В личном деле майора милиции Аллабердыева немало записей, начинающихся со слов:
«За мужество и находчивость при задержании опасного преступника…»
Вот один из случаев.
Замполит, как всегда, присутствовал при вечернем разводе, затем еще несколько часов работал в своем кабинете. Был уже поздний вечер, когда он, уходя домой, заглянул в дежурную часть. Сотрудники пожелали ему спокойной ночи. И только на следующий день из приказа по областному управлению милиции многие узнали, что эта ночь была для майора Аллабердыева не совсем спокойной.
К двум часам ночи Нурмамед поехал в аэропорт проводить улетавшего в Москву друга. Возвращался оттуда на такси. Сидел рядом с водителем. Теплая майская ночь кутала притихшие улицы и дома Ашхабада. На очередном перекрестке их машина одна остановилась у запрещающего глаза светофора. Ночами светофоры, как правило, благосклонны к водителям: красный сигнал на них горит гораздо меньше, чем днем. Но сейчас уставшему от напряженного дня и бессонной ночи Нурмамеду казалось, что они стоят целую вечность. Веки сами собой смыкались. Вдруг перед самым носом готовой тронуться машины дорогу торопливо пересек мужчина. Таксист чертыхнулся. Нурмамед подумал было: «С ночной смены, видать, идет. Домой спешит». Но в следующий миг в мозгу словно током ударило. Заворачивая за угол, прохожий мельком обернулся, но и этого оказалось достаточно. Цепкая зрительная память майора сомнений не оставляла: в глубину жилого массива уходил особо опасный преступник, бежавший недели две назад из колонии.
Бросив коротко: «Остановите здесь!» — Нурмамед выскочил из машины. Подбежал к телефону-автомату. Но в нем вместо трубки, как проклятье чьим-то недобрым рукам, висели два оборванных провода. Что делать? Уйдет ведь… Майор метнулся снова к машине.
— Вы не дружинник? Я из милиции. Сообщите немедленно в ближайший пункт: обнаружен разыскиваемый в городе рецидивист. Запомните место.
В глубине квартала было темно. Мерцающий свет фонарей на проспекте не доходил сюда. И Нурмамед не сразу заметил удалявшуюся фигуру. Бандит замедлил шаги, внимательно осматривался. Он явно не мог найти то ли дом, то ли квартиру. Вдруг он остановился, постоял секунду и решительно повернул обратно. Матерый преступник и майор милиции в гражданской одежде шли теперь навстречу друг другу. Из ориентировки Аллабердыев знал, что противник вооружен и при первой же опасности готов открыть огонь. Позже, скупо рассказывая об этом случае, он заметил.
— Боялся? Да как сказать… Волков бояться — в лес не ходить. Вы знаете, милиция — это не ежечасные погони и перестрелки, но иногда еще приходится браться за оружие. Каждый раз, заряжая пистолет, думаю о том, что мы не всегда можем ответить на вопрос: «Где, когда в воспитании человека была допущена ошибка, которую сейчас, возможно, придется исправлять огнем». Уверен: придет время, и мы научимся не только отвечать, но и предупреждать эти вопросы.
А в ту минуту я, честно говоря, с досадой подумал о том, что нет с собой пистолета.
Расстояние между Аллабердыевым и бандитом неумолимо сокращалось. Таксист, кажется, парень не промах. Скоро будет подмога. Не упустить его! Задержать любой ценой!
— Спичек нет, парень? — голос вроде бы не выдал волнения майора. В руках он держал сигарету.
— Я те сейчас такую спичку отвалю, в последний раз прикуришь, — от бандита несло перегаром. Короткая прическа с лысинкой. Толстые, приплюснутые уши. Мясистый нос и бульдожий подбородок. Дальнейшее произошло мгновенно. Резким приемом самбо Нурмамед сбил противника с ног и навалился на него, пытаясь выйти на болевой прием. Но тот был моложе и физически сильнее майора. Где же у него оружие? Главное — не дать выхватить его. Аллабердыев уже выдыхался в ожесточенной схватке, когда услышал топот бегущих. В следующую минуту их разняли. Двое крепких парней в милицейской форме скрутили руки бандиту. Рядом, готовый в любой миг помочь им, стоял водитель такси.
— Риск, конечно, был, — вспоминает Нурмамед. — В отдельных случаях я и сам вступаю в спор с классикой: безумству храбрых поем мы песню. Считаю правым командира, который в одном известном фильме говорит, что ему нужны не мертвые солдаты, а живые победители. Но бывают моменты, когда надо думать только о долге.
Именно это чувство, чувство долга, и воспитывает замполит Аллабердыев у своих подчиненных. О результатах его работы красноречиво говорят переходящее Красное знамя областного управления милиции, которое Советский РОВД держит уже который год, Почетный диплом МВД СССР, врученный отделу как победителю во Всесоюзном смотре-конкурсе по организации правовой пропаганды среди личного состава, другие многочисленные поощрения.
Не так давно при встрече Нурмамед сообщил:
— Старший сын Бахтияр поступил в мединститут. Сказал ему в шутку: «Изменил, значит, отцу?» А он: «Нет, папа, будем с тобой оба лекарями. Только ты лечишь общество от пороков, а я научусь избавлять людей от недугов. Но в любом случае обещаю, что работать буду не хуже тебя».
Михаил Исхизов
УТВЕРЖДАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ
Кабинет у капитана Климашова небольшой, да и тот на двоих. Два стола, два железных сейфа, несколько стульев и одно большое окно. Здесь и работают два инспектора уголовного розыска: один — старший, другой — просто инспектор. Капитан Климашов — старший.
— Сергей Михайлович. Почему вы пошли работать именно в уголовный розыск?
— Я, можно сказать, случайно. Случайно и закономерно… Знаете, у каждого это бывает по-своему. Давно это было…
Климашов долго смотрит в окно, как будто видит там что-то из этого своего «давно». Потом вынимает из ящика стола пачку сигарет «Наша марка», не торопясь аккуратно открывает ее, длинную сигарету с фильтром зачем-то вставляет в небольшой костяной мундштук, неторопливо прикуривает.
— Давно это было, но могу рассказать, — повторяет он. Военную службу проходил я на дважды Краснознаменном Балтийском флоте. В гвардейской части. Гвардейские ленточки носил. Был механиком-электриком на торпедных катерах. Пришло время — уволили в запас. Вернулся домой, к матери в Харьковскую область. Город там есть такой, наверно, слышали, Изюм. Приехал домой, помог матери, но дома пробыл недолго, хотелось мне работать на большом заводе. И поехал я в город Краматорск Донецкой области. Поступил на Новокраматорский машиностроительный завод слесарем-инструментальщиком, это было в пятьдесят восьмом году. Неплохим слесарем я был уже на флоте. На торпедных катерах надо, знаете, все уметь, особенно механику. Так что скоро получил пятый разряд. Выбрали меня заместителем секретаря комсомольской организации цеха. Цех у нас там был большой, не меньше иного завода. Играл в футбол, поступил на подготовительные курсы в техникум, вступил в дружину цеха. Дружины тогда еще только начинали создаваться. Первым, сами понимаете, всегда трудней. У нас ведь тогда не было ни навыков, ни опыта. И для хулиганов все это тоже было очень непривычно. Не милиция, а обыкновенные рабочие парни осмеливаются им указывать, задерживают, отводят в пикет. Первые рейды дружин, первые патрули нисколько не напугали «королей» танцплощадок и «атаманов» улиц. Они были удивлены и рассержены. «Как же так, Васька, мол, в одном цехе работаем, корешом всегда считался, а теперь патрулирует, своих хватает… Продал, такой-сякой!..»
Да… Они тогда были абсолютно уверены, что все это временно. Побить дружинников разок, другой — и перестанут они лезть не в свое дело. И били. Но мы тоже были упрямые. И потом у нас еще была идея. Понимаете, когда нас впервые собрали и сказали, что мы, комсомольцы, должны поставить на место хулиганов, пьяниц и дебоширов, что это позор, когда хулиганы командуют на улице, а молодежь стоит в стороне, для нас это прозвучало как дело первостепенной важности, как возможность проявить свою твердость, свое мужество, как наш долг, наконец!
По вечерам мы дежурили в пикете. Не каждый день, конечно. Дружина нашего цеха дежурила один раз в неделю, по субботам. Только тогда еще была шестидневная рабочая неделя, и по субботам мы работали… Бежишь, бывало, в субботу побыстрей домой, умоешься, переоденешься, причем надеваешь, как говорится, выходную форму, и опять бегом в пикет… А в пикете собирается вся наша группа: парни, девчата, лейтенант милиции и с ним два сержанта и, конечно же, парторг нашего цеха Хромченко — невысокий такой, худощавый. Руки и лицо у него в шрамах — это он в танке горел. Он во время войны замполитом в танковой бригаде был. Сколько уж лет прошло, а запомнились мне эти вечера на всю жизнь. Понимаете, там какая-то особая атмосфера создавалась, я бы сказал, торжественная и в то же время напряженная… Как перед боем, наверное. А комиссар — это мы парторга называли комиссаром — рассказывал нам о танковых атаках, прорывах, о фронтовой службе, в которой, как он любил говорить, — вся сила солдата. Мы ходили на танцы, выводили оттуда подвыпивших, нарушавших порядок, патрулировали по улицам. Иногда нам доставалось. Но и мы давали сдачи. Так что постепенно отношения, так сказать, налаживались, хотя синяков на этой почве появилось немало, да и удары ножом иногда тоже бывали.
