Пока они не скрылись из глаз, Вашингтон не мог позволить себе ликовать вместе со всеми и тем более похваляться победой: а вдруг часть неприятельских войск тайно сойдет на берег, переодевшись в штатское? А вдруг в Бостоне ждет засада? Стараясь всё предусмотреть, он проследил, чтобы каждый из первых пятисот американских солдат, которым предстояло войти в Бостон, был привит от оспы. Части шли под барабанный бой, с развевающимися знаменами. Во главе их торжественно ехал верхом Артемас Уорд, которому Вашингтон великодушно уступил пальму первенства. Сам он остался в Кембридже и присутствовал на воскресной службе. Капеллан артиллерийского полка Генри Нокса преподобный Эбиел Леонард из Коннектикута избрал темой проповеди «Исход»: «…и отнял колеса у колесниц их, так что они влекли их с трудом. И сказали Египтяне: побежим от Израильтян, потому что Господь поборает за них против Египтян» (Исх. 14:25).
Главнокомандующий вступил в город 18 марта 1766 года, почти незаметно (Марта, не привитая от оспы, не могла его сопровождать), и профессиональным взглядом военного принялся изучать городские укрепления. Конечно, Бостон сильно пострадал: некоторые здания были разрушены до основания, церкви разворочены, склады опустошены, стекла выбиты, но в целом его состояние было не настолько плачевным, как он ожидал. Генерал мог лишь возблагодарить Бога, ниспославшего шторм: британские укрепления были «потрясающе крепки… практически неприступны, каждая улица укреплена». Вашингтон набрел на дом Джона Хэнкока (который во время осады занимал генерал Джеймс Грант) и обнаружил, что мебель в приличном состоянии, а на стенах по-прежнему висят семейные портреты маслом, о чем и поспешил уведомить владельца. Другие богатые дома стояли с разбитыми окнами, поломанной мебелью, разорванными книгами. В спешке британцы побросали кучу добра: 30 пушек, три тысячи одеял, пять тысяч бушелей пшеницы, тысячу бушелей бобов, 10 тонн сена, 35 тысяч футов досок — не было только говядины, пороха и твердой валюты. Подсчетом трофеев занялся Томас Миффлин, назначенный главным квартирмейстером.
Заботясь о доброй славе своей армии, Вашингтон пригрозил мародерам суровой карой и строго-настрого запретил солдатам и офицерам дурно обращаться с жителями Бостона, заподозренными в сочувствии к британским властям. Он даже совершил символический жест — вернул подаренного ему коня, когда узнал, что тот был взят из конюшни сбежавшего тори, «заклятого врага Америки».
Двадцатого марта Вашингтон временно передал командование городом Натанаэлю Грину, а сам вернулся в Кембридж, чтобы продумать следующие шаги. Уверенный в том, что Хоу поплывет в Нью-Йорк, он уже отправил туда пять полков, но перебрасывать всю армию было бы неосмотрительно: вдруг это уловка?
Вечером того же дня Бостон и всё южное побережье содрогнулись от чудовищного взрыва: британские инженеры Монтрезор и Робертсон разрушили форт Касл Уильям.
Между тем истинных намерений Хоу не знал никто. Пассажиры кораблей томились в неизвестности. Наконец 27 марта флот, простоявший неделю на якоре в небольшой гавани, взял курс в открытое море, но направился не в Нью-Йорк, а в Галифакс.
«Славой и успехами нашего оружия, изгнавшего значительную часть британской армии из одной из мощнейших крепостей в Америке, мы обязаны, по воле Божией, мудрости, твердости, бесстрашию и военному гению нашего замечательного и обожаемого генерала, его превосходительства Джорджа Вашингтона, эсквайра; упорству, навыкам и храбрости других наших достойных генералов и армейских офицеров и отваге и геройству наших солдат», — писала газета «Ивнинг пост» 30 марта. Конгресс приказал отчеканить золотую медаль в честь Вашингтона, на которой он был изображен со своими генералами на Дорчестерских высотах. «Бескорыстие и патриотизм, приведшие Вас на поле брани, привели Вас к славе», — говорилось в официальном поздравлении. «Под Вашим руководством недисциплинированная толпа землепашцев за несколько месяцев превратилась в солдат», — писал ему Хэнкок. Согласившись с этим, Вашингтон всё же счел нужным добавить, что «именно их храбрости и верности своему долгу я обязан успехом, единственной наградой за который хотел бы иметь любовь и уважение моих сограждан».
В Кембридже депутация от Бостона и от законодателей Массачусетса возблагодарила Вашингтона за спасение города малой кровью. Политик из Массачусетса Джозайя Куинси уверял Вашингтона, что его имя «сохранится в веках как имя спасителя нашего Отечества». Тот ответил, позаимствовав строчку из «Катона» Джозефа Аддисона: «Рукоплескания достойных мне отрада, их заслужить желаю всей душой». Гарвардский колледж присвоил ему почетную ученую степень, несмотря на то, что генерал получил весьма неполное образование. Один из городков в Массачусетсе переменил свое название на «Вашингтон». Джордж был счастлив «слышать отовсюду, что его репутация по-прежнему незапятнанна», о чем он писал брату.
Филлис Уитли приехала в его ставку, и генерал устроил ей «весьма учтивый прием». Он был не настолько лишен тщеславия, чтобы не желать опубликования посвященных ему стихов, хотя и опасался, что его «неправильно поймут», ведь там шла речь о короне и троне. Джозеф Рид позаботился о том, чтобы стихи были отданы в печать в апреле.
Тем временем полки один за другим выступали к Нью-Йорку, впервые покидая Новую Англию: если британцы получат контроль над рекой Гудзон, важным водным коридором между Нью-Йорком и Канадой, они смогут вбить клин между Югом и Севером. Первыми отбыли генералы Хит и Салливан, 1 апреля отправился генерал Грин во главе пяти полков. Скорей, скорей! Кратчайшей дорогой. В путь выступали с рассветом, до завтрака успевая проделать пять-шесть миль, а в целом за день — 15–20 по раскисшим от весеннего солнца дорогам, на обочинах которых только-только начинала пробиваться первая робкая травка.
Пятого апреля главнокомандующий тоже покинул Кембридж и возглавил парад в Провиденсе, в котором участвовали два полка Натанаэля Грина — облаченные в мундиры, «вымытые, с чистыми лицами и руками, с выбритой бородой, с причесанными и напудренными волосами», согласно приказу. Казалось, весь Род-Айленд собрался, чтобы поглазеть на это зрелище. Во время банкета, устроенного городскими властями, Вашингтона чествовали как национального героя. На следующий день рассвет застал его уже в пути. Скорей! Скорей!
ПОБОРНИК НЕЗАВИСИМОСТИ
Генерал Ли, раньше всех прибывший в Нью-Йорк (точнее, его принесли на носилках: он страдал от подагры), не знал, как ему быть: город, расположенный на островах, был со всех сторон окружен водой — и как прикажете его оборонять? Крупнее Бостона, но меньше Филадельфии, Нью-Йорк занимал тогда площадь менее одной квадратной мили, то есть десятую часть острова Манхэттен (тогда он назывался Йорк), который растянулся на 11 миль от квартала Баттери на севере до реки Гарлем. На этой территории теснились 20 тысяч жителей. К северу от города шли вперемежку леса, реки, болота и каменистые возвышенности, усеянные небольшими фермочками и крупными загородными усадьбами до самого Королевского моста, представлявшего собой, несмотря на громкое название, узкий деревянный мостик, переброшенный через Гарлем на материк. Лучшие дома и церкви стояли на прямом и широком Бродвее с тенистыми деревьями. Деловой центр города находился на Куин-стрит, рядом с многолюдными верфями Ист-Ривер; правда, большинство населения покинуло город, спасаясь от войны, и этот район затих и обезлюдел. Здание городской управы стояло на Уолл-стрит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
