Аутентичное человеческое сознание как сложное единство качеств и деятельностей включает в себя не только рациональное[264], способное быть вербализованным в особой языковой деятельности. Но оно включает и внерациональное (бессознательное, подсознательное с огромным багажом неосознаваемых знаний, в виде свернутых матриц-архетипов, интуитивных побуждений или предпочтений, заложенных в человеке и являющихся результатом реального опыта – личного или коллективного, родового…), которое служит человеку отнюдь не только в искусстве, но и во многом определяет характер самой индивидуальности человека, окраску его личности. Так, без удивительной способности воображения было бы, например, невозможно творчество, а без способности человека к антиципации – невозможна сама его предметная реализация… Человек умеет особым образом работать с миром, открываясь ему и разноуровнево взаимодействуя с ним. Современное изучение деятельности человеческого сознания невозможно без привлечения данных лингвистики, информатики, философии, нейробиологии, психологии, без которых невозможно было бы полностью раскрыть и понять механизм действия человеческого сознания. При этом возможности познания усиливаются или ослабляются не только вследствие участия в нем чисто рациональных способностей, но и вследствие наличия творческого импульса. С ослаблением творческого начала (в том числе интереса к новому) притупляется острота и сила интеллекта, становится невозможно само его развитие. Основой и спецификой человеческого интеллекта является его открытость и способность подпитываться эмоциональными восприятиями.
И здесь нельзя не сказать об искусстве, которое – будучи взято в его аутентичности – также является показательным именно для человека, будучи таким средством и такого способа познания, каковые специфичны и показательны только для человека. Умение отражать мир через его пересоздание в образной форме, что, учитывая природу живого биологического человека, позволяет искусству выполнять в обществе множество важных (социально-психологических, общекультурных, специфически эстетических) функций, способствуя пониманию человеком себя и своей природы, опирается на эмоциональную природу человека, развитую и облагороженную в ходе развития культуры. Искусство своими средствами умеет показать человеку мечту реализованной, и тем самым оно способно стать организатором духовной силы общества в направлении реализации идеала.
Современный социокультурный контекст и понимание идентичности
Обратимся к характеристике современного культурного контекста, в котором существует человек, и к самому этому человеку – с точки зрения присутствия в нем идентифицирующих человека качеств. Следует сказать, что в современном контексте разумность постоянно подвергается своеобразному «пересмотру». Так, во-первых, полагают, что она недостаточна, ибо искусственный интеллект показал ее границы; во-вторых, она невозможна, ибо не может быть полной, а потому неизбежно искажает (в частности, упрощает и схематизирует) мир, как это показал постмодернизм; в-третьих, она опасна и избыточна (не нужна) в условиях необходимости управлять огромными массами людей в современном обществе, для чего более эффективно манипулирование; в-четвертых, в этом отношении она активнейшим образом разрушается масскультом и потому уже неполна и неподлинна.
Всё это ставит человека в чрезвычайно сложные условия для возможности его самоидентификации, ибо, как сказал в свое время М. Мамардашвили, «старые способы самоидентификации не срабатывают, а новые еще не сложились»[265] в необходимой полноте. Общая дезориентированность сознания человека, а также сложившаяся возможность управляемости этим сознанием извне стали основой часто неадекватной его самоидентификации, когда человек оказывался не в состоянии правильно определить собственные интересы и цели. Подобное кризисное состояние – не только для отдельного человека, но и для человечества в целом – во всей его отчетливости развернулось как типичное явление еще в XX в., сделав в то же время решение этого вопроса обязательным для определения его дальнейшей судьбы.
Человек в современном обществе не только лишился привычных точек опоры и оказался как бы подвешенным в состоянии неуверенности, но одновременно предстал и разделенным в самой своей сущности, что обозначилось распадением между материальной и духовной сторонами его единой природы. С одной стороны, нынешний человек, как никогда, заземлен своей материальностью, которая утвердилась в качестве ценности в его сознании и довлеет над ним как внешняя реальность. Потребительская культура делает явной и неотступной материализацию всех человеческих отношений, всех представлений, всех мотиваций и устремлений, сводимых к денежному выражению и измеряемых в денежном эквиваленте. С другой стороны, человек, как никогда, близок к пониманию идеального: продукты интеллектуального труда составляют более 90 % в совокупном валовом продукте, информационная реальность как бы вообще освобождает разум от необходимости материального тела, возможность виртуализации жизни показывает, что реальный мир может оказаться лишь частным случаем. Идеальная реальность приобретает всё более независимое существование, не будучи связана какими-либо коррелятами с материальной реальностью. Мы, как утверждал А. Бергсон, перестаем видеть сами предметы, ограничиваясь тем, что читаем приклеенные к ним ярлыки; мы, по сути, живем не среди вещей, а среди обобщений и символов. Идеальное все отчетливее выступает в его собственном бытии, не будучи смешиваемо даже с ценностями художественно-эстетической или нравственно-этической природы.
Общая дезориентированность относительно основополагающих смыслов жизни является отличительной чертой человека нашего времени. Как заметил известный психолог Г. Кон, современный человек испытывает бо́льшую неуверенность в себе, чем человек XIX в.: «Он столкнулся с иррационализмом истории, ибо то, что казалось уже ушедшим в прошлое, непонятным образом вернулось, например, фанатизм, террор, рабство, варварство»[266]. Оказалось, что прогресса нет, что развитие обратимо, что сами формы рациональности не столь прочны. Человек ощущает бессмысленность жизни, напрасность усилий, утрату перспективы. Сами требования, предъявляемые к нему обществом, часто оказываются несовместимыми между собой и ведут человека к невротизации, нигилизму, провоцируют агрессивность поведения.
Соответственно в культуре, в ее парадигме происходит, как сейчас говорят, смена аттракторов, т. е. форм регуляции и способов распределения и управления человеческим вниманием. Безусловными аттракторами становятся образы хаоса (а не порядка), дисгармонии (а не гармонии), патологии (а не здоровья), аномалии (а не нормы), смерти (а не жизни). Иными словами, в условиях дискредитации ценностей, усиления иррационализма и нигилизма, прежде бывших лишь элементами настроения, а теперь ставших составными элементами культуры и ее модусами, оказывается смещена в противоположном направлении вся система традиционных аттракторов культуры. Легитимация темных инстинктов, поэтизация пороков набрасывает на видение мира искажающий его покров тенденциозных интерпретаций. Выбитый из колеи нормального мышления, человек готов принять все, что дает ему хотя бы иллюзию смысла и порядка в представлении о мире.
В то же время внимание к отрицательному полюсу проявлений жизни не означает действительного интереса к анализу или разрешению соответствующих проблем. Проблема смерти, присутствие которой получает в современной культуре неправомерно расширенное «пространство», будучи бесконечно «размазана» в боевиках, став привычной, на самом деле утрачивает свою тайну и свой сакральный смысл, осталось лишь само ее фактическое присутствие, даже смакование и т. п. Проблема же смерти как проблема фундаментального философского значения утрачена; тем самым как бы изъята из сферы обсуждения и связанная с этим проблема определения смысла жизни и ее цели. Обеднение переживаний, принижение смыслов вызывают десакрализацию смерти, чем в результате, десакрализуется и сама жизнь.
Современный мир отмечен существенными социокультурными изменениями, затронувшими традиционную структуру общества, он вызвал к жизни появление новых реалий, ставших продуктом его развития. Так, на исторической арене утвердился социальный феномен, коренным образом определивший культурное лицо современного общества – массовое общество массовых людей, обладающих массовой психологией. Став социально-политической и культурной реальностью, массовое общество породило массовую культуру, которая не столько приблизилась к обычному человеку, сколько опустошила его душу, будучи сама лишена глубокого человеческого содержания. И потому небезосновательной выглядит даже столь категоричная ее оценка: «Массовую культуру и массовое сознание роднит лишь то, что первое не культура, а второе не сознание. Комплекс из бескультурья и неосознанности…»[267]
