class="p1">А, может, не было никакой случайности? Что, если Ильф все-таки был причастен? Я сразу вспомнил свои конспирологические теории о том, что он работает на маньяка, и, если честно, почувствовал некоторое облегчение.
Возможное участие Ильфа развязывало мне руки.
– Ясно, – сказал я в трубку. – Ждите, я сейчас буду.
Ильф начал объяснять что-то про вход через сирень и помойку, но я велел ему ждать у телефона. Я не очень хорошо помнил, как пойти к дому Распутина и причем тут сирень, а телефонная будка в этом квартале была всего одна.
Я бросил трубку на рычаг, набрал справочную службу, дозвонился до той подстанции, с которой связывался Ильф, представился и обрисовал ситуацию. Дежурный подтвердил, что принимал звонок, сообщил мне время и сердито сказал, что бригада уже выехала, только что. После чего добавил, что кроме специфических антидотов они взяли с собой двух санитаров со смирительными рубашками – а то, может, там не цианистый калий, а белая горячка.
Я чертыхнулся, проглотил невысказанное предложение задержать бригаду минут на десять, и поспешил в лабораторию.
Там у меня хранилась парочка ампул амилнитрита – я держал их в специальном отделе с противоядиями к десятку-другому самых распространенных ядов. Антидоты пригождались крайне редко, потому, что обычно меня приглашали или на труп, или в больницу к недобитому потерпевшему. Но изредка оказии все же случались, поэтому я считал необходимым держать в порядке свои запасы.
Современная наука знала и более удачные схемы, чем амилнитрит и глюкоза. Но я все-таки работал следователем, а не врачом, к тому же граждане на моем участке предпочитали травить друг друга мышьяком и стрихнином. Хотя любители цианида тоже находились, в основном благодаря его популярности в литературе.
Я взял две ампулы амилнитрита (глюкоза и так всегда была у меня в чемоданчике) и помчался к выходу, крикнув дежурному, что скоро вернусь. Ребята привыкли, что я постоянно на работе, и ничему не удивлялись. Их даже отравление цианидом взволновало гораздо меньше, чем можно было ожидать.
Ильф так и ждал меня у телефонной будки. Он выглядел ничуть не более обеспокоенным, чем обычно. Если во время разговора по телефону он еще как-то демонстрировал волнение, то сейчас полностью взял себя в руки.
А, может, это с самого начала была игра на публику.
Мы быстро обогнули дом и оказались в укромном закутке чуть в отдалении от подъездов. По словам Ильфа, Петров и Приблудный должны были ждать нас у входа в дворницкую.
Только Приблудный куда-то исчез, а Петров съежился у мусорного контейнера, весь в пыли, и ему уже ни до чего не было дела.
Я тут же пересмотрел свои излишне оптимистичные прогнозы и бросился щупать ему пульс.
– Где, черт возьми, Ваня? – прошипел Ильф у меня за спиной. – Я же просил!..
– Потом! Не мешайте!..
Какая разница, где носило Приблудного, когда я не был уверен, что Петров еще дышит!
Ильф замолчал. Я отпустил руку Петрова, послушал дыхание, достал из кармана ампулу амилнитрита, раздавил в платке и сунул ему под нос.
Тридцать секунд.
– Цианистый калий препятствует клеточному дыханию, – сказал я Ильфу, – человек дышит, но кислорода все равно не хватает. Если вам интересно, я потом подробнее расскажу.
Говорить было трудно, потому, что от платка воняло жуткой смесью лежалых фруктов и несвежих носков. Петров даже пришел в сознание из-за вони.
– Дышите, – сказал я, не скрывая вздох облегчения. – Это антидот. Амилнитрит. Сейчас вам станет лучше, – я бросил взгляд на часы и убрал платок подальше. – Вот, теперь нужно немного подышать обычным воздухом.
Петров проводил платок мутным взглядом. Я знал, что после амилнитрита он чувствует облегчение. Только дышать антидотом следовало не дольше тридцати секунд, дальше нужно было сделать перерыв на две-три минуты.
– Вам лучше?..
Журналист не ответил.
– Евгений Петрович?.. – я попытался привлечь его внимание, но безрезультатно.
Кажется, Петров не очень понимал, что от него хотят. Он с ужасом смотрел на своего соавтора, а когда тот решил подойти поближе, съежился, прижал руки к шее и попытался отползти.
– Ну что же вы, Женя?.. – спросил Ильф тихо и грустно.
Он стоял, сунув руки в карманы, и смотрел на своего товарища с горькой улыбкой на губах.
Я тут же забыл все расчеты – с одного взгляда.
Не знаю, было ли что-то у него в карманах – мне было достаточно этой улыбки и блестящих стекляшек пенсне.
И ужаса в глазах Петрова.
«Ну что же вы, Женя?»
«Ну что же вы, Женя, никак не умрете?»
Ильф, кажется, почувствовал мой взгляд. Он отодвинулся от Петрова, убрал с лица неуместную улыбку и негромко уточнил, какие у меня прогнозы.
Я тихо хмыкнул и разгладил усы, жалея о минутной несдержанности: теперь Ильф выглядел совершенно нормально. Даже соавтор передумал от него отползать и спокойно дышал амилнитритом с платка.
Минутное желание надеть на журналиста наручники схлынуло. То, что я видел, действительно могло быть всего лишь своеобразной реакцией на стресс. Причем, наверно, моей.
Или нет.
– Скажите что-нибудь, Ганс, – попросил Ильф, не рискуя больше приближаться к соавтору.
– Не знаю, я же не врач, – сказал я с легким раздражением.
– Я могу что-нибудь сделать?
– Не мешайте. Идите во двор, встречайте врачей, они здесь не проедут. Но сначала подайте мне чемоданчик, я хочу дать Евгению Петровичу глюкозу и еще немного амилнитрита.
Глава 17
21.08.1942
Москва, во дворе дома по ул. Средний каретный переулок, 4
Ганс Густав Адольф Гросс
Врачи все еще задерживались. Вместо них появился Иван Приблудный и, кажется, сделал все, чтобы превратить мое расследование в балаган.
Он выскочил из-за кустов сирени с каким-то кульком в руках, попятился при виде нас с Ильфом, обошел мусорный бак и с ужасом уставился на Евгения Петрова.
Писатель так и лежал на тропинке. С багровым,
