или ты заболела?
— В каком смысле такая?
На плече Укатонена вспыхнула яркая золотая полоска.
— В этом, — сказал он, показав на полоску.
Джуна окрасилась в коричневый цвет, поняв, что он имеет в виду.
— Мой народ всегда немного… — Она напряглась, и на ее груди возник золотой квадрат, принесший ей почему-то ощущение тепла. — Когда мы встречаем кого-нибудь, кто нам нравится, мы можем стать очень… — Снова золотая полоска, но вдруг, вспомнив почему-то про Али, Джуна вся полыхнула золотом с головы до ног.
Уши аборигенов широко растопырились, и они обменялись изумленными взглядами, вдобавок окрасившись фуксином. Наклонившись вперед, они ошеломленно наблюдали, как сходит с Джуны золотой отблеск.
— А как обстоят дела у тенду! — спросила Джуна.
— У нас время гона наступает раз в году, хотя бывают иногда случаи, когда совокупление происходит и вне сезона, — сказал Укатонен. — А во время гона мы ничем другим вообще не занимаемся. Но если у твоего народа это происходит круглый год, то как же вам удается достигнуть хоть чего-то в других областях?
Джуна улыбнулась, вспомнив Педрейга с его непрерывным флиртом, вспомнив и собственное поведение в лучшие дни своего брака, вспомнив, что она чувствовала, целуясь с Али. Ее кожа тут же разгорелась, и она почувствовала, что вновь окрашивается в золото.
— Иногда это бывает трудно, но нам все же удается себя сдерживать. Я думаю, что у нас все это происходит несколько иначе, менее интенсивно и легче поддается контролю, чем у тенду. Большинство же животных на моей планете сходно с вами, у них гон продолжается короткое время, но очень интенсивно, а в остальное время ничего не бывает. Мой народ устроен иначе.
— Тебе, должно быть, очень трудно быть всегда в течке, пока твой народ так далеко? — спросила Анито.
Окраска тела Джуны стала темно-серой.
— Иногда. — Она отвернулась, стараясь удержать подступившие к глазам слезы.
Анито дотронулась до ее плеча.
— Мы можем чем-нибудь помочь?
Джуна качнула головой.
— Ты уверена? — спросил Укатонен. — Мы можем сделать так, чтобы ты не была в поре.
Джуна изо всех сил замотала головой, ее кожа приобрела ярко-оранжевый цвет ужаса.
— Нет, обойдусь.
— Ладно, — сказал Укатонен, — но вообще-то неприлично иметь течку вне сезона. Тебе надо научиться управлять собой.
Джуна кивнула.
— Я поняла.
— Хорошо, — отозвался Укатонен. — А теперь нам следует разбудить твоего бейми.
— Будет ли… Будет ли это похоже на прошлое слияние? — нерешительно спросила Джуна. — Мне не нравится, когда меня вводят в состояние гона.
Укатонен отрицательно покачал головой.
— Нет, это было бы нецелесообразно. Теперь, когда мы знаем, что ты находишься в поре, мы можем помочь тебе это заблокировать и исключить из слияния. Мы узнали о тебе достаточно, чтобы провести тебя через то, что ты должна сделать, чтобы разбудить своего бейми. Это слияние будет легче и приятнее, но все пройдет хорошо, если ты не станешь бояться.
Джуна криво усмехнулась.
— О такой вещи легко просить, но ее очень трудно выполнить.
— Это я знаю, — отозвался Укатонен, — но тебе надо помнить, что все, что ты ощущаешь во время слияния, ощущает и твой бейми. Дашь ему страх, и он испугается, дашь ему ощущение счастья и сердечного привета, и он разделит это с тобой.
— Когда мы начнем? — спросила Джуна.
— Надо делать немедленно, — вмешалась Анито. — Там уже готовятся к празднику, чтобы приветствовать нового бейми.
После быстрой трапезы из фруктов, меда и сушеного мяса они уселись вокруг охапки листьев, на которой спал бейми. Бейми лежал тихо, без движения, как мертвый. Только слабая дрожь ноздрей указывала Джуне, что он все-таки жив.
Джуна подумала, как глубоко она позволила себе вмешаться в культуру тенду, чтобы спасти этого малыша. Ей грозили серьезные кары, возможно, даже полное крушение карьеры. Впрочем, переделывать что-либо уже поздно. Придется жить с последствиями собственного своеволия.
Джуна встала и протянула руки шпорами вверх.
— Я готова, — сказала она. — Давайте будить моего бейми.
Они образовали круг, в центре которого лежал спящий, взялись за руки чуть пониже локтя, готовые к слиянию.
— Первое слияние с бейми сделало ваши тела родственными друг другу, — произнес Укатонен. — Это же слияние сделает вас родственными эмоционально. Старайся думать о вещах, которые формируют прочные узы. Если ты почувствуешь страх, он эти узы ослабит. Избегай мыслей о нересте. Они только смутят бейми, а нам будет труднее помогать тебе. Поняла?
Джуна закрыла глаза, набрала в грудь воздуха, стараясь подавить глубоко спрятанную тревогу. Она не имеет права позволить своему страху затруднить пробуждение ее ребенка.
— Я готова, — сказала она наконец.
Джуна чувствовала, как соскальзывает в слияние. Бейми спал совсем близко. Могучее эго Укатонена покоило и направляло ее. Она чувствовала и присутствие Анито, смотревшей на них и хранившей их покой. Укатонен проводил ее собственное эго в тело бейми. Сначала ощущение тонкой преграды, а потом — освобождение, будто она прошла сквозь стенку огромного мыльного пузыря и сразу оказалась в спящем теле бейми. Бейми был замкнутым, отдельным, скрученным, как туго сплетенный узел. Джуна проникла в этот темный немой мир, мир, где действовали лишь осязание, обоняние и вкусовые ощущения. Тут она остановилась, не зная, что делать дальше.
Ты должна приветствовать его, говорил Укатонен. Но как этого добиться?
Джуна чувствовала, что эго Укатонена торопит ее. Оно ждет от нее действия. Она потянулась к спящему, обволакивая его замкнутое на самого себя эго, посылая ему ощущения тепла, впечатления от солнечных лучей, падавших когда-то на ее кожу, воспоминания о тускло просвечивающем сквозь прикрытые веки красном сиянии светила… тепло, спокойствие, радость. Туго стянутый узел сознания бейми чуть-чуть распустился. Волна одобрения, исходившая от Укатонена, омыла Джуну. Она действует верно. Ободренная Джуна позволила себе новые воспоминания: вот она лежит в постели, ей тепло и уютно, здесь она в безопасности, здесь она дома, голос матери напевает ей песню, у постели горит свеча, теплым светом освещая темное лицо матери. Пятнышко покоя в непредставимом ужасе лагерей беженцев.
Начавший уже было развязываться узел, которым был ее бейми, снова стянулся при мысли о лагерях.
«Нет! — напомнила она себе. — Никакого страха! Думай о радостном, о встрече!»
Она снова вернулась к солнечному теплу. Ее отец отыскал Джуну и ее брата в лагерях беженцев. Как крепко объятие его рук! Он вернул ее домой, в тот дом, где всегда много еды, где всегда есть кто-то сильный, кто может защитить от беды. Джуна ощутила, как снова расслабляется эго бейми. Она вспомнила, как убирают виноград на их ферме, как смирные лошадки стоят под молочным отфильтрованным солнечным светом; их хвосты машут скорее по привычке, нежели от желания отогнать оводов. На спутнике оводов не бывает. Джуна вспомнила, как срезаются тяжелые виноградные кисти, почувствовала, как складывает их на дно корзины, какой сильный пьянящий запах разносится вокруг, когда она вываливает содержимое корзины в повозку. Сбор винограда — всегда огромная радость. Работа в винограднике обеспечивала жизнь семьи. Она же давала Джуне возможность ощутить свою силу и ловкость. Она вспомнила, как вела в сарай лошадей, ощутила их крепкий добрый запах и чистый запах сена. Она верит лошадям. Они большие, сильные, спокойные. И они тоже верят ей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
