небольшая стайка, как разведчики, молча отыскивают кормистое место. Заметят и на большой высоте осмотрят его. Увидят в зарослях бревно-топляк или кусок доски, енота или кабана — встревоженно загогочут и полетят дальше. Если ничего подозрительного нет, присядут на поляне, сперва подальше от кулиг, осмотрятся, задирая головы, и пойдут к мелкому чакану. Станут пастись. К ним и начнут подсаживаться гусиные стаи. Подлетят, легонько гоготнут, услышат ответ и все разом спланируют вниз. Около земли выпустят ноги, как самолеты шасси, пробегут, коротко взмахивая крыльями. Грузно, вперевалку вышагивая, примутся кормиться. Стая за стаей летит и садится.
Вечером никто не потревожит стадо — остается оно в ночь. Гуси пасутся жадно — зимняя проголодь близко. Лишь перед рассветом поснут птицы, положив головы на спины. Вокруг спящих стоят сторожевые. Слушают. Чуть шорох — грянет сигнал тревоги, и вся стая на ногах, ухнет сотнями голосов и побежит, захлопает крыльями. Поднимется и улетит в море.
Непуганые гуси пасутся на одном месте долго. О таком месте каспийцы говорят: «Там гусек прикормился». Его ищут браконьеры, когда на небе полнолуние и тучи. Ночью спугнут гусей. Посидят те в море — голодно, зима скоро, и поднимутся, потянут к зарослям. Испокон века ночью по ним не стреляли: летят низко, медленно, без всякой опаски. Гогочут мирно, не понимая, что видать их. На фоне туч они большие и черные. Бьют их торопливыми дуплетами, спешат — минует стая тучу и словно растает в лунном небе. Редко падают серые гуси убитыми наповал, все валятся ранеными — выстрел неприцельный. Утром кругом кровь — раненых, что уползли в кулиги, подбитых, что убрели в море. От крови вода в ямках и рытвинах красная. Скрадок кровавый, не один десяток птиц истекал в нем кровью. Вокруг все как после волчьей стаи в овчарне.
…Дуплеты Бушменова почти сливались в непрерывную очередь. Ругаясь, Бочаров торопил Мильшина. Тот долго отыскивал тропку к морю. Наконец повел через крепь по болотистой и еле заметной стежке, похожей на кабанью. То там, то здесь стонали гуси-подранки. Над головой проносились птицы, захлебываясь тоскливым криком.
Борис снова поторопил Мильшина. Они побежали. На выходе из камышей Мильшин не разглядел глубокой вымоины, ввалился в нее и залил сапоги.
— Подожди, переобуюсь.
— Догонишь. Садит непрерывно. — Борис, стараясь не шуметь, быстро пошел к Бушменову.
Вокруг стонали подбитые гуси. Вдруг на небе перемежились тучи, и Бушменов перестал стрелять. В спешке Борис не догадался остановиться, и Бушменов услышал его осторожные шаги. Громко кашлянул, чего было достаточно, чтобы спугнуть кабана. И, не услышав кабаньей побежки, пригрозил:
— Пошел назад!
Бочаров замер на поляне. Пошевелись — и получишь заряд дроби. Рядом высилась густая кулига чакана. Надо метнуться за нее, за ней безопасно. Пригнувшись, Борис прыгнул за кулигу. В скрадке Бушменова полыхнуло пламя, ухнул выстрел. Дробь резанула по воде в том месте, где только что стоял Борис.
— Володька, что ты делаешь?! — издали заорал Мильшин.
Бушменов не отозвался, Мильшин побежал к нему, часто выкрикивая:
— Это я, Володя!
— Ты один, Виктор?
— Двое.
— Кто?
Мильшин назвал знакомого Бушменову пастуха.
— Дурак он! Какого черта крадется? Не влепил я ему в морду?
На Бушменова натянули гуси, он ударил дуплетом. Стая оглашенно закричала, кинулась вразброд. Гусь, хлопая отбитым подкрылком, понесся вниз. Другой заголосил, заплакал, медленно утягивая в море.
— Падали бы рядом, заразы! — Бушменов выругался. — Все равно подохнете!
Как из-под земли вынырнул Бочаров, неожиданным рывком выхватил ружье из рук Бушменова.
Какое-то время с откровенной ненавистью разглядывали друг друга.
— Ловко взяли, — наконец протянул Бушменов. Перевел взгляд на Мильшина: — И ты, значит, с этим праведником… Поди, и в свидетели пойдешь?
— Ты же в человека бил, — укорил Мильшин.
— Кабана отпугивал, подранков жрет.
Бочаров смолчал, а я подумал, что кабан.
— Не заливай. Кабану не кричат: «Пошел назад!» — сказал Бочаров, забрасывая ружье браконьера за спину. — А ну-ка, вяжи гусей. Сам понесешь.
Бушменов потянулся к воротнику, рванул его.
— На, гад, души! Души до конца! Твоя взяла. Но ты за это поплатишься. Я свой срок отсижу, вернусь, а тебе в сырой земле век лежать придется! — Повернулся к Мильшину, предложил: — Слышь, по старой дружбе сделай милость. Бери себе пятьдесят гусей, оставь мне пяток — и скажем, что днем добыли. Двоим нам больше поверят, чем этому праведнику… Не имеют права не поверить, нас двое, а он — один.
Мильшин промолчал.
— Ну, вспомнишь и ты об этом, да поздно будет! — пригрозил Бушменов молчавшему Мильшину.
Бочаров не спеша закуривал, наблюдая за бессильной яростью Бушменова, и чувствовал, как легче становится его сердцу. Даже передохнул глубоко, со всхлипом, совсем по-детски. Подумал, что история с Бушменовым многих заставит одуматься…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Приближался весенний пролет, и Борис наседал на Андрейчева, требуя помощи.
— Что ты мне голову морочишь? — с обидой укорял Андрейчев. — Сказал — помогу, значит, помогу. Всех предупредили. В соседний район звонил. Обещали всех у себя оповестить. Начнется пролет — соберем охотинспекторов, поможем. Поезжай в камыши, устраивай стан и занимайся своим делом.
— Учти, Алексей Иванович, теперь ты председатель охотобщества. Давай действовать, а не разглагольствовать, как при Вакаренко.
— Вот и действуй, начинай первый, — отшутился Андрейчев. — Смотри, прохлопаешь пролет — пеняй на себя. Будешь держать ответ перед правлением. От всех достанется, а больше всего от Савельича.
— Это он умеет, — протянул Борис. — Ладно, хотя и холодно еще, но выеду. Поставлю кош в дальнем углу приписного, поближе к чабанам. Может, с ними заарканим любителей сайгачатины.
— Как же ты позавчера не рассмотрел номер машины?
— А то ты не знаешь, — с обидой отмахнулся Борис. — За зиму свой мотоцикл вконец доездил. Пока по колее гнался — почти настиг, но на заднем борту цифр не видать — брезентом закрыты. Выскочил на обочину — мотор не тянет, сразу отстал. Слушай, шевели начальство, почти год обещает новый мотоцикл, разве так можно?
— Сегодня еще раз написал об этом… Борис, а искать волчат возьмешь меня?
— А кто «резать» будет в больнице? Ну, а складывается так, что можно бы и взять тебя в бригаду: Мильшин-то отказался.
— Совсем поругались?
— После гусей бушменовских сторонится. Слышал, поди, Бушменов запил, жалуется, что жестоко мы с тобой поступили. Все отобрали: мотоцикл, ружье, боеприпасы. При Вакаренко такого не случалось.
— Мало ли чего было при Вакаренко — теперь не будет. Постараемся, Борис, тебе помочь этой весной, одного не оставим.
Охотника весной перед выездом на стан одно лишь заботит: как добраться до камышей с тяжелым грузом — двухнедельными запасами боеприпасов, круп и хлеба в ящиках, свертками кошмы и брезента, с шубой и тулупом, кошелкой с посудой, чайником и котлом, с
