спины. Но нет. Не чувствует дистанцию. Хреново дело…
— Шагай, — прохрипел голос. — Ну!
— Пошел ты!.. — сплюнул Гоша. — Стреляй.
— Передавай привет Шмелю, — с усмешкой проговорил голос, а Гоша даже спиной, почувствовал, как незнакомец потянул спуск пистолета.
Бах! Выстрел прогремел оглушительно. Гоша силился понять, куда попала пуля. Наверное в голову, раз боли нет совсем. Но почему тогда сознание не покинуло бренное тело? Убийца промахнулся? Как такое может быть?
Надежда вспыхнула яркой искрой. Гоша резко обернулся, намереваясь кинуться на человека сзади, но тот лежал в растекающейся луже собственной крови рядом. А на ступеньках пониже стоял парень с макаровым в руке.
— Ты еще кто такой? — нахмурился грозно Индия, хотя ему чертовски хотелось обнять неизвестного спасителя.
— Свои, Георгий Вадимович, — улыбнулся Сашок, спешно поправляя моложавые усы и не опуская ствол. — Отойдите в сторону, возможно в квартире еще кто-то есть.
— Никого там нет, — Гоша устало опустился на корточки возле трупа. — Если бы были, уже бы повыскакивали. А это и есть Туз?
Индия развернул на тусклый свет подъездного оконца голову с посмертно застывшими выпученными глазами.
— Он самый… — ответил Головин.
После канонады выстрелов в подъезде, казалось, наступила мертвая тишина, и лишь тихо подвывал умирающий Конюк.
Глава 25
Я настойчиво постучал в дверь квартиры на втором этаже дома по улице Парковая 13. Открывать никто не торопился, а звонок не работал. Тьфу ты! Снова забарабанил так, что были бы на месте соседи, то непременно повысовывались бы из квартир. Но сосед снизу, Парамонов, убит, а остальные, наверное, на работе. Может, и Кондейкина нет дома? Почему не открывает? На смене — или затихарился, гад?
Я мысленно перебрал в уме расписание его смен. Даже сверился с листочком в блокноте, где записывал его. Конечно, я за ним не следил. Записывать была необходимость, ведь Сёма постоянно привлекался нами в качестве понятого, и мы его включали в различные протоколы: то вещдок осмотреть, то выемку произвести, то на происшествие выехать. Безотказный понятой — в уголовно-процессуальном хозяйстве вещь очень нужная и незаменимая.
Судя по графику, выходной у него должен быть… Прячется от меня? Угрозу почуял? Я решил пугануть его, если он дома, конечно.
— Эй! — рявкнул я в замочную скважину. — Кондейкин, открывай! Или я прострелю тебе дверь и выбью ее на хрен! Открывай! Хуже будет!
Щелкнул замок, и на пороге вырос испуганный Кондейкин. Ага, выманили лиса из норы.
— Что не открываешь? — зло процедил я.
Входить не торопился, но ногу поставил так, чтобы Сёма не смог захлопнуть дверь.
— Андрей Григорьевич? — Кондейкин попятился. — Так я это… спал, не слышал.
— Ой, не ври.
— Чесслово!
Он дёрнул было рукой — не то перекреститься хотел, не то по лбу стукнуть, но тут же, опомнившись, встал снова как было.
— Руки из-за спины вытащи! Чего у тебя там?
— Да ничего… — Кондейкин продолжал пятиться, держа руки за спиной.
Ну всё. Этот кустарный мастер буквально требовал с моей стороны отчаянных мер.
— Руки! — я выхватил пистолет, щелкнул затвором. — Ну!
Сёма, наконец, вытащил их из-за спины — в правой был зажат огромный нож, больше похожий на тесак из фильмов про выживание.
— Нож бросил, спиной повернулся, руки за голову! — выкрикнул я команды.
— Да вы что, Андрей Григорьевич! Это же я!
— Вижу, что не Ален Делон! Руки в гору, сказал!
Сёма подчинился. Холодное оружие брякнулось на пол, сам он послушно повернулся ко мне спиной, а руки поднял.
— Два шага вперед, — продолжал командовать я. — Встал на колени, ноги скрестил, морду не поворачивать.
— Андрей Григорьевич! Что же такое?
— Заткнись, Сёма, выполняй!
Тот снова подчинился. Стоял на коленях, уже на некотором отдалении от брошенного ножа. Лодыжки скрестил, как приказано. Из такой позиции, даже если очень захотеть, невозможно сделать рывок за оружием. А то как-то не хотелось стрелять на поражение, вопросик у меня важный был к нему.
Я надел ему наручники, сцепив руки за спиной. Провел его в комнату и толкнул на диван:
— Сядь!
— Я что? Арестован? — пробормотал Сёма.
— Ты зачем меня с ножом за спиной встречал? — впился я в него хмурым взглядом.
Тот повёл плечом — за неимением, видимо, возможности махнуть рукой в отказе.
— Да это я в работу взял ножичек. Занимался им, дверь вам открыл, а потом сообразил, что по параметрам режик к холодному оружию относится. Как это вы однажды мне говорили, предупреждали. Думал, может, вы не один пришли. С ментами… с милиционерами, то есть. Побоялся, что по 218-й привлекут и изымут.
— Только что говорил, что спал, и вот — уже ножом занимался? Побоялся, говоришь?
— Испугался, ага, вот вам крест, Андрей Григорьевич, — Сёма снова дернулся, будто попытался перекреститься.
— Ты крестами-то не прикрывайся, в церковь не ходишь, нечего ими разбрасываться, — я вытащил из кармана кинжал в ножнах. — Узнаешь?
— Конечно, — закивал Сёма. — Всеволода Харитоновича это штуковина. Он у меня в ремонте не так давно был, я вам всё рассказывал.
— Помню, помню, — качал я головой, не сводя пытливого взора с плененного понятого. — Что именно ты там ремонтировал?
— Да так, по мелочи, полирнул, скос поправил да заточку вытянул. Андрей Григорьевич, а можно меня освободить? Ваши железяки мне все запястья отдавили. А… мне ещё работать…
— Цыц! Я с тобой еще не закончил. А ты, помнится, говорил, что там камешек вот этот, на ножнах, инкрустированный отвалился?
— Ну да… после моей работы он и отвалился. Но я ни при чем! Хреново он держался… Всеволод Харитонович, правда, после этого сильно злился. Я говорил, что все исправлю, а он слушать не захотел, сказал, что руки у меня не из того места, и такую работу лучше он доверит ювелиру. В общем, всякое на меня наговаривал, но это уж как водится. Я же вам рассказывал.
— Помню, помню… А теперь глянь, Сёма, на камушек, — я сунул ему под нос ножны. — Что скажешь?
— Э-э… А что? Чётенько так его прилепили. Никаких следов ремонта… — он уважительно покивал. — И правда ювелир делал?
— Никто его не прилеплял. Наш криминалист и под микроскопом посмотрел, внимательно все
