на всех нас. Я снял брючный ремень и накинул ей на шею петлю. Раз руками не смог задушить, решил, что так будет надежнее. Это оказалось гораздо проще, чем я мог подумать. В ту минуту я почувствовал себя чем-то большим, чем человек. Когда я понял, что могу забирать жизнь, больше не мог быть прежним. Я обыскал ее сумочку. Хотел забрать кошелек и инсценировать ограбление. Но потом понял, что это слишком мелко. В качестве трофея забрал из сумки кофту с золотистыми пуговицами. Хотел швырнуть ее в морду отцу, но потом передумал. Одной пуговицы не хватало. Видно, оторвалась. Год я терзал себя и обдумывал случившееся. Пытался все забыть, но она приходила ко мне во сне.
Зинченко-младший снова опустился на пол, как будто, рассказывая все это,вынимал из себя начинку и больше не имел сил стоять. Опадал, как сдутый шар. А я все стоял над ним и слушал, толком не помня, где нахожусь и что должен делать дальше.
— Когда я закончил школу, отец отправил меня в Москву, поступать в МГИМО. Там я познакомился с одной симпатичной абитуриенткой. Притащил ее в гостиницу, в свой номер, а наутро очнулся без денег, бумажника и часов. Та тварь опоила меня и обобрала. Она оказалась вовсе не поступающей. Приходила к институту и выискивала лопухов побогаче, кто приехал из провинции. Тогда я понял, все бабы – твари. В метро я напал на свою вторую жертву. На пустой станции никого не было. Я задушил ее шнурком. Сначала мне стало легче, но потом я испугался, что меня раскроют, и вернулся домой, отцу сказал, что завалил экзамены. Он не поверил мне, потому что знал, что все было договорено, и что мне достаточно было просто прийти на экзамен. Пришлось рассказать ему правду. Как ни странно, он разозлился, кричал на меня, но поддержал. Сказал, что женщины для того и нужны, чтобы их использовать. Но взял с меня слово больше не убивать. Я пообещал, но остановиться не смог. Чувствуя вкус крови, я пьянел. Этот дурман ни с чем несравним. Моя прошлая жизнь казалась никчемной. Ты не представляешь, Петров, каково это — ощущать себя Богом… Я душил этих тварей, да, ты прав – выискивая незамужних. С третьей жертвой я познакомился через товарищей. Предложил покататься на машине и вывез ее в лесополосу на седьмой километр областной трассы. Все прошло как по маслу. Она даже ничего не заподозрила, пока я не начал ее душить. Думала, дура, что мы для другого уединились в грибных зарослях. Потом понял, что знакомиться — это опасно. Могут быть случайные свидетели. Стал нападать на молоденьких в парке и на Набережной. Потом вы взяли отца. Я рассказал о его интрижке с Соболевой тебе специально, чтобы усилить ваши подозрения. И как бы невзначай раскрыл тайну своей матери, что она застукала отца с любовницей. Это должно было вас запутать и окончательно навести подозрения на моего отца. Вы все силы бросили на то, чтобы доказать его вину, и совсем забыли про меня. Тогда я убил снова. Но в парке и на Набережной народ уже не ходил. Все боялись душителя – меня боялись. Пришлось сменить тактику и напасть на девку в гаражах. Сучка вырвала клок моей счастливой кофты. Я всегда надевал ее на дело. Удобно было скрывать морду таким капюшоном, в ней я как будто бы невидимым становился. Когда вы с Погодиным пришли за мной, я, честно скажу, испугался.
У него даже вырвался смешок, и я не знал, смеялся ли он над своими страхами – или над нами. Зинченко продолжал рассказ, как заведенный, он просто уже не мог остановиться:
— Думал, что у вас есть железные доказательства. Повелся на эти россказни с кофтой, которую я сдуру выкинул в мусорку в своем же дворе. Только сейчас понимаю, что если бы я тогда остался и не сбежал, то вы бы ничего не смогли доказать. Но тогда раздумывать было некогда. И я напал на вас. Как ты потом меня нашел, не буду спрашивать. И теперь ты здесь. Снова пришел. Значит, отец сделал все не так, как надо. Оплошал... Наверное, он уже опять в ментовке. Это он сдал меня? Слабак…
— Нет. Я догадался. И отец твой сломался. Убийца из него не вышел. Задушил неумело. На теле Синицыной кровоподтеки и следы борьбы. Совсем не как у прошлых жертв. Его главной ошибкой было оставить на месте преступления поясок. Он хотел подчеркнуть тем самым, что девушку задушили. Что это был душитель. Но поясок оказался непростой — приметный и редкий для нашего городка. А когда я швырнул ему в лицо фотографии убитых, он расклеился. Тяжело ему далось его первое убийство.
— А кто сказал, что это его первое? — злорадно ухмыльнулся Женька.
— Что?! Ты что несешь? Кого еще ваша ублюдочная семейка порешила? Говори!
— А этого я тебе не скажу… — лыбился Зинченко, поднимаясь на ноги и отступая к стене. — Никогда.
— Ты мне все расскажешь, тварь! — прошипел я. — Тебе придется. И так вышка корячится. Ты ничего не теряешь. Чем больше будешь говорить, тем больше времени пройдет до суда, дольше проживешь. В твоих интересах сотрудничать со следствием.
— А кто сказал, что я хочу подольше пожить? — Зинченко оскалился по-звериному, — Разве ты не понял? Я могу управлять смертью. Я не боюсь ее… Я и есть смерть.
Душитель вскочил на низкий подоконник и шагнул прямо через стекло наружу. Я бросился за ним, но не успел его схватить. Послышался звон осколков и глухой хлопок от падения тела, что бухнулось об асфальт. Я выглянул наружу. Лететь невысоко, всего второй этаж, но, судя по раскроенному черепу, от которого растекалась красная лужица, маньяк ухнул головой вниз. Повелитель смерти хренов! Я с омерзением плюнул на него.
А потом вздрогнул, чувствуя подступающий замогильный холод. Когда-то я умер именно так.
Сзади послышался стон. Я вздрогнул и обернулся. Соня зашевелилась. Я бросился к ней, упал на колени и приподнял ее голову:
— Ты жива! Соня! Как ты меня напугала!
Та открыла глаза. Увидев меня, она слабо улыбнулась:
— Я упала и ударилась головой, а потом ничего не помню.
— Вот я дурак, я думал, он тебя задушил, а ты просто потеряла сознание! Не смог… Не смог уловить твое дыхание. Прости, что тебе пришлось это пережить! — я целовал ее лицо и
