В ночь на 2 марта американцы начали беспорядочно обстреливать англичан, которые ответили громом пушек. То же самое повторилось на следующую ночь. На третью ночь вовсю сияла луна, точно решив помочь Вашингтону в осуществлении его плана: подножия холмов скрыл туман, а на вершинах было светло, почти как днем. Вашингтон лично руководил операцией, сидя в седле; его привычный силуэт был виден всем солдатам. Любимого коня генерала, гнедого жеребца с белой мордой по кличке Старый Нельсон, можно было узнать по пышному хвосту, подстриженному особым образом.
Генри Нокс открыл ураганный огонь по Бостону; ядра крушили дома, и вскоре оттуда стали доноситься отчаянные крики несчастных женщин и детей. Под прикрытием артиллерии три тысячи солдат Джона Томаса подвозили на повозках, запряженных быками, и устанавливали тяжелые орудия, бочки с землей и заранее собранные бастионы. Это было нелегко: крутые склоны были покрыты плотным слоем льда в два фута толщиной. Но на рассвете 5 марта ошеломленные британцы увидели, что на Дорчестерских высотах выросла полноценная крепость, ощерившаяся жерлами двух десятков орудий. «О Боже! — якобы воскликнул генерал Хоу. — Эти ребята за одну ночь сделали больше, чем я смог бы сделать со своей армией за три месяца!»
Была годовщина «бостонской резни». Вашингтон проскакал перед строем солдат, прокричав сиплым голосом, чтобы они «вспомнили 5 марта и отомстили за смерть своих братьев». Стоявшие позади не расслышали и спрашивали передних, что сказал генерал; передаваясь от одних к другим, эта фраза воспламенила войска, которые отозвались громким одобрительным гулом.
На окрестные холмы взбирались тучи любопытных, чтобы не пропустить генеральной баталии.
Хоу приказал двум тысячам солдат атаковать Дорчестерские высоты. Около полудня первое из британских транспортных судов отчалило от берега и стало пробираться через гавань, борясь с сильным встречным ветром. Очень скоро ветер переменился и задул еще сильнее; необычно теплый и славный денек был безнадежно испорчен.
К ночи разразился настоящий шторм, пошел дождь со снегом, переходящим в град. Около полуночи над Бостоном бушевал ураган, выбивавший стекла и сносивший заборы. Оба транспортных судна выбросило на берег. Стало ясно, что никакого английского десанта не будет.
А ведь всё так хорошо начиналось! Вашингтон был вне себя от досады. Теперь, конечно, англичане уже не сунутся туда, где всё было готово для их встречи… Он еще не осознал, что этот шторм стал спасением для его собственных войск, которые должны были переправиться в Бостон и рисковали оказаться в ловушке.
На следующее утро снег превратился в дождь, а ветер по-прежнему бушевал. Генерал Хоу отменил атаку и отдал приказ эвакуировать Бостон. Никакого плана эвакуации у него не было. Между тем предстояло вывезти из города не только войска, но и гражданских — сотни женщин и детей, больных и раненых, — а также самое разнообразное имущество. Город напоминал разворошенный муравейник. Американцы молча наблюдали за этой картиной с Дорчестерских высот.
В пятницу 8 марта четыре человека под белым флагом пересекли линию фронта на перешейке и передали «мятежникам» неподписанное письмо, в котором говорилось, что генерал Хоу не намерен разрушать город, если только войскам, находящимся под его командованием, дадут спокойно его покинуть. Письмо не было адресовано Вашингтону, хотя явно предназначалось ему, поэтому ответа не последовало.
Той же ночью патриоты перебрались на второй из Дорчестерских холмов, всего в четверти мили от британских позиций, и Хоу отдал приказ о жестокой бомбардировке, продолжавшейся всю ночь. По высотам выпустили 700 ядер; одним из них убило четырех человек, но это оказалась единственная потеря.
В это время Вашингтон был поглощен другим делом, которое не казалось ему несвоевременным: в приказе от 11 марта он повелел командирам каждого полка отобрать по четыре человека для личной охраны главнокомандующего. Требования выдвигались следующие: «рост от пяти футов восьми дюймов до пяти футов десяти дюймов; приятной наружности и хорошо сложенные», а главное — опрятные и чисто одетые. Кроме того, эти люди должны быть «трезвыми, молодыми, деятельными», быть местными уроженцами, иметь в стране семейные связи и обладать здесь собственностью. (Вашингтон уже имел возможность заметить, что многие солдаты из пришлых перекинулись на сторону британцев за более щедрое вознаграждение.) Свою охрану Вашингтон нарядил в синие мундиры со вставками из бычьей кожи и круглые шляпы с синими и белыми перьями и полосками медвежьего меха (шляпам он придавал большое значение). Решающее сражение было не за горами, и если главнокомандующий не боялся смерти в бою, риск его похищения лазутчиками противника был велик (он и сам подумывал о том, чтобы выкрасть кое-кого из британских генералов), а такой ход мог поставить под угрозу исход всего предприятия.
Тем временем в Бостоне солдаты запаивали пушки и сбрасывали в воду бочонки с порохом, мешки с сахаром и солью, бочки с мукой, для которых не нашлось места на кораблях, чтобы они не достались врагу. По всей поверхности гавани плавали обломки мебели, повозок, фургонов, даже элегантной кареты командующего; волны выбрасывали их на берег. Хоу распорядился уничтожить все запасы полотна и шерстяные изделия, которые могли быть использованы мятежниками. Солдаты ходили по домам, чтобы проследить за исполнением приказа, и попутно занимались мародерством. Толпы отчаявшихся лоялистов брали штурмом переполненные корабли; некоторые падали в ледяную воду и тонули. «Один-два сделали то, что многие другие должны бы сделать уже давно — покончили с собой, — писал Вашингтон брату Джеку. — Во всяком случае, на свете еще не было более жалких существ, чем эти злобные твари, которым вдолбили, что мощь Великобритании устоит под любым напором».
Корабли были готовы к отплытию уже 15 марта, но ветер дул с моря. Только два дня спустя, в воскресенье, в День святого Патрика, ветер переменился на благоприятный. В четыре часа утра, когда было еще совсем темно, более восьми тысяч солдат маршировали по узким улицам Бостона, словно на параде. Солнце встало около семи; на кораблях начали поднимать паруса; к девяти отправились в путь. Под радостные крики патриотов из Бостонской гавани вышли 120 кораблей, растянувшись на девять миль; они увозили из города почти девять тысяч солдат и больше двух тысяч гражданских. Из Бостона через перешеек побежали мальчишки — разнести весть о том, что «лобстеры» наконец-то ушли.
Пока они не скрылись из глаз, Вашингтон не мог позволить себе ликовать вместе со всеми и тем более похваляться победой: а вдруг часть неприятельских войск тайно сойдет на берег, переодевшись в штатское? А вдруг в Бостоне ждет засада? Стараясь всё предусмотреть, он проследил, чтобы каждый из первых пятисот американских солдат, которым предстояло войти в Бостон, был привит от оспы. Части шли под барабанный бой, с развевающимися знаменами. Во главе их торжественно ехал верхом Артемас Уорд, которому Вашингтон великодушно уступил пальму первенства. Сам он остался в Кембридже и присутствовал на воскресной службе. Капеллан артиллерийского полка Генри Нокса преподобный Эбиел Леонард из Коннектикута избрал темой проповеди «Исход»: «…и отнял колеса у колесниц их, так что они влекли их с трудом. И сказали Египтяне: побежим от Израильтян, потому что Господь поборает за них против Египтян» (Исх. 14:25).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
