– Муталибов, ко мне! – крикнул я одному из них.
– Сержант Муталибов прибыл по вашему приказанию, – доложил тот, застегивая гимнастерку и приложив ладонь к шапке.
– Гасан, почему воротничок не подшит? Где ремень? Почему в кроссовках бродишь? Хочешь на гауптвахту загреметь?
– Да мы же их и охраняем! Мы тут свои. К нам ни помощник коменданта, ни начальник губы не придираются.
– Значит, я придираюсь? Вы вернетесь, а следом комендачи донос пришлют, что в карауле был бардак, – рассердился я. – Собрать всех во дворе на построение. Живо!
Через пять минут взвод стоял в одну шеренгу, в которой не хватало двух сержантов и самого Грымова.
– Гасан, где старший лейтенант? Куда подевался ваш начальник караула?
Стоящие в строю потупились, а сержант почесал затылок и, смущаясь, ответил:
– Вроде в полк поехал.
– Что-то я его не встретил по пути.
– Наверное, разминулись.
– Разминулись, говоришь? Может быть. Хорошо, делаю общее замечание – неопрятный внешний вид. Привести себя в порядок! – приказал я и обратился к сержанту: – Гасан, проводи меня в спальное помещение и неси постовую ведомость.
Сержант показал мне помещение с двухъярусными койками. Затем кликнул дневального, чтобы привести все в надлежащий вид, потому что я начал его тыкать носом в окурки, огрызки, грязную посуду в тумбочках.
Прибежавший Остапчук принялся подметать пол, выгребать мусор из углов. Когда Муталибов вышел, солдатик настороженно прислушался к удаляющимся шагам и свистящим шепотом сказал:
– Товарищ старший лейтенант! Тут у нас процветает воровство. Грымов торгует всем подряд. Вчера заставил сержантов продать лагерную палатку.
– Что-что? Откуда он ее взял? – опешил я от неприятной новости.
– Еще триплекс продал в дукан, банки десятикилограммовые со смазкой и два брезента.
– Б..! Ну, дела! Остапчук, ты-то откуда про все знаешь? – удивился я вновь.
– Я ж не тупой. Меня заставляли это имущество в газик грузить. Но я точно знаю, что таджики в дукан продали, а деньги он себе забрал. Сержантам лишь на сигареты дал. Только не выдавайте, что это я рассказал, а то меня прибьют.
– Чудно. Интересно, почему все разгильдяи – отличные вояки, а все стукачи – трусы, мерзавцы и сачки? Ладно, спасибо за наводку, живи дальше мозгляком. Не выдам.
– А в столовую официантом вернете?
– Верну на месяц, а то тебя еще грохнут. Отвечай потом за твою инвалидность. Собирай шмотки и садись в машину!
Противно пользоваться услугами доносчика, но вынужден. Возвращаясь, я весь обратный путь матерился. Вот ведь говнюк Грымов! Сам в грязи, а еще и сержантов замарал. В караул послали расслабиться после боевых лучших сержантов батальона. Чтобы парни могли посмотреть город, отдохнуть от полка. Отдохнули!
Комбат выслушал мой доклад и взбеленился:
– Ты посмотри, какая дрянь! Ведь он продал брезент первой роты, а как Мандресову по имуществу отчитываться?
– Предлагаю поменять Грымова на лейтенанта Васькина. Тот все одно контуженый и в рейд ходить не сможет.
– Добро! Так и сделаем. А этого барыгу – сюда! Будем разбираться по полной программе.
Комбат был взбешен. Ему предстояло вскоре сдавать батальонное хозяйство, а тут такое ЧП. Василий Иванович пригласил особиста Растяжкина и нас, заместителей, к шестнадцати часам собраться в его кабинете. Грымов, узнав о моем визите, об отъезде Остапчука, почуял неладное. Он примчался в батальон с объяснительными от остальных солдат, что обиженный боец его оговорил. Однако недостача брезентов уже вскрылась по свежим следам. Повезло! Нашлись даже очевидцы погрузки казенного добра в газик. Особист увел провинившегося офицера к себе в отдел.
Немного погодя, комбат собрал совещание офицеров и объявил о решении снять Грымова с должности.
– Вы, товарищ старший лейтенант, поедете в Союз взводным. Может быть, даже лейтенантом. Возможно, беспартийным. Это нож в спину нашему славному коллективу. Ладно бы сам воровал, так еще и солдат вовлек в аферу!
Грымов пытался что-то возразить о том, что и другие командиры продают и сдают, что могут.
– Молчать! Я могу сдать в дукан свои сигареты, обменять фотоаппарат на джинсовую куртку. Но я у своих товарищей вещи не ворую! – рявкнул комбат. – Мандресову как прикажешь по замене роту сдавать? А триплекс зачем духам понадобился? Из укрытий наблюдать? Даже неважно, зачем он им, важен сам факт разбазаривания имущества! Оптика в десятикратном размере идет. Мандресов, проверяй, пересчитывай и готовь две или три получки на возмещение ущерба! И хватит Грымову прохлаждаться в караулах и командировках. В рейд его!
Из партии его не исключили, но строгий выговор с занесением объявили, с должности сняли. Недостачу возместили, вычтя деньги из тех, что лежали на лицевом счете. Наградной я порвал…
От боевых Эдуард опять увильнул, скрывшись в санчасти: якобы последствия гепатита. Так до замены и слег.
Василия Ивановича все же заставили пойти в последний раз в горы. Район, куда забросили батальон на вертолетах, был нами давно не хожен. Прошла информация о прибытии каравана с переносными зенитными комплексами и реактивными снарядами. Поступил приказ – найти оружие противника, а боеприпасы уничтожить. За каждый «Стингер» – орден Красного Знамени, а годом раньше давали Героя. Но в последнее время слишком часто находили «Стингеры», ведь их количество резко увеличилось в Афгане. Ценность этого трофея упала.
Вторая рота и КП батальона заняли широкое высокогорное плато. Туда и сложили все, что нашли в ущелье. А разыскали за три дня немало! Около сотни «РСов» (реактивных снарядов), станковый пулемет, несколько ящиков с патронами, мины… Настроение было отличное: хорошие трофеи, потерь нет, задача нетяжелая – ходить вокруг площадки и собирать, что найдем. Духов не видно нигде. Одно плохо – паек закончился, но с этим обещали помочь.
Ошуев вышел на связь и сообщил:
– Скоро прилетит Берендей с сухпаем, а вы вертушку заполните трофеями. Борт не задерживать, быстро сгрузить и закинуть оружие. Вертолетчикам за день нужно десятки точек нашей дивизии облететь.
Комбат оглядел трофеи и велел сложить в штабель.
– Сейчас сделаем снимок на память. Как-никак два года войны позади. Отвоевался!
Шапкин намалевал зубной пастой на снарядах: «2 года! ДМБ 1987» – и поставил их вертикально в ряд. Сбоку взгромоздили на постамент из снарядных ящиков пулемет. Бойцы столпились, тесня друг друга и позируя.
– Ура!!! – заорали дружно дембеля, и комбат стал щелкать затвором фотоаппарата.
В небе тем временем кружила пара «крокодилов», сопровождавших и прикрывавших грузовую вертушку с пайками. Одновременно с нашим раскатистым «ура» за спиной раздался громкий хлопок. Мы оглянулись и с ужасом увидели падающий Ми-8. Из двигателей тянулся шлейф черного дыма. Вертолет попытался спланировать, но ему это не удалось. Он исчез из виду, раздался взрыв. Мы подбежали к краю плато. Вертушка врезалась в самую последнюю вершину холма, расположенного на горном хребте. К месту катастрофы тянулась от нашей площадки и далее вниз к горной речушке узкая тропка.
– Острогин! Бегом с людьми вниз, может, кого спасем! – приказал комбат и начал докладывать командиру полка о происшествии.
– Василий Иванович! Спускаюсь с взводом! – крикнул я и помчался следом.
Начальство по связи орало, что на борту было четверо: три пилота и наш новый начальник службы ГСМ. Этот худощавый очкарик в звании лейтенанта недавно прибыл вместо застрелившегося давеча капитана Буреева. Куда его понесло в вертолете?
Вниз к дымящимся обломкам отряд добрался за считаные минуты.
К этому ужасу не привыкнешь никогда, хотя я видел подобные катастрофы не один раз: два пилота лежали на камнях, на верхнем пятачке сопки. Они вылетели через разбитый вдребезги лобовой фонарь. Одежда была изодрана в клочья, шлемы треснули, лица залиты кровью. Оба не шевелились и не подавали признаков жизни. Сероиван разрезал летные костюмы на груди, послушал биение сердца, пощупал пульс.
– Мертвы. Мгновенно умерли от удара! – произнес он расстроенно.
– Вон еще один лежит возле горящего десантного отсека! – крикнул кто-то из солдат.
Прапорщик подскочил к третьему найденному телу, которое с трудом оттащили в сторону от пламени. Вид сильно обожженного бортмеханика был ужасен.
– Нашли все три тела! – доложил Острогин по радиостанции комбату.
– Нет, не все! – ответил тот. – Должен быть где-то еще Васильев, начальник ГСМ.
– Тут больше никого нет. Если только внутри поискать, но туда сейчас не добраться. Пламя сильное, близко не подойти к вертолету!
Исковерканный остов пылал. Не горели только хвост, валявшийся метрах в двадцати внизу, и винты, улетевшие немного дальше места падения. Вокруг нас, вспыхивая, трещала сухая трава и колючки, а также картонные коробки с пайками. Поиски затрудняли ежеминутные громкие хлопки в горящем чреве вертушки – взрывались от перегрева консервные банки. Осколки тонкого металла, словно бритва, разрезали руку одного из солдат и распороли хэбэ другому.
