— У меня нет доказательств, сынок. И она тогда утверждала, что упала и ударилась. М-да. Много раз ударилась. Сломанная рука, треснутые рёбра. Кровоподтёки. Гематома на голове. Думаю, твой отец её… травмировал. Из ревности, видимо.
— Он бил её? — задаю прямой вопрос. Всё, что нужно, я уже услышал. Мать не лгала. И когда утверждала, что доказательств нет, ошибалась. Всегда есть те, кто видит слишком много. Как Ольга Ивановна, к примеру. Мне достаточно было подумать и вычислить. Стопроцентное попадание. Не везение, а холодный расчёт. Я всегда этим отличался — умением находить решения в безнадежных ситуациях.
Она вздыхает. Постукивает ручкой по столу чуть чаще, чем до этого. Поднимает на меня глаза.
— Думаю, да. Она никогда не жаловалась. Но я видела синяки, когда приходила в ваш дом. Халаты с длинными рукавами. Платья с глухими воротами. Домашнее насилие — страшная вещь. И, судя по всему, ты не знал. Приехал искать правду?
Она прозорлива. Так и есть. Но снова язык не поворачивается произнести вслух очевидное.
— Знаешь, что я скажу тебе, Эдгар? Через столько лет узнавать некоторые вещи всегда больно или неприятно. А ещё они разрушают кое-что. Тревожат тех, кто уже спит вечным сном. Не знаю, зачем тебе это нужно, но раз ты приехал за ответами, значит хотел услышать правду.
— Я её услышал. Раньше, — очень тихо выдавливаю из себя признание.
— Не поверил, — поднимает она накрашенные брови.
— Нет.
— Весь в отца, — смеётся она кашляющим смехом старой вороны.
— В какого? — делаю контрольный выстрел и внимательно слежу за лицом старой женщины.
— Значит, Эльза рассказала тебе, — тянет она слова и отбрасывает в сторону ручку. — Они оба такие были. Петер и Олег. Властные и непримиримые. Похожие, как близнецы. Держались всегда друг друга, пока маленькая Эльза не встала между ними. Вот что я тебе скажу, сынок. Не суди. Жизнь она полосатая. Никто не знает, каким боком повернётся. В этом как раз и кроется суть: радость, боль, трагедии, счастье смешиваются, как звуки, что вылетают из гармошки. Или рояля — не важно. Главное — у всех мелодия выходит своя. Каждый сам себе композитор. Вот какую музыку напишешь, с такой и будешь жить.
Её слова и голос звучат во мне долго. Всю дорогу до дома.
— Ты и дирижёр, и исполнитель. А рядом с тобой — оркестр. И только от тебя зависит, сыграют ли твои близкие что-то по-настоящему красивое, или будут тянуть кто в лес, кто по дрова, как в известной басне.
Я спешу домой. К своему «оркестру», к жене. Мне сейчас жизненно необходимо увидеть её глаза, услышать голос. Пусть это слабость. Пусть. Может, в этом как раз — сила, которой я не знал раньше.
Поцеловать её. Прижать к себе. Понять и простить. И, может, она тоже меня простит.
В цветочном магазине я выбираю букет роз — нежный и красивый, похожий на Таю. Бело-розовые бутоны на крепких стеблях с шипами. Я не боюсь уколоться, потому что больше не хочу жить с закрытыми глазами.
65. Тая
Мы с Ольгой сдали последний экзамен в семестре на «четвёрки», Синица получила свой заслуженный «трояк» и светилась, как медный таз после хорошей чистки.
— Ладно, в этот раз я проиграла, но в следующем году мы с сыном зададим всем жару. Будем отличниками и всем носики утрём.
— Фантазёрка, — фыркаю я, — там стопроцентно сидит маленькая любопытная девочка с носиком-кнопочкой, — дразню Линку: никакой уверенности в поле ребёнка у меня нет.
— Сама ты кнопочка и носик. У меня там пацан, ясно? Красивый весёлый мальчишка!
Синица кладёт руки на плоский животик, и я ей завидую. Приходит такое чувство — грустная тоскливая зависть. Потому что мои шансы заполучить хоть мальчишку, хоть девчонку равны нулю. Некстати вспоминаю предложение Эдгара и моё молчание в ответ. Может, он серьёзно намекал на ребёнка, а я перемудрила? Поосторожничала? Надо было в омут головой — и плевать на всё.
А после этих крамольных мыслей вспоминается, что я совсем забыла о таблетках. Напрочь. Со всеми этими волнениями, побегами, ссорами. Не пью их вот уже несколько дней. Шансов забеременеть у меня нет, конечно. Критические дни как раз перед этим, и всего лишь одна бурная ночь после моего возращения, но на миг я верю в чудо: а вдруг?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Где ты, Эдгар? Телефон молчит. И я не решаюсь звонить. Не буду мешать. Может, он хочет подольше побыть с матерью? Разговаривает. Думает. Решает. Он всегда очень ответственно подходит к любому делу. А мать — всё же не договор и не сделка, а живой человек.
Я снова заперта в четырёх стенах, но сегодня меня это не тяготит. Мы с Марком и Настей читаем «Волшебника Изумрудного города». По очереди. Настя читает быстрее, Марк — выразительнее. Настя потом может почти наизусть любой отрывок рассказать.
— У неё память, как у мамы, — гордится Марк, а Настюшка смущённо краснеет и трясёт рыжеватыми кудрями-облаком.
— Мама всегда с нами читала. Как ты, — Настя жмурит глаза, вспоминая. — И к урокам помогала готовиться. А ещё она меня вязать крючком научила. Я умею. Воздушные петли, столбики с накидом и без.
Они скучают по ней — это видно. И чётко уловили момент, когда можно и говорить, и рассказывать о том, как они жили раньше.
— Она ведь выздоровеет, правда? — заглядывает девочка-облако мне в глаза. И в голосе её — страх и надежда.
— Обязательно, — говорю правду. — Она очень любит вас и скучает.
Они переглядываются и подсаживаются ко мне ближе.
— Леон сказал нам, — заикается от серьёзности Марк.
— Ты маму видела, — подхватывает Настя.
— Мы боялись. А он успокоил. Сказал, что ты подтвердишь.
Они смотрят на меня с жадным интересом, и тогда я обнимаю их, рассказываю сказку о хорошем лесе, где волшебный воздух. Где выздоравливают люди, и скоро их мама обязательно приедет к ним, чтобы встретиться.
День тянется, как шёлковая нить, из которой плетут кружево мои мысли. Подкрадывается вечер, а Эдгар не возвращается. Дети играют в своей комнате, а я стою у окна. Выглядываю. Думаю. На сердце — грусть.
Безопасники пошли выгуливать Че Гевару. Старательные трансформеры с каменными мышцами. Я не пытаюсь с ними разговаривать — ни к чему. Это не Веня и Андрей. Страшно сказать, но я скучаю по ним. Они какие-то были свои, что ли. Король и Шут. Более живые и настоящие. А может, это просто разные ракурсы восприятия.
— Нельзя так, Тая, — это снова Леон. — Ты же не живёшь, а считаешь часы.
Я пожимаю плечами. Мне, наверное, легче убить время, чем заняться чем-нибудь полезным. Я пыталась. Но сил хватило только на детей. Я даже никакой «редкостной гадости» не приготовила, как хотела. Ожидание оказалось сильнее — мне его не побороть.
— Не важно, Леон. Я умею ждать. Я была меньше, чем Настя и Марк, когда не стало родителей. Но я всё равно их ждала. Верила, что однажды всё изменится, хотя понимала: оттуда не возвращаются. Но так легче было жить. Дни проходили за днями.
— А если он не вернётся? Или сделает больно, как уже сделал, и уйдёт?
Он встряхивает меня за плечи. В глазах его — молнии.
— Не говори так, — прошу и отшатываюсь, но руки его удерживают меня. — Не смей!
Лицо его искажает мука. Красивые губы кривятся, черты становятся чётче от сдерживаемого гнева. Но сердится Леон не на меня.
— Он не стоит тебя, понимаешь? Такие, как он, только давят и не оставляют после себя ничего живого. Он будет бесконечно наказывать тебя и унижать, пока ты не превратишься в тень, подобие себя, той живой и яркой Таи, какой ты была до него. Вспомни свой смех, искры радости и как зажигала всех, кто рядом с тобой находился! Ты уже не такая. Уже под вуалью грусти. А он… не умеет любить. Не достоин.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ты же говорил: вместе мы сила? — я всё же пытаюсь освободиться. Упираюсь ладонями в твёрдую грудь. Для худого костлявого мальчика он слишком силён. Жилистый. А я считала его чуть ли не хлипким ботаном.
— Говорил. Я так видел. А сейчас вижу по-другому. А до этого говорил то же, что и сейчас: между вами нет любви. Доверия. Вы как два подарка, упакованные каждый в свою обёртку. У тебя есть бант, у него — парадная лента, но нет между вами ничего общего, что связывает, соединяет. Вы даже не парная вещь, вроде туфель, а какие-то отдельные предметы. Чужие. Будто вас случай свёл вместе или какое-то общее дело. А вы попытались вместе жить. Не знаю, как он, а ты, наверное, настроила воздушных замков и поверила, что всё по-настоящему.
