всплывали всё новыми и новыми образами творящегося тогда безумия. Но был ли это геноцид, как описывали книги по истории? В этом были сомнения. Ведь даже самый никчёмно агрессивный маньяк не смог бы удержаться у власти без четко выработанной позиции и плана действий. Ко всему прочему, в тоталитарных странах, а тем более в империях, неприязнь к какой-то одной нации – это слабость. Действиям такого масштаба требовалось более холодное рациональное объяснение, и, немного потратив время на поиски, я нашел ответ.
Дело было не в личной неприязни к какой-то отдельной народности. Правитель тех времен был человеком, не имеющим особых предпочтений к той или иной нации, но призирающим людей в целом. Миллион жизней в плюс или минус для него вовсе не был элементом игры, он всего лишь следил за империей, принимая в расчет только глобальные вещи. И как мудрый правитель, он понимал, что национальные черты отдельных народностей не дадут возможности в те времена навязать общие для всех шаблоны понимания происходящего. Это сейчас банковско-товарная система в сочетании со СМИ может это делать со всем миром, но не тогда. Для создания покорной целостной структуры требовалось перемешать подконтрольные нации, сделать из них одну, с общими интересами и традициями. И эта политика применялась без особых усилий. Территории с людьми ярко выраженной национальности организованно грузили в поезда и вывозили как скот на новые земли, а их места заселяли такими же из других мест. Истребив корни, можно без особых усилий формировать в умах людей новую реальность.
Но тут вышел казус. Громадный кусок был заселен самобытными людьми, привязанными именно к своей земле и не имеющими ни малейшего желания меняться. Попытки вывезти их принудительно не увенчались успехом, люди настойчиво возвращались назад, преодолевая тысячи километров. Предложить земли лучше имеющихся им не могли, да и вагонов для принудительного вывоза такого количества людей страна в распоряжении не имела. И как итог, было принято бритвенно изящное с геополитической точки зрения решение. От неудобных людей нужно было очиститься. Когда-то планета сделала такое с динозаврами, еврейский бог перезагружал землю Ноевым ковчегом, так что на квадрат земли тысячу на тысячу километров с умершими здесь людьми никто и внимания не обратил. Я до момента прочтения даже не подозревал о возможности существования такого факта у нас под боком. Но людям свойственно не обращать внимания на вещи, их не затрагивающие.
Мы как-то раз с семьей отправились в замок Дахау послушать времена года Вивальди. Хорошее исполнение требует качественного зала, и профессионалы решили, что стены замка придадут звучанию ту легкость, которой и заслуживают произведения Вивальди. И они не ошиблись, все было именно так. Бах требует высоких потолков и органного звучания, Равель – внутреннего дворика старого города, Моцарт – природы теплого летнего вечера, а Вивальди – именно просторного зала замка с огромными окнами, выходящими в сад. Но суть сказанного касается не музыки, а места. Блистательный замок в Дахау был окружен полями, во времена фашизма удобрявшимися золой человеческих тел. Насколько мне было известно, сюда вагонами возилась даже земля из тех мест, где мне посчастливилось недавно строить уборную. Но на тот момент меня поразил только Вивальди, особенно «Весна»12. Сейчас же временной пласт истории уже моей страны, как подгнившая чешуйка внутри добротной луковицы, не давал спокойно об этом думать мне преображенному, чувствующему косвенную ответственность за случившееся. При всей позитивности Кирилыча как отдельной личности ему тоже не мешало бы знать о подгнившей чешуйке в истории его народа, хотя бы ради дани уважения к людям, невольно передавшим ему в дар те земли.
* * *
Библиотека закрывалась, и мне однозначно дали понять, что пора заканчивать. Я, будто в пелене событий, присыпанный пеплом, не замечая ни людей вокруг, ни празднично нарисованных белых линий, побрел в жилище АА. Похоже, эмоции меня покинули, всё и так неоднозначное стало совсем противоречивым. Я пытался найти отговорки, почему фигурка провоцировала искать понимание окружающего, а не охладить свой разум до мальчика-дзен. Нужны ли нам полученные знания, не таится ли в непоколебимой глупости и лени нашего друга Нолана ключ к правильной оценке мира?. Со всеми этими мыслями я зашел на кухню съемного жилища и открыл рот.
За столом сидела молодая девушка и пила чай. Я, не успев уйти от своих мыслей и переключиться, вошёл в ступор.
– Добрый вечер, – пробубнил удивленно я.
– Приветик, – ответила очень милая приятная девушка, отхлебнув из чашки.
В голове у меня всё перепуталось. Будь это какая-то из знакомых Валика, её бы сюда не пустили, да и не выглядела она как те девушки, с которыми он водился. Без единого тона косметики, с очень добрым открытым лицом, она явно не вписывалась в то окружение, в котором жил Валентин. Вернее, тот мир не подошел бы этой девушке, она была намного добротнее его. Возможно, она ещё один жилец?! Но у нас недостаточно комнат для жилья. Сразу же пришла мысль, что я готов стелить себе на полу, лишь бы её поселили именно в мою комнату.
– Вы, наверное, Филипп? – весело улыбаясь, спросила она.
– Фи-фи-филипп, да… – пробубнил я в никуда, пытаясь собраться с мыслями.
– Хм, да. Вы именно такой странный, как рассказывала мне бабушка, – звонко, но с уверенностью протараторила она.
– Ба-ба-бабушка?! – по-бараньи проблеял я, уже злясь на свою реакцию.
– Да, вы снимаете комнату у моей бабушки, вместе с этим хорьком Валентином. Жуткий гуляка и бабник, он как только меня увидел в первые, сразу пытался непристойно клеиться. Прохвост ещё тот.
– Этого я не могу сказать с уверенностью. Возможно, вы правы, но ко мне он не клеился.
Она хихикнула, вполне достойно оценив шутку. Чистота её слепка подтверждалась правильностью форм, приятным, немного низким голосом и всеми прочими мелочами, которыми должна быть наделена молодая девушка. Очень скромно одетая, она выглядела просто потрясающе, что в сочетании с информацией о родстве с этой обезьяньей семьей приводило меня в ещё большее замешательство.
– Вы такой смешной и совершенно не похожи на остальных, – сказала она задумчиво и прихлебнула ещё чаю.
– Я не здешний, и скоро отсюда уеду, – ответил я серьезно и очень правдиво, сам не понимая зачем. Девушка изменилась в лице, превратившись в мудрую, тертую жизнью женщину.
– Сказана чистая правда. Да и акцент ваш, Филипп, если честно, об этом явно говорит, хоть вы ещё и шепелявите.
– Это так заметно?
– Для меня да. Странно, что народец не стал задавать вам наводящие вопросы. Бабушка ведь сказала, что вы с востока.
– Вы первая, кто мне об этом сказал, – приятно удивленный, пробормотал я, немного взяв себя в руки. Я был рад, что на меня
