– Узнаю брата! – рассмеялся Кит, оборачиваясь к своим людям. Даглесс, не обращая внимания на слова Кита, погладила Николаса по влажным от пота черным локонам. Наконец-то с ней ее Николас. Тот Николас, которого она любила и потеряла.
– Опять у тебя глаза на мокром месте?
Такие знакомые слова, от которых сердце замирает…
На глазах Даглесс тут же выступили слезы.
– Ветер, – пробормотала она. – Ничего больше. Лучше дай мне руку. Хочу посмотреть, что с ней.
Он послушно поднял руку, и в животе у нее все сжалось. Повязка и рукав набухли кровью.
– Рана глубокая? – прошептала она.
– Вряд ли я потеряю руку. Пиявки…
– Пиявки?! – возмутилась Даглесс. – Можно подумать, ты мало крови потерял!
Оглянувшись, она увидела, что Кит успел одеться и двое рыцарей вели его к коню.
– Николас, вставай, нужно скорее возвращаться и что-то сделать с твоей рукой, – велела Даглесс.
– Нет, – покачал он головой. – Нам лучше остаться здесь.
Опять это выражение лица, ленивое, полусонное, обещающее Даглесс все радости секса, если она согласится.
– Нет, – отказалась она, нагибаясь, однако, чтобы его поцеловать.
– Люблю слышать «нет» от женщины, – тихо ответил Николас, касаясь ее волос здоровой рукой.
Но их губы так и не встретились.
– О нет, ничего не выйдет, – сурово бросила Даглесс. – Встать! Я не шучу, Николас, вставай! Ты не улестишь меня сладкими словами и не добьешься своего. Я не попадусь на удочку лести и не стану ждать, пока у тебя начнется гангрена! Сначала вернемся в дом, очистим рану и попросим Гонорию ее зашить.
– Гонорию?
– Она шьет лучше остальных женщин.
– Рука действительно побаливает, – нахмурился он и медленно, нерешительно приподнял голову. Не успела она опомниться, как он быстро, но нежно поцеловал ее в губы.
Они шагом поехали к дому Стаффордов. По мере приближения Даглесс отчаянно пыталась выпрямиться и привести в порядок одежду. К сожалению, и то и другое оказалось невозможным: она слишком устала, а порванное, залитое кровью и заляпанное грязью платье оставалось только выбросить. В дикой скачке она потеряла маленькую, расшитую жемчугом сетку. Кроме того, Даглесс вспомнила, как пробежала мимо леди Маргарет, не ответив на зов, и на ее глазах пинком растворила калитку. В каком виде она предстанет перед достойной женщиной?! Выглядит, как избитая уличная потаскушка, да еще и скачет верхом, задрав юбки чуть не до колен!
– Вряд ли у меня хватит совести показаться на глаза твоей матери, – призналась она Николасу. Тот окинул ее недоуменным взглядом, но, заслышав крики, отвернулся. Оказалось, что один из рыцарей поскакал вперед и новость о чудесном спасении Кита успела распространиться по дому. Леди Маргарет со всеми своими дамами вышла, чтобы встретить сыновей. Даглесс сжалась от страха. Неужели ее опять обвинят в колдовстве?!
Едва Кит спешился, как леди Маргарет обняла старшего сына, после чего вопросительно взглянула на Даглесс.
– Прошу прощения, миледи, – пробормотала та, – за свой вид. Я…
Сжав ладонями лицо Даглесс, пожилая женщина расцеловала ее в обе щеки.
– Для меня ты прекрасна, – благодарно выдохнула она. Даглесс залилась краской смущения и удовольствия.
Леди Маргарет тем временем подступила к Николасу и, бросив взгляд на его руку, крикнула:
– Лекаря!
Но Даглесс проворно втиснулась между матерью и сыном.
– Пожалуйста, миледи, позвольте мне заняться его рукой! Пожалуйста, – прошептала она. – Гонория мне поможет.
Леди Маргарет нерешительно замялась.
– У тебя есть зелье от ран?
– Нет, только вода, мыло и дезинфицирующий раствор. Прошу вас, разрешите позаботиться о нем!
Леди Маргарет взглянула на сына поверх плеча девушки и кивнула.
Добравшись до спальни Николаса, Даглесс продиктовала Гонории список необходимых вещей:
– Самое едкое, самое грубое мыло, которое только у тебя есть, да чтобы в нем было побольше щелочи, котел с кипящей водой, иглы – серебряные иглы, белые шелковые нитки, пчелиный воск, мою дорожную сумку и самое белое и чистое полотно, какое только найдется в этом доме.
Стоило Гонории кивнуть, как три служанки разбежались во все стороны выполнять приказ.
Оставшись наедине с Николасом, Даглесс заставила его отмочить повязку в длинном медном тазике с горячей водой, которую налила из котелка, висевшего над очагом. Он разделся до пояса, и как бы Даглесс ни старалась сосредоточиться на его ране, все же остро ощущала его жаркий взгляд.
– Расскажи мне о том, кем мы когда-то были друг для друга.
Даглесс поставила воду на огонь.
– Ты пришел ко мне, в мой век… – начала она. Теперь, когда он готов был слушать ее, она не находила подходящих слов. Николас, обвинявший ее в колдовстве, не имел над ней власти, но этот Николас, смотревший на нее сверкающими глазами, лишал дара речи и заставлял замирать сердце.
Вернувшись к нему, она заметила, что запекшаяся кровь немного размягчилась. Поэтому Даглесс устроила его руку поудобнее, вынула маленькие ножницы для рукоделия и стала состригать заскорузлую повязку.
– Мы были любовниками? – тихо спросил он.
Даглесс шумно втянула в себя воздух.
– Не шевелись, не то я тебя порежу.
– Это не я, а ты пошевелилась, – покачал он головой. – Признайся, мы долго были вместе? И много любили друг друга?
– О Николас! – вздохнула она и, к своему стыду, ощутила, что слезы снова жгут глаза. – Все было не так. Ты пришел ко мне с некоей миссией. Тебя обвинили в государственной измене, но тебя прислали ко мне, когда после стольких лет бумаги леди Маргарет были найдены. Мы пытались узнать, кто на тебя донес.
Она принялась медленно снимать слои повязки, обнажая его руку.
– И мы открыли правду?
– Нет, – грустно обронила Даглесс. – Не мы. Но я узнала все, только после того, как ты вернулся в свое время. После того, как… как тебя казнили.
Лицо Николаса изменилось. Куда девалось откровенно чувственное выражение? Он больше не мог игнорировать эту женщину. Она знала о прятавшихся в чулане слугах, когда он с Арабеллой резвился на столе. И она знала о Ките. Сердце тревожно билось в груди при одной только мысли о том, что он едва не потерял брата! Не будь здесь этой женщины, Кит наверняка бы утонул.
И тогда смерть брата легла бы на его совесть. Во всем была бы только его вина, и никого другого, потому что он солгал, когда она спрашивала его о тайнике в Белвуде. Она ведь говорила, что Кит показывал Николасу тайник за неделю до смерти, но Николас и слушать ничего не пожелал! Слышал только, что она постоянно рассуждает о его красавце брате! Его ревность едва не стоила Киту жизни!
Николас устало откинулся на подушки.
– Что еще ты знаешь?
Даглесс уже открыла рот, чтобы рассказать ему о Леттис, но тут же подумала, что не стоит. Еще рано. И он не до конца ей доверяет. Кроме того, он страстно любил Леттис. Недаром стремился покинуть двадцатый век и ее, Даглесс, чтобы вернуться к возлюбленной жене! Нужно выждать, прежде чем он лучше узнает ее и поймет, что она не способна на предательство. А пока еще не время.
– Позже я все расскажу, – уклончиво пообещала она, – а пока нужно заняться твоей рукой.
Наконец ей удалось снять всю повязку и обнажить глубокий порез. Даглесс никогда не приходилось обрабатывать такие тяжелые раны, но профессия учителя начальной школы приучила ее без страха смотреть на выбитые зубы, кровавые ссадины и сломанные конечности, оставаясь при этом спокойной и жизнерадостной ради больного ребенка. Конечно, Николасу необходим доктор, но придется обойтись помощью Даглесс.
Когда Гонория и служанки вернулись со всем, что потребовала Даглесс, та немедленно дала им новые задания. Верная Гонория не позволяла служанкам усомниться в приказах Даглесс. Женщины сняли наружные рукава, закатали рукава блузок, после чего Даглесс велела им хорошенько вымыть горячей водой руки. Сама она тем временем кипятила иглы и нитки.
Единственными успокоительными таблетками в сумке были те, которые прописал врач, чтобы утихомирить разбушевавшийся желудок. Жаль, конечно, что это не добрый старый валиум, но ничего не поделаешь.
Она дала Николасу таблетки, надеясь, что они подействуют как снотворное. Он и в самом деле заснул.
Прокипятив иглы и нитки, Даглесс приказала Гонории зашить рану. Та смертельно побледнела при одной мысли о столь страшной операции, но Даглесс настояла, поскольку швы у Гонории получались мелкими и аккуратными. Правда, сама она точно не знала, как это делается. Но велела Гонории зашить рану двойным швом. Внутренним швам предстояло остаться в руке Николаса навсегда, но Даглесс рассудила, что если у ее отца еще с войны стоит стальная пластина в ноге, то и Николас вполне сможет выжить с шелковой строчкой в руке. Она старательно сводила концы раны, пока Гонория шила.
Когда все было закончено, Даглесс перевязала рану чистым полотном. Даглесс велела служанкам прокипятить ткань, которая понадобится назавтра, и касаться этой ткани только чистыми руками. Гонория пообещала обо всем позаботиться.
