В памяти вдруг всплыли руки и плечи спящей дочери Дарле. Крокус сердито тряхнул головой, прогоняя видение.
Сулита принесла завтрак: ломти жареного хлеба, большой кусок козьего сыра, несколько крупных гроздьев местного винограда и кувшин с горьким кофе. Тарелку Крокуса она наполнила первой. Воришка торопливо поблагодарил разбитную блондинку.
Следующим по счету шел Раллик. Крюпп нетерпеливо ерзал на стуле.
— Какая непочтительность, — ворчал толстяк, подворачивая рукава своего затрапезного балахона. — Если Крюппа разозлить, он накажет грубиянку Сулиту тысячью страшных заклинаний.
— Я бы не советовал Крюппу этого делать, — сказал Раллик.
— Разумеется, Крюпп этого не сделает, — согласился Крюпп и вытер вспотевший лоб. — Маг, наделенный моими способностями, не станет унижаться до расправы с какой-то служанкой, только и умеющей, что разносить эль и мыть посуду.
Сулита повернулась к нему.
— Значит, мне только впору мыть посуду?
Схватив густо промасленный ломоть, она с размаху шлепнула им Крюппа по голове.
— Подумаешь, маслица добавила! — усмехнулась служанка, отходя от стола. — На твоей засаленной башке его никто даже не заметит.
Крюпп снял с головы ломоть и намеревался было швырнуть его на пол, однако передумал. Толстяк облизал губы.
— Этим утром Крюпп щедр и великодушен, — сказал он, широко улыбаясь.
Ломоть Крюпп положил себе на тарелку. Потом потянулся к другой тарелке, где лежал виноград.
— Если никто не возражает, Крюпп начнет свою скромную трапезу с винограда.
ГЛАВА 7
Вот человек какой-тоскрючился в огне —от этого теплей не стало мне.Зачем же он, глупец,избрал удел печальный,в костер мой прыгнув погребальный?
Гадробийская эпитафия. Автор неизвестен
На этот раз сон Крюппа повел его через ворота, называемые в просторечии Болотниками, по Южной дороге, а потом по дороге на Каменное озеро. Цвет неба был на редкость удручающий: серебристый вперемежку с бледно-зеленым.
— Что-то надвигается, — бормотал Крюпп, торопливо шагая по пыльному проселку. — Монета попала к ребенку, хотя он об этом не догадывается. Неужели и почтенному Крюппу, словно воришке, придется пройти по своей «обезьяньей дорожке»? К счастью, безупречно круглое тело Крюппа являет собой пример совершенной симметрии. Обычно люди не рождаются в состоянии подобного равновесия, а должны постигать его через утомительные упражнения. Несомненно, Крюпп уникален, ибо ему не нужно упражняться ни в чем.
Слева, в какой-нибудь сотне шагов, острые глаза толстяка заметили рощицу. Сквозь голые ветви молодых деревьев, на которых только-только набухали почки, светилось пламя костерка. Возле него, вытянув над огнем руки, сидел человек.
— Ноги Крюппа устали поддевать дорожные камни, — возвестил Крюпп. — Свернет-ка он на мягкую землю и пойдет туда, где вскоре предстоит зазеленеть этим юным древесам. Да и огонь так приветливо мерцает.
Крюпп свернул с дороги и двинулся к рощице. Пройдя между двух тонких стволов, он оказался в круге света. Сидевший медленно повернулся к нему. Лицо человека скрывал глубокий капюшон, внутрь которого не проникали отблески пламени. Длинные, искривленные пальцы сидевшего были почти погружены в огонь, однако он не боялся обжечься.
— Я не прочь погреться, — слегка поклонившись, сказал Крюпп. — В моих снах теперь редко бывает тепло.
— Зато в них много разных лиц, — отозвался сидевший. Голос у него был тонкий, с чужестранным выговором. — Теперь и я забрел в твой сон. Ты призывал меня? Давно я не ходил по земле.
Крюпп удивленно замотал головой.
— Призывал? Нет. Крюпп сам жертва своих снов. Представляешь, даже сейчас он спит в своей смиренной келье, под теплым одеялом. Но здесь я вовсю продрог, так что позволь мне сесть к твоему огню.
Незнакомец рассмеялся и поманил Крюппа пальцем.
— Мне тоже хочется вновь ощутить тепло пламени, но руки ничего не чувствуют. Когда тебе поклоняются, ты чувствуешь все: и тепло, и беды молящихся. Боюсь, в меня уже почти никто не верит.
Крюпп умолк. В этом сне было что-то мрачное и даже зловещее. Крюпп протянул руки к огню. Странно; пламя показалось ему чуть теплым. Колени, наоборот, замерзли. Наконец Крюпп догадался. Взглянув на сидящего, он сказал:
— Крюпп полагает, что ты один из Древних богов. Как твое имя?
— Круль.
Крюпп оцепенел. Его догадка оказалась верной. Мысль о пробудившемся Древнем боге, который вторгся в его сон, разогнала все остальные мысли, и они бросились врассыпную, точно испуганные кролики.
— Ты вновь решил вернуться в наш мир, Круль? — с дрожью в голосе спросил Крюпп.
Толстяку вдруг стало нестерпимо жарко. Он вытащил из рукава платок и стер обильный пот со лба.
Круль ответил не сразу, а когда заговорил, в его голосе Крюпп уловил сомнение.
— За стенами твоего блистательного города, Крюпп, пролилась кровь. Она пролилась на камни, некогда воздвигнутые в мою честь и почитавшиеся священными. Мне это… непривычно. Когда-то я властвовал над умами многих смертных. Они кормили меня кровью и обломками костей. Задолго до того, как смертные додумались строить свои города, я был богом охотников.
Круль наклонил голову, и Крюпп ощутил на себе его бессмертные глаза.
— Теперь снова пролилась кровь, но ее одной недостаточно. Я уверен, что пришел дожидаться пробуждения своего давнего, очень давнего знакомца.
Его слова показались Крюппу горше желчи.
— А что ты дашь бедному Крюппу? — спросил толстяк.
Древний бог порывисто встал.
— Изначальный огонь, который согреет тебя в дни тягот и невзгод. Я ничего не требую взамен. Только предупреждаю: берегись тлан-имаса. С ним будет женщина. Они оба — пробуждающие. Мне нужно подготовиться к сражению, хотя я его и проиграю.
Крюпп сочувственно посмотрел на Древнего бога.
— Значит, тобою помыкают, — прошептал он.
— Быть может, и так. Но в таком случае Юные боги сделали смертельную ошибку. Запомни: я проиграю битву, но не умру, — зловеще улыбнувшись, объявил Круль.
Он отвернулся от огня.
— Играй дальше, смертный. Каждый бог попадает в руки смертных. И таков конец любого бессмертия.
Крюпп почувствовал, с какой печалью Круль произнес эти слова. В них содержалась величайшая истина. Узнав ее, Крюпп должен был возвращаться в свой мир.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
