Так, например, кто допустил, позволил в XXI в. возродить фактически рабовладение? Может быть, постчеловек, ведь человек, познавший ценность свободы и воспевший ее в своём искусстве, однако допустивший возрождение рабства и рабовладения, может ли он сохранить свою человеческую идентичность? Как тут не вспомнить историю Эзопа, известного автора басен и парадоксов. Будучи захвачен в плен и став рабом в Дельфах, этот талантливый человек был несправедливо обвинен в проступке, которого не совершал, и должен был понести наказание. Вспомним, что рабов и свободных в древние времена казнили по-разному: свободных сбрасывали в пропасть, а за раба нес ответственность его хозяин, который мог откупить его… Эзоп предпочел умереть, как свободный человек, чем продолжать жить рабом. Перед смертью он спросил: «Где тут у вас пропасть для свободных людей?» Истинный Человек утверждает свою свободу и свободу духа иногда дорогой ценой, сохраняя человеческую идентичность в той сфере «третьего», которое, как сказал поэт, «выше жизни и смерти…».
Нынешний распад идеи человека, девальвация его образа, порча его самого, становящегося все более манипулируемым объектом, забывшим о человеческих ценностях и необходимости всерьез отстаивать их, заставляют вспомнить Диогена, днём с фонарем искавшего человека. В самом деле, человек современного посткультурья настолько утратил человеческий облик, что стали появляться странные прецеденты, о которых прежде мы и не слышали. Так, в книге «Культура времён Апокалипсиса» содержится рассказ о получившем известность во французской и японской прессе случае, когда учившийся во Франции японский студент Сагава убил свою французскую подружку и съел ее. Позднее он подробно описал этот случай, а затем написал и сценарий, по которому был поставлен фильм. В конце концов публика привыкла к этому случаю и стала считать подобный случай приемлемым, а каннибала рассматривать «как человеческое существо, которому довелось пережить очень специфический опыт»[278]. Подобная же ситуация легла в основу романа Ивлина Во «Черная беда», где мужчина съедает свою подружку на пиру каннибалов. Данный прецедент нашел даже нечто вроде научного объяснения, подобного тому, что вкус к человеческому мясу заложен в наших ДНК и может неожиданно активизироваться, чем, в частности, Н. Кло[279] пытается объяснить и возрождение рабовладельческого сознания…
А может быть, и действительно, человеческая сущность, человеческая исключительность – досужие выдумки? Человека в его особости и идентичности нет. И тогда, действительно, почему бы и не съесть его, ведь едим же мы[280] лещей и куропаток… Что же касается религиозного запрета, то ныне религиозность часто предстает как всего лишь условно-обрядовая мода, ибо человеку становится всерьез и на деле трудно вынести осознание особого измерения духовности, что требует от него работы духа. О духовности, как и о любви к свободе современный человек реально забыл… Скоро он, возможно, спросит: а что это?
Реально мы видим человека стоящим на распутье: вооруженный амбивалентной технической мощью, он может стать сверхчеловеком. А может оказаться и супербестией – вспомним достаточно разные на этот счет идеи Ницше и Мережковского… А может быть, это станет наполовину искусственный трансчеловек… Или он останется массовым человеком, скатывающимся к бытию в форме биомассы – вспомним «последнего человека» Ницше: этот последний на Земле маленький человек довольно говорит: «Счастье найдено нами». И моргает…[281] При этом становится все труднее отличить трансчеловека от постчеловека… Но в любом случае, это уже не-человек… И напрашивается поставленный Ницше вопрос: а не зевает ли нам в лицо пустота?
Самое трудное для человека, стоящего, как древний рыцарь, на распутье, – остаться самим собой, человеком в перспективе… Сохранить свою идентичность, обогатив, а не извратив ее. Человеческая способность к самоидентификации подобна наличию своего рода иммунитета на психокультурном уровне. Человек способен распознавать «свое», свойственное ему как родовому существу (на всех уровнях его существования и понимания), и отвергать то, что угрожает его идентичности размыванием самих основ его существования как такового. У человека, в принципе, есть эта потребность быть связанным с человечеством, ощущать себя его частью и сохранять свои характеристики, оберегая их от размывания в некоей бескачественной энтропии. Но он начинает утрачивать этот свой главный человеческий иммунитет.
Однако определение идентичности человека по-прежнему важно, поскольку именно человек (во всяком случае, пока) остаётся субъектом и предметом всех теорий и философий, всех культурологических концепций, искусства и т. д. И хотя творчество, как говорилось, есть идентификационная деятельность для человека, однако человек в его целостности, как предмет, уходит из рассмотрения; предметом теоретических исследований также все чаще становятся более мелкие, отдельные аспекты и явления, частичные исследования локальных проявлений…
Создание человеческого культурного пространства, которым постепенно становится весь мир и которое населяется все более значительными и совершенными творениями, представлениями и образами, есть человеческое дело. И отказавшись от него, человек искажает саму идею человека, в конечном счете утрачивая и саму эту идею, и тем самым и смысл собственного своего существования, свой творческий статус, наконец, свое место в мире. Хотелось бы думать, что XXI век станет не только временем великих переломов для народов и человечества, но и временем самоопределения для человека. Для него самого необходимо изменение, ибо ныне он пытается возвести основы цивилизации, призванной помочь ему жить лучше, в то время как ему пора и необходимо самому становиться лучше. Это очень простое, но и самое трудно выполнимое требование.
Восстановление идеи человека в полноте ее смысла и функций есть и основа человеческой культуры, и ее задача на XXI век, содержанием которого должна стать борьба за живой разум человека против его растворения в мертвых механизмах, за человечество против его рассеивания, самоизживания в энтропии ненорм и извращений. Культура есть как бы направленная вперед ценностная программа развертывания положительной нормативности родового человека, и пока человек понимает и принимает это, он остаётся собой. И общая задача культуры – формирование человека, который осознанно поведет мир не к хаосу, деградации и распаду, а к установлению более совершенного, более гармоничного порядка, способного обнаружить и реализовать все еще не раскрытые способности человека, от которых зависит и будущее самого мира. Хочет ли мир запустить обратный процесс – яркое, шумное, затейливое, красочно переживаемое превращение человека в обезьяну? Или, может быть, «мечтает» о сложном преобразовании его в некое невиданное полусущество-полумеханизм – что готовит нам теряющая человека наука?
И потому ныне Человек – это звучит проблематично. Все более проблематично…
Многообразие культурных миров и вызовы универсализма
А. Н. Медушевский. Диалог культур: пространство, время и смысл существования в науках о человеке
(Презентация книг О. М. Медушевской)
Возможности и пределы диалога культур определяются изменением социальных отношений и взаимодействий, эмпирической базой исследований, принятыми познавательными методами. В гуманитарном познании XX в. констатируются трудности, связанные как с отсутствием теории, адекватной современному состоянию науки, так и с отсутствием четких понятий, которыми могли бы оперировать разные области знаний. Основная причина этих трудностей – несоответствие традиционных методов познания новой социальной реальности. Наряду с этим в российском гуманитарном познании XX в. существовал ряд специфических трудностей, связанных с господством однопартийной диктатуры, навязанной марксистской идеологией, разрывом преемственности по отношению к дореволюционной академической традиции, длительным периодом изоляции гуманитарной мысли и высшей школы от мировой науки.
Исправить ситуацию в гуманитарном познании призваны серии научных публикаций ИНИОН РАН (Центр гуманитарных научно-информационных исследований), последовательно реализованные на рубеже XX–XXI вв., – «Культурология. XX в.», «Лики культуры», «Книга света», «Summa culturologiae», «Зерно вечности», «Письмена времени», «Humanitas», «Российские Пропилеи»[282]. Их инициатором, главным редактором и автором проекта выступила С. Я. Левит, огромный личный опыт, знания и энтузиазм которой позволили не только определить стратегию публикаторской работы, но и собрать блестящий круг авторов, переводчиков и издателей для решения этой задачи. За короткое время небольшой группе интеллектуалов удалось осуществить работу, достойную крупного научного института и издательства: были подготовлены к печати, переведены, комментированы и изданы более 300 книг русских и иностранных авторов, большинство из которых ранее не могли появиться на русском языке по идеологическим и цензурным причинам и впервые вводились в научный оборот российского профессионального сообщества. Книги, выпущенные под редакцией С. Я. Левит, привлекают внимание читателей содержательной глубиной, высоким академическим уровнем изданий, а также неизменным изяществом оформления. Хотелось бы подчеркнуть необходимость продолжения этой работы и поддержать Светлану Яковлевну во всех будущих начинаниях. Эта работа достойна тем большего уважения, что велась в непростых условиях неустанного поиска финансирования, постоянного срыва контрактов со стороны ряда издательств. Можно констатировать, что появление этих серий и всего корпуса опубликованных книг и источников стало не только «жизненным проектом» его инициатора, но и вкладом в российскую культуру, существенно изменившим общую ситуацию в российском гуманитарном познании и образовании.
