Услышав это имя, нотариус вернулся к нам из других миров.
– Я улаживал разные юридические дела для лорда Сен-Джеймса. Так я и познакомился с его супругой. Наша страсть вспыхнула мгновенно и была обоюдной.
– Вы часто виделись с молодой женщиной?
– Да. У нас были бурные отношения в течение восьми месяцев. Она ждала от меня ребенка. Моего ребенка.
Майкрофт Холмс еще больше понизил голос, как аббат, принимающий исповедь.
– Расскажите нам об этом. Как вам удавалось встречаться с Эмили Сен-Джеймс и не вызывать подозрений ни у ее мужа, ни у домашних?
Глаза связанного по рукам и ногам нотариуса заблестели, когда перед ним возникло прошлое.
– Наша связь была запретной. Нам постоянно приходилось прятаться. Но Эмили обнаружила в своей комнате потайной ход. Огромная буколистическая фреска была подвижной, стоило только повернуть ручку, спрятанную в камине. За ней находился туннель, который вел к маленькой часовне, расположенной вблизи замка. Этой дорогой я приходил к ней под покровом ночи, как только ее муж-вампир удалялся.
– Этот секретный ход, этот замок, запретная любовь… все это возбуждало ваше романтическое воображение, не так ли?
– Нам было суждено испытать настоящую страсть. Эмили была воплощением идеальной принцессы из сказок моего детства. Я будто заново родился. Все, что я видел в мечтах, стало явью. До того момента вся моя жизнь проходила в смертельной тоске этого кабинета, где я веду юридическую практику. Вы понимаете?
Майкрофт Холмс кивнул и жестом предложил продолжить рассказ.
– Много раз я хотел похитить ее. Но она не решалась, поскольку опасалась реакции мужа.
– Лорд Сен-Джеймс проявлял по отношению к ней насилие?
– Нет, но он был очень коварным. Он сделал из нее культ и превозносил как святую.
– Вы говорили, что лорд Сен-Джеймс убил свою жену…
Нотариус покраснел.
– Конечно. Она умерла от избытка его любви.
Его лицо исказилось от боли. Крупные слезы потекли по щекам. Я тысячу раз проклинал кровавого убийцу, скрывавшегося за всеми этими преступлениями, но теперь, глядя на него, не испытывал к нему ненависти. Его горе было искренним. Уильям Олборн был патетичным, заживо замурованным в собственных фантазиях заложником несбывшихся надежд печального детства.
Майкрофт Холмс повернулся к нам.
– Оставим его. Думаю, теперь мы знаем достаточно. Впрочем, от меня почти ничто не ускользнуло во время чтения рассказа доктора Ватсона. Шерлок возложил на меня большую ответственность. «Моему дорогому брату я завещаю мои методы, которые сослужат ему добрую службу в нужный момент». Я не исключал возможности того, что убийца находится в этом кабинете…
– Вы невероятны! – воскликнул я.
Майкрофт Холмс заговорщицки подмигнул мне.
– Это у нас семейное. Незаметно для вас я наблюдал за всеми, не исключая и нотариуса. Я ловил малейшие ваши реакции, чем и объясняется мое молчание. Несколько раз мне показалось, будто я заметил удивление мэтра Олборна во время чтения. Этот рассказ затрагивал его за живое, и он не мог остаться безучастным. Он напряженно переживал свои преступления заново, убежденный, что мой брат никогда не разоблачит преступника.
Полицейский скептически почесал подбородок.
– Когда вы начали подозревать нотариуса?
– Должен признать, что мои подозрения проснулись слишком поздно, впрочем, в чем-то благодаря вам.
Лестрейд вздрогнул.
– Мне?
– Да. Вы выдвинули против меня серьезные обвинения. Думаю, ваши слова опережали ваши мысли, как обычно. Хорошо, что ваша агрессивность находит выход.
Лестрейд опустил глаза. Крыса улыбалась.
– Было поздно. Я устал. И… этот кофе… Мои нервы будто оказались на поверхности кожи. Я не знал, что говорил. Прошу вас принять мои извинения.
– Я не сержусь на вас, Лестрейд. Все мы были немного не в себе. Я был вынужден защищаться от ваших обвинений. В свою очередь я обвинил мэтра Олборна в совершении убийств, пытаясь показать вам, что подозревать можно кого угодно, стоит только немного напрячь воображение. Мои обвинения были самой настоящей показухой. Тогда я и не думал подозревать нотариуса. Но его реакция была неожиданной. Он будто испугался. И я решил расставить ему сети, попросив высказать его предположение.
– Я помню. Он утверждал, что преступления – дело рук дьявола. Забавно!
– И не только это. Вспомните, он пытался убедить нас в сверхъестественной подоплеке этих преступлений. Только убийца мог поддерживать эту версию.
Майкрофт Холмс положил ладонь на копию приложения, подготовленного его покойным братом.
– Я вспомнил и другую деталь. Постарайтесь напрячь память. Мэтр Олборн предложил перенести чтение приложения на неопределенный срок под предлогом того, что уже поздно. Я использовал всю силу моего убеждения, чтобы заставить его продолжить работу. С тех пор нотариус больше не пытался пойти на попятную. Он продолжал читать до тех пор, пока не увидел собственное имя. У него, загнанного в ловушку, оставался лишь один выход: уничтожить документ, который он держал в руках. Возвращаясь к прочитанному, я вспомнил также, что не кто иной, как мэтр Олборн, принес моему брату рассказ, напечатанный в «Фантастике». Если бы не ниспосланная провидением миссис Хадсон, конверт отправился бы в архивы Шерлока.
Глава тайных служб удобно устроился в своем кресле.
– Ну вот. Теперь, как я полагаю, все сказано.
Лестрейд нахмурил брови.
– Остались еще темные пятна…
В устах полицейского эти слова были похожи на эвфемизм.
Майкрофт Холмс удивился:
– У вас все еще остались сомнения, Лестрейд?
– Нет, нет. Просто хотелось уточнить кое-какие детали.
Холмс соединил кончики пальцев. Ироническая улыбка заиграла на его губах. На короткий миг мне показалось, что я вижу моего старого друга.
– Какие же, друг мой?
– Зачем Уильям Олборн опубликовал в «Фантастике» свои преступления?
Нотариус подскочил, будто дух вернулся в его тело.
– «Фантастика»! Это я все написал. Да. Реджинальд Фостер – мой писательский псевдоним. Я хотел доказать Шерлоку Холмсу, что мои загадки не хуже его. Мне это удалось, не так ли?
– Несомненно, – подтвердил Майкрофт Холмс.
– Но зачем публиковать все эти рассказы в книге Корнелиуса Хазелвуда? – не унимался Лестрейд.
– Это была не моя инициатива, – ответил нотариус. – Но Хазелвуд требовал от меня все больше. Мне нужно было угодить ему, чтобы завоевать его доверие. Он был нужен мне для того, чтобы реализовать мой план. Только он один мог назначить меня сторожем в Миллбэнк.
И снова его взгляд унесся в параллельный мир.
– Я не чудовище. Я сделал все это из любви к Эмили.
Лестрейд повернулся к Холмсу, прищурив глаза.
– Если подвести итог, то Олборн сам совершил все эти преступления. Фостер и Олборн – одно лицо!
– Прекрасный итог! – воскликнул Майкрофт Холмс.
– А я совершил ужасные судебные ошибки.
– Теперь зато вы понимаете, почему мой брат написал в своем завещании: «Дорогому Лестрейду, полицейскому, исполненному уверенности и полному всяческих убеждений, я завещаю свои сомнения и сожаления».
Полицейский побледнел. Его позиции рухнули. Его убеждения лопнули, как мыльные пузыри.
– Но как мэтр Олборн дошел до такого?
– Мы можем это легко себе представить. После процесса над лордом Сен-Джеймсом у мэтра Олборна началась депрессия. Должно быть, его страдания были невыносимыми. Он потерял ту, которую любил, и навсегда лишился радости отцовства. Может быть, на какой-то момент у него возникла мысль о самоубийстве. Но ненависть дала ему силы жить. Для него было невыносимо думать о том, что виновники его несчастья продолжают жить спокойно и счастливо.
– Виновники его несчастья? Вы имеет в виду лорда Сен-Джеймса и его адвоката, судью, двенадцать присяжных и самого Шерлока Холмса?
– Совершенно верно. Олборн стал разрабатывать план мести. В течение трех долгих лет он изучал жизнь будущих жертв. Он стал внимательным соседом четы Барнсов, священником, другом и поверенным старой няни судьи Ричмонда, Джеком-Попрошайкой, следившим за всеми передвижениями маленькой Мэри Кинсли… Он вошел в жизнь этих людей и для каждого из них разработал жуткий план.
Внезапно мне вспомнились слова Олборна: «Я даже ходил на курсы рисования и в театральный кружок. Мои педагоги были очень довольны моими успехами».
Лестрейд продолжал прояснять свои темные места.
– Почему бы ему не убить их сразу, раз уж он так близко к ним подобрался?
– Он не хотел. Он сам написал, что смерть будет для них слишком мягким наказанием. Настоящие жертвы – те, что остаются, не правда ли, доктор Ватсон?
Майкрофт Холмс имел в виду мою мысль, которая наградила меня громким титулом «самого настоящего гения». В знак согласия я кивнул, испытывая гордость от своего спонтанного открытия.
