Свои бесцеремонные предложения, предварительно одобренные в высших органах республики (Малом и Большом советах), Энрико Дандоло согласовал с Бонифацием Монферратским. Маркграф не был особенно совестливым христианином. Он нашел вполне приемлемым и совместимым с делом освобождения Святой земли (которая волновала его меньше всего) заключить и провести в жизнь еще одну сделку, временно превращавшую крестоносцев, по существу, в наемников Венеции. Бонифаций фактически уступал предводительство рыцарями дожу. После торжественного богослужения в соборе св. Марка престарелый Энрико Дандоло тоже принял крест и взялся самолично командовать флотом, который двинется в рейд против Задара. Дож был почти совсем слепой: то ли его ранили когда-то в голову, о чем рассказывает Виллардуэн, то ли, по известиям венецианской хроники Андреа Дандоло и Новгородской летописи, ослепили по приказу Мануила Комнина куском раскаленного стекла в бытность Дандоло послом в Константинополе. Несмотря на слепоту и на свой почтенный возраст, дож держался, однако, еще очень бодро. Богатырь телом и умом, он, как рассказывают современники, сохранял удивительную энергию и, добавим от себя, не менее удивительное бесстыдство.
"Наши пилигримы, - передает Виллардуэн, - были весьма обрадованы и сильно тронуты тем, что дож возложил на себя крест, по причине как его [дожа. - М. З.] мудрости, так и присущей ему доблести". На самом деле настроение крестоносцев не было столь оптимистичным, каким его описывает маршал Шампанский. Предложение венецианцев захватить Задар, сделанное рыцарям через Бонифация Монферратского, вызвало поначалу замешательство в ополчении креста. Иные, в частности из числа бедняков, у которых, по словам Гунтера Пэрисского, с собой было мало денег и которые, израсходовав их, не имели средств для продолжения пути, "оставив войско, повернули стопы свои назад и возвратились восвояси".
В научной литературе высказывалось мнение, будто бедняцкую оппозицию инспирировали церковники: бедняки-де были преисполнены религиозного энтузиазма и потому не захотели участвовать в завоевательном предприятии против единоверцев-христиан. Такая точка зрения верна только частично. Точнее было бы сказать, что, покидая Венецию, бедняки-крестоносцы выражали тем самым протест против лишений, которым венецианское правительство умышленно подвергало их на о-ве Лидо, и прежде всего против превращения Крестового похода в орудие венецианской политики. Почему, собственно, выгоды предприятия должны были достаться венецианским купцам? Далеко не все крестоносцы вообще испытывали желание, даже находясь в крайне стесненных обстоятельствах, служить интересам- Венеции. Домой отправились и некоторые видные сеньоры со своими вассалами, в том числе племянник и тезка Жоффруа Виллардуэна.
Хронисты, повествующие о раздорах и несогласиях, вспыхнувших в войске крестоносцев, когда дож внес свое циничное предложение насчет захвата Задара, рисуют картину таким образом, будто эти князья отклонили его предложение по сугубо религиозным соображениям. "Ибо они [князья. - М. З.], - утверждает Гунтер Пэрисский, - считали совершенно недостойным и недопустимым для христиан, чтобы воины Креста Христова обрушивались на христиан же убийством, грабежами и пожарами, что обычно бывает при завоевании городов". Богобоязненные предводители были якобы объяты ужасом оттого, что им придется совершить злодеяние. Смысл такого освещения причин возникшей среди высоких баронов оппозиции в том, чтобы хоть как-то обелить вожаков крестоносцев.
Вполне возможно, конечно, что отдельным сеньорам затея Дандоло представлялась неподходящей и с нравственно-религиозной точки зрения, поскольку г. Задар действительно был христианским по населению. Неясно было им и другое: как отреагирует церковь на действия крестоносцев против христиан? Главная же причина недовольства кое-кого из вождей заключалась прежде всего не в богобоязненности, а в нежелании сражаться за интересы Венеции: ведь сеньоры опоясались мечом не для того, чтобы таскать для нее каштаны из огня!
Вот почему часть знати и рядовых крестоносцев отбыла с Лидо в родные края. Что касается основной массы, то, вероятнее всего, она и не разбиралась толком в происходящем. Все переговоры Дандоло относительно похода на Задар велись, по признанию рыцаря Робера де Клари, лишь с людьми самого высокого положения. А это были вояки, в большинстве своем, как и Дандоло, безразличные к тому, кого и где грабить. Какое могли иметь значение религиозные сомнения для знатных баронов вроде Рено де Монмирай, графа Этьена Першского или видама Гийома де Феррьер из Шартра, которые еще раньше грабили в своих французских владениях аббатства и глумились над клириками? Перед отправлением в Крестовый поход им даже пришлось в присутствии многочисленной толпы принести в Шартрском соборе св. Петра покаяние за насилия над монахами и принять обязательство о возмещении ущерба. Тем более не способны были остановить этих отпетых головорезов какие-либо угрызения совести, когда в качестве альтернативы Крестовому походу стала вырисовываться война против города, принадлежавшего венгерскому королю; не прими они такую альтернативу, крестоносцам пришлось бы просто разойтись, да и только. Эта перспектива никак не устраивала "высоких баронов". Они предпочли принять предложение Энрико Дандоло. Так был предрешен поход на Задар.
5.9. Политический курс апостольского престола
Какую же позицию занял тогда святой престол? Попытался ли Иннокентий III разрушить замыслы венецианцев?
Едва только дож внес свое предложение, а мнения крестоносцев, посвященных в дело, разошлись, некоторые из тех, что повернули вскоре домой, направились в Рим - испросить у понтифика соответствующее дозволение. Они получили его лишь после долгих настояний. Одновременно в октябре 1202 г. к папе явился его легат - кардинал Петр Капуанский, ранее прикомандированный к войску крестоносцев. Дандоло и его советники, не желая, чтобы римская курия вмешивалась в крестоносное предприятие, попавшее в их руки, отклонили полномочия кардинала Петра. Коли он того хочет, может сопровождать рыцарей в походе обычным проповедником, но не папским эмиссаром! Оскорбленный легат воротился в Рим и тоже поведал Иннокентию III о войне против Задара, замышляемой дожем и вождями крестоносцев. Как подтверждает папский биограф, легат своевременно "и очень ясно открыл папе злое намерение венецианцев".
Таким образом планы главарей крестоносцев и правителей республики св. Марка стали известны апостольскому престолу. В Венецию тотчас полетело отправленное с аббатом де Лочедио грозное предупреждение: папа под угрозой отлучения вновь запретил крестоносцам нападать на христианские земли. Этот запрет был, однако, лишь очередной лицемерной уловкой Рима. Еще в то время, когда Петр Капуанский находился в лагере крестоносцев, вопрос же о походе на Задар проходил стадию обсуждения, ряд сеньоров обратились к легату за советом: как быть? Не разойтись ли крестоносцам, чтобы таким путем пресечь злое намерение Дандоло? В ответ на эти запросы легат, несомненно выражавший волю апостольского престола, заявил: "Простительнее и менее позорно искупить малое зло великим благим деянием, нежели оставить обет Крестового похода невыполненным и вернуться на родину, принеся с собой вместе с грехами еще и бесславие".
Следовательно, с точки зрения папы, Крестовый поход надлежало довести до конца любой ценой. Ни при каких обстоятельствах войско не должно расходиться, даже если его поведут против Задара, - такова была, в сущности, позиция папы, как ее раскрывает, в частности, и немецкий хронист из Гальберштадта.
Он рассказывает о том, что епископ Конрад фон Крозиг (со слов которого хронист, кстати сказать, писал свое сочинение), не отваживаясь примкнуть к сговору вождей крестоносцев с дожем Венеции, тоже поставил перед легатом вопрос: как поступать ему, епископу? "Тот (легат), - пишет хронист, - прямо ответил, что папа предпочитает лучше скрыть от них (крестоносцев) что-либо неподобающее, чем освободить их от обета этого похода, и дал ему окончательный совет, чтобы он (епископ Конрад) никоим образом не отъезжал от войска, постарался бы сделать, что сумеет, дабы вынести их (крестоносцев) гнусности, которые они могут совершить". И тогда епископ, продолжает летописец, "примкнул (к соглашению), так же как и четыре аббата цистерцианского ордена, которых папа специально назначил, чтобы они словом и примером возглавляли войско крестоносцев".
Иными словами, Иннокентий III устами своего легата фактически потворствовал тому, чтобы планы Венеции были осуществлены. Формально он подтвердил теперь свое запрещение поднимать меч на христиан и тем самым выполнил долг католического первосвященника. Иначе папа и не мог действовать: нападение на владения венгерского государя, числившегося крестоносцем, только набросило бы тень на Крестовый поход и подорвало бы существеннейший принцип универсалистской политики папства, не говоря уже о его престиже, который оказался бы сильно подмоченным.
