«профессиональное обучение» приобретало в колониальном контексте негативные коннотации. Наконец, реабилитация далеко не всегда приводила к желаемому результату: даже по статистике самих властей Маньчжоу-го, приблизительно у 70 % пациентов возникал рецидив [Manchoukuo 1942: 725]. От сотрудников Институтов здоровой жизни требовали решения весьма неблагодарной задачи: в условиях недостаточного финансирования обеспечивать пациентам курсы лечения, зарубежные истоки которых вызывали в обществе противоречивые отклики. Чиновники признавали, что по части масштабов деятельности и имеющейся ресурсной базы Институты здоровой жизни были «далеки от идеала», и все же настаивали на эффективности лечения пациентов в таких заведениях [Ibid.: 722][230]. Тем более сводило на нет успехи Институтов здоровой жизни снижение объемов государственного финансирования, перераспределявшего средства на подавление внутренних беспорядков, обеспечение развития промышленности и ведение Священной войны. Опубликованные после окончания оккупации разоблачительные материалы явственно свидетельствуют о том, что институты не выполняли взятые на себя в рекламных объявлениях обязательства. При этом комментаторы дают понять, что население, тем не менее, в определенной мере ожидало от деятельности этих учреждений обещанных результатов. Так, Ван Сяньвэй замечает, что у институтов «на вывеске – баранья голова, а на полке – собачье мясо» [Wang 1993: 712].
Методики лечения зависимости были не только противоречивыми, но и вызывали сомнения по части их действенности. Консенсуса по лучшим медицинским практикам не было. Отдельные институты, в том числе заведение в Бэйлин, располагали оптимальной инфраструктурой, в то время как остальные учреждения были вынуждены обходиться оборудованием, которое даже пропагандист Институтов здоровой жизни Сюй Бочунь полагал весьма изношенным. В некоторых случаях пациентам предлагалось обучение трудовым навыкам, иногда их принуждали к тяжелой работе. Все институты были вынуждены заниматься сбором денег или сокращать свои расходы, чтобы иметь возможность продолжать свою деятельность. Отсюда и возникала необходимость приукрашивать действительность или лукавить, что в конечном счете подрывало к этим институтам доверие. По мере развертывания Священной войны и повышения потребности властей в привлечении рабочих и солдат институты столкнулись с ситуацией, когда от них требовалось делать больше с меньшими затратами. При этом учреждения лишались возможностей обеспечивать пациентам безболезненные способы отказа от наркотиков. Такие техники, как «наблюдение и запрет», вызывали скорее сомнения, даже если допускалось, что они помогали оградить наркоманов от повышающих риск рецидива факторов и от необязательных коммуникаций с родными и близкими для их же блага. Некоторые товары для лечения зависимости были питательными веществами, которые способствовали улучшению состояния здоровья больных. Другие же, вопреки громким заявлениям, губили потребителей. И самое важное – ни один товар, в том числе «Ruosu», не мог излечить наркозависимость всех обратившихся за помощью.
Уже после развала Маньчжоу-го Институты здоровой жизни были подвергнуты широкому осуждению как «мошеннические» организации [Ibid.: 709]. Зачастую отмечалось, что такие учреждения были не чем иным, как центрами распространения наркотиков или трудовыми лагерями. Марк Дрисколл цитирует слова очевидца событий о кампании 1944 г., в ходе которой реабилитационные центры работали как прикрытие для рекрутирования разнорабочих на тяжелые виды работ. Зарегистрировавшихся для лечения наркоманов, по словам свидетеля, вывозили на место работы прямо из черного хода институтов [Driscoll 2004: 231; Wang 1993: 713]. Сообщалось о неопределенном количестве наркоманов, которые в ходе курсов лечения «исцелялись» не только от зависимости, но и прощались с жизнью. Различные мемуары, написанные уже после краха Маньчжоу-го, указывают на то, что китайцы издевательски называли Институты здоровой жизни «Институты загубленной жизни»[231] [Wang 1993: 711]. Сам факт того, что многие наркоманы обращались в подобные заведения как к последней инстанции, гарантировал, что по крайней мере определенная часть пациентов не переживет воздержание от наркотиков. Институт здоровой жизни «Бэйлин» в Фэнтяне, который так расхваливал Сюй Бочунь, критиковали за чрезмерную изолированность от внешнего мира. Его отдаленное местоположение заставляло задуматься о том, что в действительности происходило за высокими красными стенами института. Недовольство неспособностью государственных программ реабилитации обеспечивать оптимальные результаты привело к тому, что местные жители окрестили реабилитационные центры «Институтами растущего сопротивления» [Mou 1993: 723]. Наличие противостояния подобным заведениям подтверждается, в частности, событиями после краха Маньчжоу-го в 1945 г., когда разъяренные местные жители учинили расправу над несколькими директорами Институтов здоровой жизни [Han 1993: 449]. Однако далеко не всех руководителей этих центров ждала такая участь. В частности, Сян Найси, руководивший несколькими заведениями, в том числе центром «Бэйлин», продолжил блистательную карьеру и после 1945 г. Какое-то время он преподавал в структурах при Народно-освободительной армии Китая, а потом перешел на службу в Медицинский колледж при Тяньцзиньском педагогическом университете[232]. Впрочем, даже самые лучшие намерения таких специалистов, как Сян, лишь усиливали противодействие властям Маньчжоу-го. Вне всяких сомнений, раздражение было связано, по крайней мере отчасти, с тем, что даже новейшие научные достижения и знания проигрывали в битве с опиумом. Значительная часть этого раздражения была связана с лицемерной позицией Опиумной монополии, которая была создана для уничтожения рекреационного потребления опиума и зависимости от него, а на деле, казалось, лишь продвигала и наделяла демоническими свойствами.
Товары по лечению зависимости были популярны, однако справлялись с зависимостью ненамного лучше институтов. В частности, питательные свойства «Ruosu» мало способствовали полному исцелению от опиумной зависимости, что, впрочем, не помешало добавке быть одним из самых востребованных потребительских товаров того времени. «Ruosu» активно продается в Японии вплоть до наших дней. По состоянию на март 2005 г., рыночная капитализация компании-производителя оценивалась в 3,395 млрд иен[233]. Стоит отметить, что в разделе «История компании» нынешнего корпоративного сайта вообще никак не комментируется деятельность компании за пределами Японии в 1930-е гг. и 1940-е гг., хотя это и было время существенной популярности «Ruosu» в Китае и Маньчжоу-го. Цель своей деятельности по состоянию на 2010 г. компания формулировала следующим образом:
[Наша цель – ] содействовать формированию и развитию здорового и процветающего общества посредством проведения исследований, разработки, производства и поставки фармацевтических препаратов. Мы помогаем обеспечивать здоровье и благосостояние людей за счет улучшения характеристик разнообразных лекарств безрецептурного отпуска и рецептурных препаратов благодаря имеющемуся у нас длительному опыту в области техник брожения и выращивания культур, а также применению результатов новейших биотехнологических исследований (http://www.wakamotopharm.co.jp/ (дата обращения: 14.06.2022)).
Именно эти «техники и результаты исследований» были опробованы на континенте в середине XX в. и продвигались рекламными кампаниями, которые находят свое отражение в рекламе «Ruosu» в наши дни:
Мы можем помочь создать сообщество счастливых людей по всему миру для всех, кто хочет здоровой и успешной жизни. Как производители товаров для улучшения жизни и здоровья, мы гордимся нашим вкладом в развитие общества и берем на себя обязательства сохранять улыбки на лицах как можно большего числа пациентов
