– Я не ведаю ни о каком тайнике, – солгал Николас. Несколько дней назад Кит показал ему потайную дверцу в Белвуде. И то, что эта ведьма знала обо всем, служило лишним доказательством того, что она не та, кем хочет казаться.
Даглесс уселась на корточки, раскинув вокруг себя зеленую атласную юбку, и облегченно улыбнулась.
– Вот и хорошо, – шепнула она. – Вот и хорошо.
Не хотелось думать, что Кит близок к гибели. Если он не утонет, может, у Леттис не будет возможности запустить в Николаса свои коготки и величайшая несправедливость будет предотвращена. И кроме того, если Кит будет спасен, может, ее пораньше отошлют в двадцатый век.
– Ты влюблена в моего брата? – выпалил Николас, глядя на нее сверху вниз.
– Он славный малый, – улыбнулась Даглесс, – но никогда не станет…
Она осеклась. Потому что едва не добавила: «Любовью моей жизни».
Глядя в синие глаза Николаса, она вспоминала ту ночь, когда они любили друг друга. Вспоминала смех и шутки, его неподдельный интерес к современному миру.
Даглесс не задумываясь протянула ему руку, и он, сам не сознавая, что делает, поднес ее пальцы к губам.
– Колин, – шепнула она.
– Сэр, – донесся голос с порога. – Прошу прощения.
Николас уронил ее руку, и Даглесс, поняв, что момент упущен, поднялась и одернула юбки.
– Ты скажешь мне о тайнике, верно? Нам нужно позаботиться о Ките, – тихо сказала она.
Николас даже не взглянул на нее. У этой женщины на уме только его брат! Она преследует его, терзает, мучит, но при этом, похоже, ничего к нему не испытывает. Думает о Ките…
– Иди, – пробормотал он и уже громче добавил: – Иди и пой свои песни другим. Меня на это не возьмешь. И захвати с собой это.
Он уставился на калькулятор с таким отвращением, словно перед ним был сам дьявол.
– Оставь себе. Он тебе пригодится.
– Я не знаю, как им пользоваться, – отрезал он.
Даглесс со вздохом взяла калькулятор и вышла из комнаты. До сих пор все ее попытки поговорить с Николасом терпели неудачу. Правда, теперь она понимала, что он таким образом защищает свою семью от зла.
Она невольно улыбнулась при этой мысли. Николас, которого она любила так сильно, по-прежнему ставит на первое место родных. Он и тогда хотел вернуться в шестнадцатый век, чтобы спасти честь семьи.
Вот таким она его любила. И пусть на первый взгляд он со своими бесчисленными похождениями действительно казался тем повесой и распутником, каким рисовала его история. Конечно, она глубоко переживала его гнев и неприязнь по отношению к ней, тем более что остальным домочадцам она пришлась по душе. Но под всем наносным скрывался тот человек, которого она полюбила. Человек, который привык заботиться о родных и доме.
Одна эта мысль заставила ее простить Николаса. Что, если у нее были скрытые мотивы, заставившие проникнуть в этот дом? В эти опасные времена не годится быть чересчур уж доверчивым, и Николас прав в своих опасениях относительно Даглесс, тем более что он совершенно ее не помнил. Да тут еще эта странная «связь», существующая между ними, зов, на который он неизменно являлся. Вполне веские причины считать ее ведьмой.
Но ведь он помнит ее! Утверждает, что ничего не ведает, но умеет пользоваться калькулятором! Может, есть еще что-то такое, что он сумеет вспомнить?
Она подумала о содержимом дорожной сумки. Что еще показать ему? Что способно пробудить его память?!
В зале приемов царила суматоха. Похоже, прибыли телеги с продуктами.
Даглесс уже усвоила, что специально назначенный на должность поставщика человек путешествовал по всей Англии, закупая припасы для семейства Стаффордов, которые и присылал раз в месяц. На этот раз он ухитрился закупить ананасы и порошок какао, импортируемые из Мексики в Испанию, а оттуда – в Англию. Был также и сахар из Бразилии.
Стоя в стороне и наблюдая, как женщины охают и ахают над такими редкостными деликатесами, Даглесс не могла не подумать о том, что жители двадцатого века принимают еду как должное. Американцы могут купить все, что угодно, в любое время года.
Глядя на какао, заботливо завернутое в тряпку, она вспомнила об американском пикнике, еду для которого готовила сама: жареный цыпленок, картофельный салат, яйца с пряностями и шоколадные пирожные.
И тут ее осенило. Она слышала, что запах и вкус были наиболее сильными активаторами памяти. Сама Даглесс точно знала, что определенные блюда напоминают ей о бабушке Аманде, ибо в ее доме было поразительное количество еды. А стоит ощутить аромат жасмина, и на память приходит мать. Если Николасу подать точно такой же обед, как в двадцатом веке, может, он сумеет припомнить что-то еще о своем пребывании в будущем?
Даглесс подошла к леди Маргарет и попросила разрешения приготовить ужин. Леди Маргарет идея понравилась, но ужасала мысль о том, что Даглесс собирается готовить собственноручно. Она предложила, чтобы Даглесс объяснила рецепты буфетчику и главному повару и не ходила в кухню сама.
Но Даглесс как можно тактичнее продолжала настаивать. Кроме того, леди Маргарет так расстроилась, что Даглесс невольно разобрало любопытство. Что же творится такого на этой кухне, что дамам не полагается туда ходить?
После долгого обильного обеда Даглесс спустилась на кухню и застыла, благоговейно оглядываясь по сторонам. Кухня состояла из нескольких больших помещений с громадными каминами и столами. Повсюду суетилось много народу. Но вскоре стало понятно, что у каждого были строго определенные обязанности. Кухонная прислуга состояла из двух мясников, двух пекарей, двух пивоваров, солодовника, пары сборщиков хмеля, поварят и судомоек и даже штукатура, в обязанности которого входило восстанавливать обвалившуюся штукатурку. Несколько клерков записывали все расходы. И у всех этих людей были помощники.
Огромные туши быков, коров и свиней доставлялись на кухню в фургонах и вносились в разделочную. Кладовые, куда просторнее крестьянских хижин, были наполнены бочонками. С высоких потолков свисали колбасы толщиной с руку и длиной в несколько футов. В двух комнатах над двойными каминами были устроены лежанки в несколько ярусов, застланные соломенными тюфяками. Здесь в основном ночевали работавшие на кухне.
Управляющий кухнями провел ее по всем помещениям, и только после того, как Даглесс, потрясенная размерами и гигантским количеством еды, ежедневно здесь готовящейся, нашла в себе силы закрыть рот и немного опомниться, появилась возможность рассказать, что именно она собирается подать сегодня на ужин.
Тот выслушал, кивнул, и на кухне немедленно появилось несколько клеток с курами. Громоздкая особа с толстыми руками принялась равнодушно свертывать им шеи. На плиту поставили котлы с водой, чтобы ошпарить и ощипать птиц. Даглесс объяснили, что самые мягкие перья шли на подушки для слуг.
К ее удивлению, среди запасов оказался и картофель, но здесь его ели нечасто. Под руководством Даглесс одни женщины принялись чистить клубни, а другие – варить яйца, которые оказались куда меньше, чем в двадцатом веке. Сама Даглесс отправилась в комнату для просеивания муки: предстояло готовить кляр для кур и пирожные. Здесь мука последовательно просеивалась через несколько сит, причем в последнем сетка была самой частой. Теперь Даглесс поняла, почему в этом веке так ценился чистый белый хлеб, называемый мэнчет. Чем ниже было положение человека в доме, тем грубее хлеб ему доставался. В муке, просеянной только однажды, оставалось много отрубей, а также пыли и песка. Только члены семьи и доверенные слуги получали чистый хлеб из прошедшей через несколько сит муки.
Даглесс понимала также, что хотя кур, яиц и картофеля хватит для всех обитателей, но пирожные, на которые пойдет драгоценный дорогой шоколад, предназначены только для господ. Одна из кухарок помогла ей решить, сколько кур обвалять в муке грубого помола, сколько – в просеянной дважды и так далее. Даглесс и не подумала читать лекции по равноправию, тем более что в самой чистой муке совсем не оставалось отрубей, а следовательно, и витаминов. Поэтому она была не так питательна, как мука, просеянная не так тщательно. Но какая разница!
И Даглесс сосредоточилась на приготовлении ужина, которым можно было накормить целое войско.
Однако оказалось, что ужин, который было так легко состряпать в меньшем масштабе и на современной кухне, давался куда труднее в веке шестнадцатом. Все приходилось готовить в чанах и ушатах, и к тому же о горчице и майонезе для яиц и салата никто и не слыхивал. Черный перец, ценившийся на вес золота, приходилось сначала перебирать, а потом растирать в ступке размером с ванну. Орехи для пирожных не доставлялись из магазина в пластиковом пакете. Сначала их приходилось колоть и чистить.
Но Даглесс не только командовала. Она наблюдала и училась. И запаниковала лишь однажды, увидев, какой бумагой выстланы противни. Бедняжка в ужасе наблюдала, как жидкое шоколадное тесто наливают на дарственную, подписанную, по ее глубочайшему убеждению, самим Генрихом Седьмым.
