— То есть если накрыть халатом останки праведника, пробубнить специальные слова, помахать колотушкой или предпринять еще какие-то ритуальные действия, кости и череп превратятся в тело? В хорошо сохранившийся труп? — настаивал Кольбах.
— Не понимаю, герр Кольбах, откуда у вас такой примитивный подход…
— Из экспериментальных данных, — Кольбах разложил поверх халата вереницу фотоснимков обнаженных тел. — Все эти тела принадлежат праведникам. Ведь человек, добровольно расставшийся с жизнью ради своей веры, — праведник? Именно такие религиозные фанатики кончали с собой в местных катакомбах из года в год с древних времен… В каменных коридорах и пещерах полно костей этих жертв мракобесия… Хороший материал для эксперимента! Что скажете, профессор?
— Он сделал это… Расшифровал полный текст и восстановил ритуальную практику… Он смог вернуть праведникам тела… А души? Смог он вернуть в мир хоть одну душу? Душа обязана служить тому, кто вернул ее в мир, как своему хозяину… За хорошую службу он наградит душу праведным телом, и она получит шанс прожить новую жизнь и вырваться из круга смертей и рождений…
— О ком вы говорите? Кто «он»? Фамилия, имя, адрес, — чеканил Шеф, а Пауль запихнул в пишущую машинку чистый лист и приготовился фиксировать ответы.
— Нет! Я не смею назвать его! Он силен! Он страшен! — возопил Меркаев истеричным голосом и принялся раскачивать стул с такой угрожающей амплитудой, что Паулю пришлось вызвать охранника с ведром воды и окатить увлекшегося герра Профессора. — От черной боннской магии нет защиты — для духов нет ни стен, ни запоров…
— Профессор просто бредит… — Карл Кольбах сокрушенно покачал головой. — У него явное расстройство психики. Мы не можем передать его советскому представителю Деканозову в таком жалком душевном состоянии! Герр Меркаев нуждается в срочной медицинской помощи!
— Распорядиться, чтобы пригласили доктора? — уточнил расторопный Пауль.
— Сами справимся. У нас имеется новейшее средство для лечения душевнобольных! — Кольбах извлек из сейфа пресловутый прибор со шкалой, двумя переключателями, электрическим щупом и медными пластинками на проводках, некогда обнаруженный в клетчатом чемодане.
— Хотя бы инструкцию вложили! — он открутил ухоженным длинным ногтем винтик, снял приборную панель, рассмотрел сложную начинку и разочарованно протянул: — Аккумулятор сел… Попробуем включить эту штуковину прямо в розетку, а пластинки запихнем ему под ладони. Практика — главный критерий истины, мы сможем выяснить эмпирическим путем, что обозначают деления на шкале…
— Ни в коем случае! — перепугано завопил Меркаев. — Вы изжарите меня, как на электрическом стуле! Прибор нужно настроить и вложить специальную кассету, которая модифицирует электрическую волну!
Увы, наставление герра Профессора несколько запоздало: исполнительный Пауль уже воткнул вилку в розетку и ученого мужа изрядно тряхнуло ударом тока.
— Прошу простить… — офицер Ратт незамедлительно отключил напряжение.
— Ничего, дружище! В этой жизни мы все чему-то учимся… — утешил его Шеф.
Едва отдышавшись, герр Профессор застонал:
— Негодяй… Вы ничем не лучше красной сволочи! Всех этих комиссаров, которые мучили меня в двадцать первом! Вы точно такой же! Тот же самый! Я вспомнил Ургу, вспомнил двадцать первый! Я все вспомнил!
— Видите, Пауль, от этого медицинского приспособления есть ощутимая польза! Оно успешно восстанавливает память! А раз вы вспомнили все, герр Меркаев, то в ваших интересах мне ответить! Назовите имя!
— Которое… У него легион имен… Он масон! Он сам дьявол… — профессор сильно вспотел, побледнел и стал бормотать, сбиваясь и путая слова: — Он много лет исследует боннскую магию… Он похитил мои находки, присвоил мои догадки, обобрал меня до нитки… Но я все готов ему простить. Все! За то, как сильно он преуспел…
— Имя!
Связанный профессор попытался пошевелиться, сделал неловкое движение, стул под ним скрипнул и сразу упал, словно его с силой толкнула невидимая рука. Герр Меркаев ударился головой о кафельный пол судорога прошла по его телу, после чего ученый потерял сознание.
35. Карающая длань
Я вселю в него страх Божий! — победоносно, как ораторию, возглашал кардинал Фанцонни, до предела разгоняя «Майбах» Шефа Кольбаха. Его высокопреосвященство негодовал, то и дело бросал руль, потрясал кулаками и совершенно не следил за дорогой.
Бешено мчавшийся автомобиль уже нагонял страх на припозднившихся обывателей. Герр нунций заслуживает самого строгого штрафа за такую езду! Увы, сейчас Пауль лишен возможности выписать нарушителю квитанцию и, более того, вынужден ерзать на пассажирском сиденье рядом с начальником.
Рабочий день Карла Кольбаха и его личного помощника давно завершился, но офицеры Гестапо сочли возможным пожертвовать временем отдыха и откликнуться на призыв кардинала Фанцонни сопроводить его в местный собор. А поскольку безопасность папского нунция все еще находилась под угрозой, верный служебному долгу Шеф Кольбах предложил его преосвященству для поездки личный автомобиль. И сейчас у Пауля, изводившегося на заднем сиденье вместе с законным владельцем «Майбаха», сердце просто
кровью обливалось: разве мыслимо так обращаться с прекрасной машиной! Задняя подвеска жалобно скрипит, а во что превратятся покрышки, лучше и не думать! Мужественные черты Шефа Кольбаха периодически отражались в зеркале заднего вида и напоминали лицо человека, который стоически переносит прогрессирующую зубную боль. Обнадеживало только то, что на переднем сиденье угрюмый отец Якоб уже приготовился в критическую минуту выхватить руль у облеченного саном лихача. Нынешним вечером путь от гостиницы «Лесная корона» до Соборной площади показался Паулю бесконечным, как Млечный путь!
Наконец автомобиль резко затормозил.
— Прибыли! — герр нунций залихватски хлопнул дверцей, не дожидаясь спутников, решительным шагом направился к дверям собора и громко постучал в двери массивным кольцом.
— Кто там? — робкий голос отца Грегора был едва различим через окованную металлом массивную створку двери. Лицо подоспевшего отца Якоба скривилось так, словно его незаслуженно осыпали отборной бранью. Зато бархатный голос герра нунция прозвучал необыкновенно буднично:
— Телеграмма. Срочная…
— Мне? Прямо сюда? — бледная тень отца Грегора появилась в узком просвете приоткрывшейся дверной створки. Ширины щели оказалось вполне достаточно, чтобы отец Якоб просунул в нее ступню и сильно двинул в дверь плечом. В результате створка стукнула зазевавшегося отца Грегора по лбу, а ворвавшийся в помещение герр Якоб присовокупил к удару двери еще и мощный удар кулаком под подбородок. От такого физического воздействия тощий пацифист пролетел по длинному проходу между скамьями и с грохотом приземлился у самого алтаря. Отец Якоб нагнал жертву и очень убедительно пнул ногой:
— Сейчас я из него сектантскую дурь выбью! — заверил нунция отец Якоб.
— Только не здесь! — гуманный кардинал Фанцонни воздел к каменным сводам сдобную десницу. — Не в Божьем храме!
— Правильно! Тащите его в ризницу! — скомандовал отец Якоб.
Пастор Грегор плакал и каялся, как на настоящей исповеди:
— …Именно тогда, после неудачи со взрывом в школе, я был завербован британской разведкой. По моей духовной слабости. Меа maxima pulpa …39 Мое единственное оправдание — я не был хорошим агентом! Да и было это почти двадцать лет назад! — покаянно прошамкал сквозь разбитую губу привязанный к строительной балке отец Грегор и тем накликал новый профессиональный удар разгневанного отца Якоба.
— Ну — признавайся до конца! Чертовы англичане заслали тебя сюда расстроить переговоры нацистов с советами?
— Оставьте его, Якоб! Такими темпами он нам поведает, как в детстве булочки с лотка воровал! Я сейчас сам с ним поговорю! — его высокопреосвященство подобрал подол облачения и, маневрируя между кучами строительного мусора, приблизился к привязанному священнику.
— Согрешить деянием — сущая мелочь, ибо самые страшные грехи мы творим неправедным помышлением! Мысль нечестивая предает душу в руки дьявола! Покайтесь, сын мой, в греховном помышлении и познайте неисчерпаемую милость прощения! Сознайтесь, чем прельщал вас на исповеди этот… медик?
— Фармацевт. Аптекарь Шпеер, — уточнил Шеф Кольбах.
— Я не знал, кто он, не знал! Это дьявольские козни…
Был поздний вечер; отец Грегор запер центральную дверь и даже ризницу, да и самому ему уже давно пора было уйти домой. Но он, в чем искренне кается сейчас, зачитался газетами, сидя в исповедальне — под казенным светильником. Никто не мог проникнуть в запертое здание — отец Грегор был просто потрясен, когда его окликнули через окошко:
