— Михаил Васильевич, а может быть, попросите разрешения летать и днем м ночью? Летали же мы с вами бомбить белофиннов среди бела дня, и все обошлось благополучно.
— Попробую… — согласился я.
При первом удобном случае я попросил разрешения на дневной боевой вылет.
— А вам что, жизнь надоела? — сказали мне.
— Насчет жизни трудно сказать, где мы. больше ею рискуем: в дневном ли на большой высоте или в ночном полете, когда жизнь всего экипажа висит на кончике стрелки радиокомпаса.
— Наша часть создана для ночной работы. Пока у немца еще большие преимущества, и мы не можем рисковать ни людьми, ни кораблями, — возразили мне.
— Ничего, попытка — не пытка, от истребителей отобьемся своими пушками. Чего их зря возить? А зенитка на большой высоте не попадет. Не выйдет — будем летать только ночью, а выйдет — будем работать и днем и ночью…
Через несколько дней командование выделило два самолета для опытного дневного бомбометания. Один корабль веду я, второй — Николаев. Со мной на головной машине штурманом летит Штепенко, а вторым пилотом — Пусэп.
Отправляясь в первый дневной вылет на Калугу, я долго советовался с Александром Павловичем. Нас не смущал зенитный огонь, который несомненно ждет нас впереди, а волновали возможные встречи с вражескими истребителями. Сколько их будет? Отобьются ли наши стрелки?
На старте даю команду:
— Стрелкам внимательно следить за воздухом. Боеприпасы экономить и зря не стрелять!
Корабль, шедший на высоте чуть более обычной, точно был выведен штурманом на город.
Вот зеленеет знаменитый загородный сад. Сюда часто приходил отдыхать Константин Эдуардович Циолковский.
Осенью 1936 года я вместе с другими летчиками был приглашен на открытие памятника на могиле К. Э. Циолковского в этом саду.
Прошло пять лет, и вот теперь я привел самолет сбрасывать бомбы на находящийся по соседству Калужский вокзал…
Нас сильно обстреливают. В привычный шум моторов вклинивается посторонний, трескучий звук. Пахнет порохом. Вокруг самолета дымное облако зенитных разрывов. Они все ближе и ближе.
— Саша, все сбросил? — спрашиваю Штепенко.
— Ни одной. До цели немного но дошли, а тут еще дымом все заволокло. Надо еще подержаться.
Зенитный огонь не ослабевает.
Хочу предупредить по радио командный пункт и идущего позади Николаева, по Богданов докладывает:
— Радиостанция по работает. Осколком разворочен передатчик.
— Как дела, механик?
— У четвертого мотора давление масла падает. Скоро придется выключать. В плоскостях и фюзеляже — много дырок, небо видно. Рулевое управление в одном место подрублено. В остальном — все в порядке.
Штепенко открывает бомбовые люки, машина вздрагивает.
— Саша, поскорей управляйся, они уже пристрелялись.
Штепенко не спешит. Он всегда действует наверняка. Слышны редкие разрывы бомб. Мы над вокзалом.
— Товарищ командир, — докладывает башенный пушкарь. — С аэродрома поднимаются истребители.
— Сколько их?
— Два, но они еще далеко.
— Саша, не тяни! — тороплю я штурмана. — Если нас собьют, то только ты будешь в этом виноват, и я, пожалуй, откажусь больше с тобой летать.
— Спешить в пашем деле нельзя… Поманеврируйте еще минуту-другую!
Попробуй тут подержись под таким адским огнем!..
«Герой — это человек, который в решительный момент делает то, что нужно делать в интересах человеческого общества». Эти слова Юлиуса Фучика невольно приходят мне на ум, когда я вспоминаю действия Героя Советского Союза штурмана Штепенко во время бомбежек вражеских тылов.
Наконец штурман докладывает:
— Летчики, все готово, можно маневрировать и домой уходить!
— А как истребители?
— Набирают высоту и уходят па восток, за реку.
— На восток? Ну, пускай себе идут, там есть кому их встретить.
Идем со снижением. Сняты кислородные маски.
Вот мы уже дома, заруливаем на стоянку.
Противники дневного полета придирчиво рассматривают самолет:
— Сколько пробоин!..
— Ну как, Михаил Васильевич, жарковато было?
— Немного досталось.
— Какие результаты?
— Все бомбы положены точно в цель.
— Какие трофеи привезли с собой?
— Десятка три пробоин. Повреждены мотор, радиостанция и рулевая тяга. Через пару дней корабль войдет в строй. А как дела у Николаева?
— Примерно так же. Отбомбился под жестоким обстрелом, имеет попадания…
Через год после первой бомбежки Берлина Штепепко вновь отправился в рейд на столицу третьего рейха. На этот раз командиром корабля был Эндель Пусэп.
Летали они несколько раз.
Все годы войны, каждое утро Совинформбюро сообщало миру: «Наша авиация дальнего действия успешно бомбила тылы противника. Уничтожено самолетов… эшелонов… складов…»
Много труда положил и боевой штурман Штепенко, чтоб появлялись эти сообщения.
В последний раз Штепенко прилетел в Берлин 8 мая 1945 года, на этот раз как экскурсант. В такой же роли оказался и я. Мы встретили здесь День Победы.
Летчики из АДД осматривали Берлин, надеясь отыскать следы бомб, сброшенных ими в разное время на город. Воронок от бомб, развороченных улиц, руин в Берлине было сколько угодно, попробуй узнай, чья это работа!
Александр Павлович сказал мне в очень тихом после капитуляции Берлина:
— А мне все слышится треск зенитных снарядов, видятся лучи прожекторов, ловящие самолет над вражеской землей, вспоминаются не вернувшиеся на базу товарищи… Как хорошо, что все это теперь прошлое…
Боевые летчики нашли себе место в мирном труде. Меня и Александра Павловича Штепенко направили и полярную авиацию. Эндель Карлович Пусэп вернулся в Эстонию. Сейчас он — министр социального обеспечения Эстонской ССР.
ТРИ ЗОЛОТЫЕ ЗВЕЗДЫ
«Внимание, Покрышкин!»
Весной 1943, года произошло кубанское воздушное сражение — одно из крупнейших в минувшей войне. Бои в небе шли над землей с рассвета до темпа. В воздухе порой было тесно от самолетов.
Геринг послал па Кубань отборные авиационные части.
Их встретили в кубанском небе советские летчики, закаленные в огне войны. Они расправлялись с самыми известными асами. Один только Александр Покрышкин в отдельные дни «сваливал» с неба по три-четыре вражеских машины.
Участвовали в боях и бомбардировщики авиации дальнего действия.
В самый разгар боев я вел тяжелый бомбардировщик во вражеский тыл. Недалеко от Краснодара радист крикнул мне по внутреннему телефону:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
