Рафроем принес ей не только накидку, но и полотенце, и кувшин горячего взвара с пчелиным и хмельным медами. Когда он вернулся, через четверть часа, Гелананфия успела смыть с лица песок и переоделась – накидка пришлась ей чуть ниже коленей. Сойдет, решила она, оглядывая себя – зеркалами посредники не пользовались. Темно-золотые волосы царевна расчесала и стянула в мокрую, тяжело свисающую косу.
– Взвар, как вижу, пришелся тебе по вкусу, – заметил Рафроем, указывая на пустой кувшин.
– Целительный бальзам. Переезжай в Париону и можешь торговать им с царского дозволения. Сколотишь состояние! Вот только вам деньги не нужны.
– Не нужны. Ты и вправду желаешь поговорить с нами немедля?
Царевна вздохнула. Свидание со смертью в пучине высосало из нее все силы, но это сейчас волновало ее менее всего.
– Да. Мне не будет покою, покуда я не услышу ответа. Я выгляжу пристойно?
– Вполне. Во всяком случае, наш бальзам придал твоим щекам более живой оттенок. Я сообщил коллегам о твоем прибытии. Тебя ждут.
Он провел ее в зал собраний, круглую палату со светлыми стенами. Мозаика на полу посреди зала изображала три луны, заплетенные ветвями и усыпанные самоцветами. Мозаику кругом обрамляла скамья, на которой уже восседали шестеро старших посредников – двое мужчин и четыре женщины.
Седьмое место занял Рафроем. Встав, посредники поклонились царевне – скорей уважительно, чем подобострастно. Гарнелис не был их царем. Посредники веками подчинялись только собственной власти.
Рядом с хрупкими, изящными и молчаливыми посредниками Гелананфия ощущала себя крикливой великаншей. Поэтому она молча взирала на них, покуда не встретилась взглядом с Рафроемом.
– Полагаю, мой вопрос уже отвечен, – проговорила она как могла негромко, и все же по залу загуляло эхо. – И все ж приступим.
– Для нас большая честь – принять ее высочество царевну Гелананфию, – начал Рафроем, – явившуюся с посольством от своего царственного деда, царя Гарнелиса. Предлагаю сесть.
Гелананфия опустилась на скамью по одну сторону круга, семеро посредников – по другую.
– Прежде чем вы продолжите свои догадки, – спокойно произнесла она, – позвольте поправить. Не царь послал меня. Я пришла от лица своего родителя, царевича Галеманта. Увы, ныне мнится мне, что жизнь моего отца в опасности, и хуже того – что он погиб. – Послышались вздохи изумления, но царевна твердо продолжала: – Во время битвы на Серебряных равнинах вы заслужили титул посредников и доверие всей Авентурии. Надеюсь, что это доверие оправдано ныне.
– Присно и вовек, – ответил Рафроем, и шестеро посредников повторили его слова эхом.
– Я пришла задать вопрос, от которого зависит будущее Авентурии.
– Мы ответим на него, насколько можем.
– Ко двору моего деда явился некий Лафеом. Царь сделал его своим… товарищем, наперсником, советником. Не могу сказать в точности, кем он является ныне для моего деда, но занимает он пост главного архитектора. По совету этого человека начато строительство измышленного им великого памятника. Последствия этого решения ужасны, однако Гарнелис словно бы не видит этого, и отказывается выслушивать близких.
Суть в том, что оный Лафеом, склонивший моего деда к сему губительному начинанию, называет себя посредником. Обликом и повадкой он схож с посредниками; Гарнелис верит ему, а Гарнелис мудр. Он не желает слышать и слова против Лафеома. Но я… Я не знаю, что и думать.
Скажите – ведом ли вам такой посредник? Посылал ли за ним мой дед, или сами вы отправили его к нашему двору по некоей причине?
Посредники переглянулись, мрачно покачивая головами. В зале словно бы потемнело.
– Нет, – откликнулся, наконец, Рафроем. – Имя это нам неведомо. Из тех немногих посредников, что путешествуют ныне по Девяти царствам, никто не носит подобного имени, и я не вижу причин нашим товарищам называться чужим именем. Никто из нас не покидал острова на протяжении последних пяти лет, и никто не отправлялся в Янтарную цитадель.
– Это все, что я хотела знать. – Усталость настигла Гелананфию. Закружилась голова, и царевна едва не упала. Рафроем поспешил поддержать ее. – Я знала! – выдохнула она. – Едва войдя сюда и завидев вас, я знала – Лафеом самозванец. Он похож на вас, но… все ж не похож! И я не понимаю, как не видит этого дед!
– Не береди прошлого. Тебе нужно отдохнуть.
– Нет… нет, я в порядке. Мне нуден воздух.
Когда Рафроем выводил царевну из зала, остальные посредники вновь встали и отвесили поклон.
– Ты точно не хочешь пойти к себе в комнату?
– Пока нет. Нам надо поговорить наедине. Может быть, в саду?
– Хорошо.
Он провел ее по мшистым лужайкам позади Коллегии, и они двинулись вдоль ручья. Над головами перекрикивались хохлатые птахи. Во влажном воздухе пахло прелой листвой. После нескольких вдохов Гелананфия немного пришла в себя.
– В садах так покойно, – заметил Рафроем.
– Здесь прекрасно, – согласилась царевна. – Этот сад исцеляет душу. Скажи, ты родился здесь?
– На Змеиных островах, в роду посредников.
– Это… одиноко – быть чародеем?
– Ничуть. Не более, чем самодержцем Авентурии.
Ручей тек из лесу. Они шли против течения, пока не наткнулись на водопад, и стояли там, молча глядя, как вода рушится в серебряный пруд, окаймленный блестящими на солнце камнями.
Наконец, Гелананфия заговорила:
– Странно – я всегда была ближе к деду, чем к отцу. В отцовском сердце всегда была пугавшая меня гранитная жилка. Чем старше я становилась, тем больше он волновался о том, кто же возьмет в жены такую здоровенную дурнушку, и кто будет мне достойной парой и подобающим соправителем…
– Нашел он кого-нибудь?
– О да. Вполне подходящего молодого княжича. Наш брак скрепил бы союз Девяти царств, и царь из него вышел бы удачный. Загвоздка была только одна – мы с ним друг друга ненавидели. Замуж идти я отказалась. Так что отец меня годами недолюбливал. А я обходила его стороной, и все больше занималась войском.
– А твой загадочный возлюбленный?
– Не знаю, что с ним стало. Долгая история. Я пытаюсь свыкнуться с мыслью, что могу никогда его больше не встретить.
– Значит, ты одинока?
Гелананфия рассмеялась.
– Рафроем, надеюсь, это не предложение! Я же тебя раздавлю!
Чародей отвернулся, сдерживая улыбку.
– Ни в коем разе, заверяю тебя.
– В общем, Галемант по большей части на меня злился. А Гарнелис был так добр и ласков. Когда я не могла разговаривать с отцом, я всегда приходила к нему. Поэтому так тяжело видеть эту перемену.
Рафроем нахмурился.
– А в чем она выражается?
– Гарнелис – добрый царь. Я бы сказала, слишком добрый. Он всегда слишком волновался из-за своей ответственности; бабушка говорила, что он слишком мягкосердечен. С этого все и началось. Я заметила это, когда вернулась в Цитадель три года назад. Он стал замкнут, вспыльчив. Рассудок его оставался все так же остер, и врачи не находили в нем никакого изъяна, так что болезнь тут причиной быть не может.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
