Самое время присмотреться к попутчикам. Идут целые семьи со старыми и малыми. («Ну что ты хнычешь! Осталось совсем немного. Помоги-ка лучше бабушке. Видишь, она и то не жалуется!») Для двух молодых пар восхождение на Фудзи заменяет свадебное путешествие. («Мы оба работаем в шахте, вот и решили: не все же спускаться вниз, надо хоть раз поближе к небу подняться. По крайней мере, будет что вспомнить и нам, и невестам…».) Учитель рассказывает в мегафон колонне заспанных школьников о природе вулканов. К словам его почтительно прислушивается экскурсия крестьянок с Хоккайдо.
Пять миллионов экскурсантов приезжают каждый год к подножию Фудзи. Четверть миллиона человек ежегодно совершают восхождение на вершину. Здесь как нигде постигаешь меру народной любви к священной горе. Здесь убеждаешься, что восхищение ее красотой воплощает культ родной природы, который для японца важнее всех религий. Легко понять, какое смятение вызвала в стране весть, что безупречные очертания горы – излюбленный образ японского искусства – находятся под угрозой. Гора-святыня разрушается. Даже издали, из окна экспресса Токио-Осака, на темном конусе Фудзи видна вертикальная белая полоса. Это остатки снега на теневой стороне Большого провала, который глубоким трехкилометровым шрамом прорезает западный склон.
Сравнение Фудзи с гигантским отвалом шлака можно отнести не только к поверхности, но и к структуре этой вулканической горы. В японских летописях упоминаются восемнадцать ее извержений, последние из которых произошли в 800-м, 864-м, наконец, в 1707 году, когда даже удаленный на сто километров Токио был засыпан слоем пепла пятнадцать сантиметров толщиной. Из этой же бурой пыли и пористых осколков, то есть грунтов рыхлых, непрочных, и сложены склоны горы, если не считать нескольких окаменевших лавовых потоков. Когда стоишь перед Большим провалом, кажется, что его дно поминутно простреливают пулеметные очереди: то тут, то там взметаются облачка вулканической пыли от падающих камней.
Оползни и обвалы учащаются весной, когда из-под снеговой шапки горы сочатся талые воды, а также в пору осенних тайфунов, когда ливневые потоки катят вниз глыбы застывшей лавы. Специалисты утверждают, что, если не принять срочных мер, Большой провал вскоре прорежет кромку кратера. Процесс эрозии тогда резко усилится, и через несколько десятилетий Фудзи станет похожа на половину зуба, выщербленного огромным дуплом.
…Еще десять шагов. Еще пять. Вершина! Наконец-то удалось ступить ногой на высшую точку Японских островов, чтобы увидеть оттуда восход над Страной восходящего солнца. Внизу в волнах розового света плавают горные цепи – еще более невесомые, чем ряды облаков над океаном. Все зыбко, все фантастично, как в древней легенде о богатыре Идзанаги, который сотворил Японию из вереницы капель, сбежавших с его копья. На высоте 3776 метров сами собой приходят возвышенные мысли. Но, взобравшись на Фудзи, лучше любоваться далями и не приглядываться к самой вершине, не смотреть под ноги. Согласен с японцами, что традиционное паломничество делает человека чище. Но четверть миллиона восхождений в год отнюдь не очищают саму святыню. Вершина вулкана похожа уже не столько на отвал шлака, сколько на свалку мусора. Повсюду разбросаны консервные банки, пестрые обертки, пустые бутылки. На гребне кратера расположилась метеостанция. Белый купол делает ее похожей на астрономическую обсерваторию. Но стоит там не телескоп, а параболическая антенна одного из самых высоких в мире радаров. Отсюда не наблюдают звезды, а шарят восьмисоткилометровым лучом по тихоокеанским просторам. Отсюда можно обнаружить око очередного тайфуна задолго до того, как он обрушится на японское побережье.
Служба погоды в Японии – почетное дело. Но о радаре, что смонтирован на вершине Фудзи, в народе говорят с тревогой. Ведь он передает свои сигналы не только для метеостанций страны, но и для американских военных баз на японской земле, для 7-го флота США в Тихом океане. В конце Второй мировой войны Фудзи служила главным ориентиром для американских «летающих крепостей», которые сбрасывали на японские города свой смертоносный груз. Теперь ей снова выпала подобная же роль. Местные старожилы помнят со слов своих дедов народные приметы, которые предвещают очередное извержение Фудзи. Нынешнее поколение окрестных жителей научилось распознавать приближение бедствий иного рода. Корея, Вьетнам, Персидский залив – каждому региональному конфликту в Азии предшествовали военные учения на склонах Фудзи. Подножие священной горы все послевоенные годы служит полигоном для морской пехоты США.
Сезон восхождений на Фудзи длится всего два месяца – июль и август. Но как раз летом туристская тропа к вершине то и дело оказывается перекрытой из-за учебных стрельб. Вереницы экскурсионных автобусов движутся по шоссе, которое опоясывает гору, связывает пять озер, лежащих у ее подножия. Альпийские луга, сосновые рощи, виноградники. Женщины срезают и укладывают в корзины тугие гроздья. Но все это лишь первый план, лишь рамка, за которой глаз все время ищет священную гору.
И каждый раз она предстает иной, как на прославленной серии гравюр Хокусая «Сто лиц Фудзи». То она выглядит как серый призрак, плавающий в дымке утреннего тумана, то щедро удваивает свою красоту в глади озер, то – после заката – докрасна раскаляет края своего кратера отблесками ушедшего дня.
– Фудзи – это вулкан правильной конической формы, самая высокая и самая красивая гора в Японии… – Девушка-экскурсовод смущенно опускает на колени микрофон.
Да, человеческие слова здесь слишком бедны. Но легко ли объяснить, почему столь знакомая, даже примелькавшаяся на открытках, веерах, вазах, картинах гора, представ перед глазами, заставляет сердце учащенно биться? Чем же больше всего впечатляет Фудзи? Может быть, сочетанием своего величия с гордым одиночеством? Первая вершина Японии возвышается как бы на ровном месте. Другие горы стоят на почтительном расстоянии, словно не решаясь заслонить, исказить ее безупречных очертаний. Фудзи волнует своей картинностью, в благородном смысле этого слова. Кажется, перед тобой не явление природы, а произведение искусства…
Автобус вдруг резко тормозит, прижимаясь к обочине. Из-за поворота вырывается колонна буро-зеленых грузовиков с зажженными фарами. Они вихрем проносятся по оцепеневшему шоссе. В глазах остаются только огромные белые буквы, написанные на каждой машине: «Боеприпасы». Хочется зажмуриться, убедить себя в том, что это могло лишь привидеться на дороге, проложенной ради того, чтобы священная гора раскрывала людям свои сто прославленных художником лиц.
