А Тиса сидела и мучилась вопросом: «Эффект волн на голое тело – это только для прим? Или мне тоже можно заказать? А где? В космокабинках эффекты только для одежды… Кстати об одежде! Кто теперь удивится моему дождю с лужами после этого моря?» Но больше всего Тиса переживала из-за того, что ей никак не удавалось войти в состояние возвышенного умиротворения. Как, скажите, умиротвориться, если с одной стороны раздражают тигрокис и грязное платье, с другой – бесят идеальная ню-прима и Коль, пожирающий голосистую красотку глазами. Правду говорят: упустишь одно время – остальное тоже пойдет наперекосяк. И надо же было недореветь! Страшно подумать, что случилось бы, не выдави она даже те две слезинки? Приземлился бы, небось, летунец не в лужу, а ей на голову!
Умиротвориться, умиротвориться, умиротвориться…
Долго еще Коль будет пялиться на нагую крикунью? Кто вообще придумал эти ню-оперы?! Просто вокал, видите ли, скучно! Распоясались, Творцы! Еще полвека назад сидели тише дохлого таракана, а сейчас повылазили на сцены. Хрон бы вас слизал. Интересно, замужем ли прима? Что-то в новостях мелькало. Кажется, есть муж и двое детей. И куда, скажите на милость, благоверный смотрит? Наверно, туда же, куда и Коль… А если он влюбится? Прима ню-оперы и знаменитый художник… Две звезды. Ужас!
Умиротвориться!
Прима прошлась по сцене, колыхнула пышным бюстом, скользнула по залу томным взглядом и взяла верхнее «фа». Коль расплылся в блаженной улыбке, тигрокис, мурлыкая, выпустил когти.
Проклятье! Если не получится умиротвориться, придется идти на тайм-коррекцию, выравнивать покореженное время. Она скосила глаза на наручник. Квадрат слёз вогнулся сам в себя, став похожим на песочные часы. Но остальное время нетронуто. Пока. Значит, можно успеть…
Тряхнуло.
Она не сразу поняла, что это вовсе не театральный спецэффект. Впрочем, сразу никто не понял. И немудрено – сколько лет уже не было землетрясений?
Тряхнуло еще раз. Со стен и потолка посыпалось, что-то треснуло, люди сорвались с мест, кто-то завизжал, перекрикивая всё еще поющую приму.
Неужели это я? Это из-за меня? Ой, мамочки!
Снова толчок. Тиса не удержалась на ногах, рухнула, хватаясь за Коля, как за спасение. Мужчина одной рукой прижимал к груди тигрокиса, другой пытался поднять любимую. Кто-то уносил со сцены приму, кто-то рвался к выходу, а Тиса прижималась к Колю и думала, что пока они вот так стоят, обнявшись, никакие природные аномалии им не страшны.
И тут тряхнуло с новой силой…
…Время содрогнулось, сплющило квадраты, но в последний миг проявило милосердие и обошлось без человеческих жертв. Синяки, царапины, пару сотрясений, но главное – все живы! А вот тигрокису не повезло. Удар, от которого человек лишь поморщится, для него оказался смертельным. Коль рыдал над полосатым комком шерсти, как ребенок. Благо, начался у него квадрат свободного реагирования – с мужчинами-то время слезами редко делится.
Коль рыдал.
А Тиса прижималась к нему всем телом, повторяла слова утешения и, сдерживая счастливую улыбку, думала только об одном: жалко зверушку, но теперь Коль будет любить только ее.
Наручник показывал, что наступило время радости.
На тайм-коррекцию отправили всех, кто попал в зону тряски. Благо оказалось таковых немного: размещался Дворец Вокала на красочной, но малолюдной равнине. Как, впрочем, и любое заведение из категории «повышенно шумных». Любители вокала не должны мешать любителям тишины – правило, стоящее на страже покоя, помогло еще и уберечь жизни.
Коль лежал на койке, пялился в экран стеклянного шлема Времени и пытался, следуя инструкции, расслабиться и думать о прекрасном. Например, о тигрокисе. Ах да, прекрасное должно вызывать улыбку, а не слезы… Тогда он подумал про свои лепные полотна. Или, как их окрестили поклонники, «живые картинки». Удивительный феномен – в век торжества технического прогресса на пике популярности вдруг оказалось естественное, едва ли не первобытное, искусство. Оперная прима пользуется большей любовью, чем моднейший электро-ди-джей; выставка ручной лепнины собирает больше людей, чем галерея голографических картин с 4D-эффектами. Да что там говорить, последнее время всё чаще и чаще встречаются в продаже бумажные книги! Еще недавно их покупали лишь отпетые чудаки-Творцы, а сегодня даже закостенелые Человеки считают своим долгом пошуршать страницами.
Шуршать Коль любил.
Но еще больше любил создавать лепную красоту. Особенно гордился последним своим творением – «Лесной историей». Посмотришь прямо – сидит птица, задрав головку, песню поет. Подойдешь к картине сбоку – птица уже не поет, яркие перышки чистит. Поглядишь слева – лесная русалка на ветке улыбается, смотрит прямо, голубоватые волосы до земли свесила, справа подойдешь – спит русалка в густой листве, волосами укрытая. И так далее… Коль улыбался. Любил он свое творчество. Жил и дышал им. Влюблялся в каждую картину, коих у него было немало. А сколько еще задумок, сколько всего впереди!
К койке подошла кругленькая медсестра, сняла шлем с головы Коля.
– С локальными тайм-квадратами всё в порядке, – сказала она.
– Отлично! – Коль улыбнулся еще шире, а девушка в белом халате почему-то смутилась.
– Обо мне думал? – Только сейчас он заметил, что в палате кроме медсестры была еще и Тиса. Коль кивнул ей в ответ.
Коля выписали вчера, а ее задержали еще на сутки. Тиса сначала испугалась – вдруг это означает, что землетрясение произошло по ее вине? Но потом познакомилась с настоящим виновником ЧП и успокоилась.
Он лежал в соседней палате и был похож на кого угодно, только не на возмутителя спокойствия. Низкого роста, среднего возраста, с легкой черной щетиной и аккуратной стрижкой, а еще – с отчаянным беспокойством в глазах. Это его и выдало. За последние сутки Тиса не раз натыкалась на похожий затравленный взгляд – в зеркале.
Она подошла к незнакомцу и без обиняков сказала:
– Я думаю, трагедия произошла из-за меня.
– Милая панна, вы издеваетесь или пытаетесь меня утешить?
– Что вы имеете в виду?
– Оно меня за кисейную барышню принимает! – заявил в ответ незнакомец. – Что ни день – то часа два ревения. Издевается, не иначе!
– Вы не плачете!
– Мужик я или баба?! Кстати, меня Леро́й зовут.
– Вы не плачете, и ваши тайм-квадраты постоянно искажаются, – пробормотала Тиса. – Ваши и тех людей, которые с вами связаны. И часто, Лерой, вы вызываете землетрясения?
– Первый раз.
– Видимо, искажения достигли предела, – заключила Тиса, радуясь, что она всё же не виновата. Пока еще радуясь…
Седьмой час художник маялся в собственной студии. Маялся, мрачнея с каждой минутой. Бирюзово-зеленые водопады, текущие задом наперед, сюрреалистичные калейдоскопы, облака с чеширской улыбкой – всё это стояло у творца перед глазами, но стоило прикоснуться к глине, как руки превращались в две бесполезные плети, а голова – в пустой шар. Сказать, что Коль был обескуражен, значит, не сказать ничего. Никогда, ни разу за всю жизнь с ним не случалось подобного. Нет, можно всё списать на растянувшийся на целый день квадрат пустоты и уныния, но обычно в это время у Коля просто пропадало желание творить, сейчас же он не был способен на это физически.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
