Рафроем нахмурился.
– А в чем она выражается?
– Гарнелис – добрый царь. Я бы сказала, слишком добрый. Он всегда слишком волновался из-за своей ответственности; бабушка говорила, что он слишком мягкосердечен. С этого все и началось. Я заметила это, когда вернулась в Цитадель три года назад. Он стал замкнут, вспыльчив. Рассудок его оставался все так же остер, и врачи не находили в нем никакого изъяна, так что болезнь тут причиной быть не может.
– Быть может, эта хворь поражает душу.
Лицо царевны отвердело.
– Если так, я не могу найти в себе жалости к нему. Он стал отвратительно относиться к бабушке – оскорблять, игнорировать. Отец говорил, что мрак в его душе не мог появиться ниоткуда, что эта язва уже была в нем. По его словам, сердечная теплота Гарнелиса изначально нарушалась приступами черной меланхолии и минутами жестокости, и так было, сколько отец его помнил.
– Но когда проявилась эта язва —до появления Лафеома или после?
Гелананфия примолкла, обдирая один за другим восково-бледные лепестки сорванного цветка.
– До. За несколько месяцев. Но Лафеом как-то исхитрился появиться в самый подходящий момент и воспользоваться им. Вдвоем они задумали построить великий памятник Богине и Богу – дар Гарнелиса народу Авентурии.
– Что же в том дурного?
Гелананфия горько хохотнула.
– О, эту весть встретили ликованием. Даже я решила, что мысль прекрасная. Но мой отец сразу понял, чем она отольется – пустой тратой даров земных и жизней людских. Он молил Гарнелиса оставить эту затею, но царь стал ею одержим. Всякий, перечивший ему, становился врагом. Включая моего отца.
Гарнелис избавился от добрых людей, верно служивших ему годами, а на их место ставил жестоких, честолюбивых подличателей – уж прости за грубость, но мягче не скажешь! А те, кто прогневал его в самой малости, исчезали.
– Исчезали?
– Я почти уверена, что он казнил их.
Рафроем присел на валун, будто не мог поверить собственным ушам.
– Царь поступает так с собственным народом? Заурома…
– Разбита. Завет нарушен.
– Морские змеи! Вот почему они беспокойны! Гелананфия, не плачь…
– Это брызги от водопада! – Она села рядом с чародеем, но отвернулась. – Последней каплей стал театр. Сафаендер поставил пьесу, высмеивающую государево безумие – и Гарнелис снес театр, а на его месте приказал возвести свой памятник.
– Старый царский театр? Я так любил его… Да и Гарнелис любил! Он повел нас туда смотреть «Аркенфелл», помнишь? Он бы не…
– Так все говорили. А он сделал это. Сорок человек погибло, защищая театр. Народ так любил Гарнелиса, что не верил ни единому дурному слову о нем – до того дня. Царь отчуждается от земли все сильней, и так где были любовь и доверие, остались жестокость и страх.
– О боги… – прошептал Рафроем.
– Отец отослал меня ради моей же безопасности. Он и сам подумывал о бегстве, но боролся с этим искушением. Странно – только в противостоянии с Гарнелисом мы с отцом примирились. И даже сблизились – впервые в жизни. Он был добрый человек, Галемант. Почему я все время говорю «был»?
Рафроем молча слушал.
– Моя жизнь тоже была в опасности. Но я не могла тратить время по укромным углам. И я двинулась сюда. Но мне кажется, что корабль мой затонул не случайно. Гарнелис знал, куда я направлюсь, и пытался погубить меня.
– Создав водоворот? Милая моя, на свете нет чародеев, способных на это, даже меж посредников. А ваш царь не повелевает роф.
– Я знаю, это нелепо. Но мне так чудится. Так что если, вернувшись, я не застану отца в живых, я буду горевать, но не изумляться. Гарнелис убивает собственных наследников. Что это может значить?
– Не мне решать.
– Я думала… – Она запнулась, и Рафроем ободряюще погладил ее руку. – Я думала, если Лафеом и вправду посредник, то в этом безумии есть невидимое осмысленное начало. Надеялась, что вы прольете свет во тьму, куда мы упали.
– Я не могу. Пока не могу. Мы не боги, и не зовемся провидцами. Мы избраны посредниками лишь потому, что не приняли ничьей стороны во время…
– Рафроем, заткнись. Не хочу слышать твоих оправданий.
– Ладно. Но ты зря думаешь, что отыщешь ответ прежде, чем хорошо выспишься.
Царевна устало улыбнулась чародею.
– Значит, и вы не воздухом питаетесь? Рискну двусмысленностью – отведи меня в постель, Рафроем, прежде чем я отключусь, и тебе придется меня тащить.
Гелананфия проспала до конца дня и всю ночь. Ближе к утру царевну потревожили кошмары – вновь ее затягивал водоворот, и из зияющего жерла воронки на нее взирало отцовское лицо.
Просыпалась она тяжело, всплывая из-под простыней, будто из морской пучины. Несколько мгновений Гелананфия не могла вспомнить, кто она такая. Потом ответственность вновь обрушилась на нее, и царевна со вздохом опустилась на подушки.
В дверь постучали.
– Войдите! – крикнула Гелананфия, приподнимаясь на локте и приглаживая растрепанные волосы.
В распахнутую дверь ворвался ароматный ветерок. Царевна вспомнила самоцветных змей, и успокоилась.
– Доброе утро, ваше высочество, – приветствовал ее Рафроем.
В руках он держал поднос, и Гелананфия окинула жадным взглядом тарелки с золотистыми лепешками, кашей, сыром и плодами.
– Предупреждаю – я ему много.
– Помню, – с кислой миной заметил Рафроем. – Ты всегда таскала куски с моей тарелки.
– Ты их все равно не доедал.
Чародей опустил поднос ей на колени.
– Объяснить, что здесь что?
– Нет. Мне все равно, что за заморские плоды вы тут растите – я их и так съем.
Пока царевна ела, Рафроем выжидающе восседал рядом на табурете, сложив руки на коленях. Гелананфию его молчание начинало раздражать.
– Ты уже говорил с остальными? – поинтересовалась она.
– Наш разговор был личным, так что – нет. Но меня уже спрашивали, просишь ли ты нас посредничать.
Царевна едва не подавилась куском лепешки.
– Между кем и кем?
– Между тобой и царем.
– По-моему, это несколько бессмысленно. Посредничать уже поздно. И вспомни – он еще царь. А у меня никакой власти нет.
Чародей молча глянул на нее глубокими карими глазами. Возраст его определить было невозможно. Он казался полупрозрачным, и очень похожим на Лафеома… но если Рафроем был бесхитростен и ясен, как алмаз, то воспоминания ее о Лафеоме были обманчиво-смутны.
– Ну? – вопросила Гелананфия. – Нечего на меня смотреть.
Рафроем пошевелился. В гневе царевна обретала властность.
– Гелананфия, – спросил он, – тебе приходилось видать бхадрадоменов?
Принцесса подняла на него удивленный взгляд.
– Нет. Откуда? Им не дозволено пересекать Вексатский пролив.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
