примчались. У подруги, неподалеку. На такси это десять минут. Шофер даже рассердился… — Светочка, одетая по-домашнему, на груди кухонный фартук, руки в муке, встречает Льва Валерьяновича у порога, а из комнаты к нему с криками выбегают Еремей и Устинька. — Подождите, ваш папочка весь холодный, он только что с Севера! — смеется Светочка, и Лев Валерьянович тоже смеется, по очереди целуя детей.
— Ладно, ладно, с вами мы еще разберемся…
— Что же ты там делал, бедненький? — Светочка ждет, когда и до нее дойдет очередь, заранее подставляя щеку для поцелуя.
— Ходил, бродил… — Лев Валерьянович целует жену.
— Нашел что-нибудь? — спрашивает Светочка уже из кухни, открывая духовку газовой плиты и проверяя, успели ли подрумяниться пироги.
— Новый способ жизни. Человеческий, — говорит Лев Валерьянович так тихо, чтобы она не услышала.
— Что, что? — переспрашивает Светочка.
— Способ жизни, — повторяет он, из суеверия не добавляя последнего слова.
ДАЧНЫЕ МЕСЯЦЫ
Повесть
Роскошь частного человека есть всегда похищение и ущерб для общества.
Из старинных источников
I
Неприятности преследовали Борщевых с осени. Из-за неудачно составленного расписания Алексей Степанович лишился свободного дня, и в первом полугодии ему достался курс смутьянов, которых он сразу не обуздал, и они сели на шею. Смутьяны не конспектировали лекций, задавали каверзные вопросы, открыто дерзили и топали ногами, когда он пробовал повышать голос. В зимнюю сессию он наставил им двоек. Тогда они вообще отказались ему сдавать; их вызывали в деканат, где они заявили, что его лекции не отвечают университетским требованиям и годятся лишь для рабфака. Скандал удалось бы замять, но после недавнего совещания в университете заговорили о новых методах идеологического воспитания, о борьбе с рутиной и штампами, и Алексей Степанович попал как кур в ощип. Деканат назначил комиссию по проверке.
Вопиющих фактов комиссия не обнаружила, но ему высказали ряд пожеланий, и, что самое досадное, задержалось утверждение его в профессорском звании.
«Виноват! Мальчишкам не потрафил!» — сокрушался Алексей Степанович, уязвленный до глубины души. Конечно, он чтил университетские традиции, но не мог смириться с этим культом студенческого веча, с этой постоянной оглядкой на молодежь. Еще Толстой в письме говорил Тургеневу, что молодых надо учить, а не заискивать перед ними. Разве не нелепо, что правым оказался не он, опытный преподаватель, а гривастые юнцы в размалеванных штормовках!
Дома он сетовал на свои беды дочери, и Лиза напряженно слушала его, перекинув на грудь косу. Ее сочувствие казалось ему таким глубоким и искренним, что он испытывал сомнение, а заслуживают ли того его неурядицы, и, спохватившись, ругал себя за эгоистическое желание выговориться и облегчить душу. Алексей Степанович суеверно обожал дочь, воспитанную им без матери. Ему хотелось, чтобы ее не касались никакие неприятности на свете, но в этом он, увы, был не волен.
Он гордился тем, что Лиза слыла красавицей: у нее были серые глаза, тонкие брови вразлет, и разве что передний зубик рос немного косо. За последний год она заметно развилась, у нее острыми сосновыми шишечками обрисовалась грудь, а выпуклый лоб и длинная шея придавали ей неуловимое и очаровательное сходство с белым козленком. Лиза была чистюлей и умницей, экзамены сдавала на пятерки. В ней проскальзывали милые для него черточки тургеневских героинь, и Алексей Степанович стремился добавить к этому приспособленность к жизни, подстегивал в дочери здоровое честолюбие. Лиза успешно вела работу в иностранных землячествах, получала грамоты, и ее фотография висела на университетской Доске почета. Он ни о чем бы не беспокоился, но к весне она сильно переутомилась, румянец с лица исчез, она похудела, и Алексей Степанович со страхом смотрел на просвечивавшие сквозь рукава платья неправдоподобно тоненькие предплечья. Врачи боялись малокровия. Дочери кололи глюкозу. Алексей Степанович покупал ей гранаты на Центральном рынке и с опасением подумывал, не пришлось бы брать академический отпуск.
Но больше всего огорчений доставлял старший наследник — непутевый Федя. Когда-то Алексей Степанович возлагал на него честолюбивые надежды, недаром выбрал ему имя в традициях русского романа. Федя не стал героем, и постепенно отец проникался к нему тем болезненным чувством любви и брезгливой жалости, которое вызывает у творца его же неудавшееся создание. Щупленький, с маленькой головкой летучей мыши, втянутой в плечи, с редкой бородкой вокруг рта и не светлый, как Лиза, а чернявый в мать, он лихо проматывал отцовские деньги, когда же Алексей Степанович заводил очередной разговор о его воспитании, не без желчи парировал: «Я похож на героя «Живого трупа». Разве это не классика!»
Алексей Степанович смирился с тем, что, подарив ему любимицу-дочь, судьба отыгралась на сыне: в семье не без урода. Его заботило лишь то, чтобы Федя обрел наконец пристанище. Как радовался Алексей Степанович, когда этого упрямца удалось женить на Елене, его старшей кузине, с которой они были друзьями детства. Елена нравилась Алексею Степановичу тем, что, выросшая в семье, где выполнялись любые ее капризы, она вовсе не была избалованной. Ее унылые платья, резкие дешевые духи и белая лента в волосах наводили бы на мысль о сознательном опрощении, если бы во все это она вкладывала чуть больше азарта и темперамента. Но создавалось впечатление, что Елена вообще ничего не хотела в жизни. Поэтому из всех вариантов замужества она выбрала самый безнадежный — Федю, и уж тут настояла на своем. Родители скрепя сердце благословили дочь. Вопрос был деликатный, и Алексей Степанович придерживался в нем мудрого нейтралитета, понимая, что двоюродный брат Юрий взваливал на себя крест не из легких. Юрий Васильевич был самым могущественным членом борщевского клана и перед свадьбой сказал Алексею Степановичу: «Ладно, квартира у нас большая. Будет твой Федька безобразничать, запру в чулане!» — «Ничего, жена его укротит. По струнке ходить станет», — ответил Алексей Степанович.
Они с Лизой надеялись, что Елена сможет взять в руки слабовольного Федю. Но надежды не оправдались: то и дело долетали вести о хронических скандалах между молодыми, Федя дважды сбегал от жены, ночевал по вокзалам, а в конце концов оказался в психиатрической лечебнице. Елена отказывалась его оттуда забрать, и тогда Борщевы решили, что, выписавшись, Федя поживет с ними, отдохнет, успокоится, а там видно будет. Поэтому в один из первых весенних выходных дней Алексей Степанович и Лиза отправились на дачу, чтобы подготовить для Феди комнату.
Машина остановилась у ворот. Они открыли осевшую калитку и, прыгая по кирпичам, стали подбираться к крыльцу террасы. Вдоль дорожки еще белел снег, дотаивали
