Она берется за еду, я знаю, что она не хочет есть, но старается выглядеть, как будто ей нравится. Она даже предлагает кусочки Омару, который ест из ее рук, как домашнее животное. Она гладит его по голове, как маленького ребенка.
Этот чувак серьезно облажался.
После того, как Тина съедает половину, она толкает контейнер в сторону. Она всего лишь тянет время.
Омар протягивает ей руку, и она принимает ее. Подводит ее ко мне, но останавливается на полпути и говорит ей:
— Детка, останься тут. Ты же не хочешь испачкаться в его крови.
Затем он идет вперед и нацеливает пистолет на мою грудь. Он прикладывает палец к спусковому крючку и шипит:
— Это за Маркуса. — Когда он собирается это сделать, две маленькие руки обхватывают его вокруг шеи и две ноги — вокруг талии. Тина пытается остановить Омара как может.
Черт побери, Тина!
Омар пытается бороться с ней, но она держит его голову таким образом, что он не может даже ударить ее прикладом пистолета. Он становится мертвенно-бледным, когда пытается сбросить ее. Я вижу, как его глаза расширяются, и он тяжело падает на спину, ударяя мою девочку.
Тина задыхается. Она задыхается и не может вдохнуть полной грудью.
Хватит.
Я не могу ждать парней. Я должен действовать прямо сейчас.
Вскакиваю со стула, беру ножницы и ударяю ими Омару в спину. Он поворачивается, воет от боли, поднимает пистолет и стреляет в Тину.
Все происходит как в замедленной съемке.
Тело Тины дергается назад, и я чувствую брызги ее крови на моем лице. Ее лицо показывает смесь шока и боли. Через несколько секунд она лежит без сознания в луже крови.
Тина истекает кровью.
Она потеряет слишком много крови.
Я бью Омара в нижнюю часть спины. Он воет снова, переворачивается на спину, целится и стреляет снова. Я чувствую, что пуля попала в меня, но я так сильно хочу, чтобы он умер, что даже не чувствую боли. Чистый адреналин бежит по моим венам. Мое сознание начинает слабеть, а я борюсь держать глаза открытыми. Я шатаюсь, выхватываю пистолет из его дрожащих рук и стреляю ему в лоб. Я смотрю, как гаснут глаза Омара. Я чувствую момент интенсивного удовлетворения.
Я шатаюсь и падаю в огромный бассейн крови рядом с телом Тины.
Мне так жаль, Ти. Я отдал бы свою жизнь за тебя.
Я вижу тьму и тени над нашими телами. Их руки подняты вверх.
Пока я лежу рядом с Тиной, я беру ее безжизненную руку и думаю, что если умру, то, по крайней мере, я буду держать руку любимой.
Мои глаза застилает темнота.
***
Я просыпаюсь и сажусь рывком.
Я ничего не вижу! И не могу дышать!
Подняв свои слабые руки, я чувствую что, что-то прикрывает мои глаза. Я снимаю это и разглядываю.
Глазные повязки?
Я что пират?!
Я стараюсь сглотнуть, но что-то блокирует мое горло.
Начинаю паниковать. Я не могу дышать.
Пронзительный писк пронзает мои уши, и я стону от боли в горле.
Я боюсь!
Слезы заполняют мои глаза, я начинаю дрожать и тихо рыдать.
— Тише, дорогая, тише. Всё хорошо сейчас, девочка. Ты просто дезориентирована. Открой глаза и посмотри на меня, дорогая.
Я немного успокаиваюсь, слыша мягкий голос. Открываю глаза, и стараюсь сфокусировать взгляд.
Я вижу пожилую медсестру у моей больничной постели.
Она улыбается и говорит мне:
— Я так долго ждала, когда ты покажешь мне свои красивые глазки.
Я так растеряна.
Как я сюда попала? Что случилось?
Я изображаю удушье, и моя медсестра смеется. Она говорит:
— Да, у тебя трубка в горле. Я могу достать ее сейчас, но будет больно, поэтому постарайся не говорить.
Она выходит из комнаты и возвращается через несколько минут с другой женщиной постарше. Женщина широко улыбается и говорит:
— Боже мой, ты нас реально испугала, Валентина. Были времена, когда мы думали, ты не выкарабкаешься. Ты потеряла много крови. Мы сделали четыре переливания. Как ты себя чувствуешь?
Ах, у меня трубка в горле, доктор, и я не знаю язык жестов.
Я снова изображаю удушье, и врач прикасается к своему лбу и хихикает:
— Как насчет того, чтобы достать трубку, а потом ты мне ответишь? — я киваю, и она улыбается.
Медсестра и врач работают вместе, и я кашляю, когда трубка выходит из моего горла. Я глубоко вдыхаю, и даже это ощущается болезненно. Врач спрашивает меня:
— Как ты себя чувствуешь?
Я шепчу:
— Уставшей. Больной. Запутанной.
Ужас, как больно.
Я кладу руку на горло, и мое лицо болит. Врач смотрит на меня с сочувствием и говорит:
— Будет болеть какое-то время, милая. Телу тяжело оправиться от пулевого ранения.
Боже мой, меня подстрелили.
Воспоминания накатывают.
Омар похитил меня. Ник пришел за мной. Меня подстрелили.
Это всё, что я могу вспомнить.
Я шепчу:
— Ник.
Врач мягко улыбается и говорит:
— Может быть, тебе стоит подождать своих друзей. Я позвонила Наталье Ковач, как только мне сказали, что ты очнулась.
Я киваю, но не могу унять беспокойство.
Она не хочет говорить о Нике. Я надеюсь, что он в порядке.
Я остаюсь со своими мыслями один на один на некоторое время. Когда я чувствую, что успокоилась, дверь распахивается. Нат стоит там, и когда видит мое улыбающееся лицо, то падает на колени к дверному косяку и тяжело рыдает.
Вид боли моего друга причиняет мне боль тоже. Я не могу остановить слезы, и горло ужасно болит. Дух появляется позади нее и берет ее на руки. Он садит ее рядом со мной на кровать, и я слабо обнимаю ее. Она рыдает мне в плечо. Я смотрю на Духа. Он улыбается и убирает мои волосы за ухо.
Нат выпрямляется и кричит:
— Никогда, никогда не делай так снова! Или я надеру твою задницу так сильно, что ты проснешься только на следующей неделе.
Я хихикаю, но звука нет. Мои губы сухие и потрескавшиеся, но меня это не волнует.
Я шепчу:
— Ник?
Нат смотрит на меня и говорит:
— Мы можем заходить только по двое, а другие тоже хотят видеть тебя, так что я вернусь после того как все зайдут.
Я киваю. Дух и Нат выходят из комнаты, когда входят Лола и Ловкач. Лола держит мою руку с одной стороны кровати, а Ловкач — с другой стороны. Лола пытается быть храброй, но слезы текут по ее натянутой улыбке и попадают в рот. Ловкач целует меня в лоб. Когда они уходят, Макс и Мими заходят.
Макс улыбается, но улыбка не трогает глаз. Он сидит на кровати, обнимает меня и нежно шепчет:
— Я никогда не забуду, что ты получили пулю вместо Ника. Меня не волнует, что у нас разная кровь; ты — член моей семьи.
Я улыбаюсь, но слезы текут по моему лицу.
Единственный вывод, к которому я пришла, что Ник скончался. Вот почему никто не хочет разговаривать со мной о нем.
Я полностью опустошена из-за этого, но не буду плакать по нему, пока не останусь одна. Я хочу оплакивать Ника в одиночестве, и у меня будет время, чтобы сделать это позже. Я не хочу разочаровывать моих друзей, которые так счастливы видеть, что я в порядке.
Мими улыбается широко и обвиняет:
— Ты никогда не говорила мне, что я дружу с сорвиголовой, которая прыгает на спину плохих парней с пушками.
Я шепчу ей:
— Я тоже не знала. Просто я — задира.
Мими улыбается и шепчет:
— Правдивее некуда.
Макс обнимает мои плечи, обволакивая меня своим теплом. Через несколько минут они оба целуют меня и уходят.
После встречи со всеми, я устала. Закрываю глаза и ищу утешения в темноте.
Я слышу шарканье в дверях и открываю глаза. И тут упираюсь взглядом в Ника.
Я улыбаюсь и надеюсь, что это хороший сон. Он одет в спортивные штаны, футболку и кроссовки. Он сжимает трость в левой руке и хромает ко мне.
Я хмурюсь.
Это нехороший сон. Ник еще никогда не был ранен во сне.
Он улыбается широко и целует меня в лоб. Затем спрашивает:
— Тебе снилось что-то хорошее?
Я поворачиваю уставшие, наполовину открытые глаза к его ярко-янтарным и умоляю хриплым шепотом:
— Не буди меня.
***
Мои веки трепещут, я прижимаюсь сильнее к теплому телу.
Что-то обхватывает мою талию. Я открываю глаза и отстраняюсь.
Ник в больнице со мной, одетый в спортивки и футболку.
О, боже. Я не сплю. Ник жив!
Он улыбается, а глазами всматривается в мое лицо, затем шепчет:
— Привет, детка.
Я улыбаюсь, но бесконечный поток слез льет по щекам. Я произношу одними губами:
— Привет.
Он вытирает мои слезы и говорит:
— Ну, это доказывает, что...
Я хмурюсь и пожимаю плечами.
Он продолжает:
— Ничто не сможет удержать нас вдали друг от друга. И мы должны пожениться. Например, завтра.
Я молча хихикаю и шепчу одними губами:
— Я согласна.
Через некоторое снова говорю беззвучно:
— Что случилось?
Он выпрямляется и объясняет:
— Когда Омар в тебя стрелял, я думал, что ты мертва, детка. Никогда, за всю свою жизнь, я не чувствовал то, что чувствовал в тот вечер.
Свет в его глазах исчезает, и он сосредотачивается на чем-то в другом углу комнаты, когда шепчет:
