же именем, колесо судьбы воистину зловеще описало круг через столько лет.
Учение Будды гласит (пер. с англ. – Е. С.): «Невозможно сыну воздать его родителям за их милостивую доброту, даже если бы он мог нести своего отца на правом плече и свою мать – на левом на протяжении ста лет. И даже если бы он мог омывать их тела благовонными маслами сто лет, быть идеальным сыном, завоевать для них трон и отдать им все богатства мира – все равно он не смог бы воздать им в полной мере свой величайший долг благодарности… [Даже в опасностях пожара, потопа и ограбления матери и сыну есть возможность помочь друг другу.] Но есть три обстоятельства, когда невозможно матери спасти ее сына или сыну спасти свою мать – во время болезни, наступления старости и в момент смерти. Как может сын занять место своей матери, когда она становится старой? Как может мать занять место своего сына, когда он болен? Как может один помочь другому, когда приближается миг смерти? Неважно, как сильно они могли любить друг друга или как близки они могли быть, один не может помочь другому, когда случается такое».
У читателя есть уникальная возможность через толщу веков самому услышать горестный вопль Элеоноры, во многом перекликающийся с приведенным отрывком. Когда Ричард был в плену, она в горе и отчаянии писала папе Целестину, желая отдать свою жизнь за его и считая, что несчастья постигли сына за ее грехи (пер. с англ. – Е. С.): «Я таю от горя, тает плоть моя, кожа прилила к костям моим. Мои года уходят на вздохи, да хоть бы они совсем все пробежали; чтоб кровь моя вся вылилась из моего тела, чтоб мозг мой в голове и костях растворился бы от слез, чтоб вся я растаяла в слезах. Мои жизненные органы оторваны от меня; я потеряла опору моей старости и свет моих глаз. Исполнились бы мои мечты, если б Бог приговорил мои несчастные глаза к вечной слепоте, дабы не узрели они еще более горьких зол для моего народа. Кто позволит мне умереть вместо тебя, мой сын? Взгляни на мать в таком несчастье, о, Матерь милосердия, или если твой Сын, неисчерпаемый источник милосердия, взыскивает с сына за грехи матери, пусть с нее и требует за все то, в чем она согрешила, пусть накажет [за] грех – но не насмехается над болью невиновного. Пусть тот, кто побеждает, уничтожит меня. Пусть вознесет руку Свою и рассечет меня, и пусть послужит мне утешением, что, поражая меня скорбями, Он может не щадить меня».
Элеонора всю жизнь боролась за сына. Она помогала ему сражаться с отцом за родную Аквитанию. Она вырвала его из заточения в германских замках. Но вырвать его из рук смерти она оказалась бессильна. В Вербное воскресенье 11 апреля Ричарда отпел в Фонтевро епископ Гуго Линкольнский в сослужении епископов Маврикия Пуатевинского и Вильгельма Анжерского и аббатов Луки Тюрпенского и королевского духовника Петра Пенского. Тело короля было, в согласии с его последней волей, в знак смирения и раскаяния погребено у ног отца, сердце – рядом с могилой брата Генриха в соборе Руана. На погребении также присутствовали виконт Туара Амори со своим братом Ги, Гийом де Рош и Пьер Савари. А вот молодой супруги на похоронах не было – она прибудет позже выразить соболезнования свекрови. Можно только задаваться вопросом, почему она не поспешила на погребение мужа, либо – повернем проблему – почему похороны не отложили до ее прибытия? 21 апреля, судя по хартии королевы от этого числа насчет пожалования пруда и мельниц аббату Луке, Беренгария уже находилась у могилы мужа, ибо была одной из свидетельниц дара.
Это было лишним доказательством, что между Элеонорой и Беренгарией пробежала черная кошка. Все станет на свои места после смерти обеих женщин: Элеонора упокоится в Фонтевро – с мужем и сыном, такая же честь выпадет королеве Изабелле Ангулемской – второй жене Иоанна Безземельного. Беренгария в этот круг допущена не будет, хотя она скончалась позже Элеоноры, в 1229 г., явно, ее там не похоронили по воле Аквитанской Львицы. Размышляя над этим сюжетом, историки приходят к тому же выводу, который выше был сделан нами: Элеонора сделала Фонтевро усыпальницей своего рода, и именно по ее воле там был погребен ее муж, блистательный и неверный Генрих, затравленный «спущенными» женой сыновьями, как медведь собаками. Все-таки любила и продолжала любить, раз похоронила в Фонтевро!
Иоанна, сестра Ричарда, бывшая королева Сицилии, а теперь – графиня Тулузы, беременная и опасно больная, прибыла в Аквитанию, чтобы просить брата о военной помощи против восставших баронов – и застала его мертвым; чуя свою смерть, она, как пишет Р. Перну, «заявляет о намерении принять постриг в Фонтевро, любимой Плантагенетами обители, где ее мать устроила усыпальницу рода» (!!! – Е. С.)[107]. А говоря вот о Беренгарии, та же исследовательница отмечает: «Право на почетное нахождение в Фонтевро ее останки, стало быть, не заслужили». (Может, тут сказалась та настойчивость, с которой вдова, ни разу не ступив на землю Англии, требовала себе пенсию – в итоге Иоанн дал ей отступное в виде 1 000 марок серебром ежегодно и трех замков в Анжу и Байе.) Ж. Флори делает акцент на том, что для людей того времени проявляемая таким образом «власть» Элеоноры над «миром мертвых» значила гораздо большее, чем для нас: «Превращение аббатства в подобие королевской усыпальницы – отнюдь не безобидный замысел, если рассматривать его с идеологической точки зрения. Контроль, осуществляемый королевой над местом погребения династии (напомним, что местом своего последнего пристанища Генрих сначала выбрал Гранмон), и манипулирование могущественным образом смерти наделили ее властью, которая, согласно некоторым историкам, превышает наши современные о ней представления». Итак, перед нами тайна, которую невозможно раскрыть, зато она проливает свет на чувства Элеоноры к Генриху. Это тоже немало. Характерно, что после смерти Ричарда королева, вспоминая о нем в своих дарственных различным храмам и монастырям, наряду с ним непременно будет поминать добрым словом и своего супруга, к примеру (пер. с англ. – Е. С.): «Мы дали [пожертвование]… Богу и церкви Фонтевро, к услугам девственниц, служащих там Богу, за упокой душ наиболее достославных королей Англии, а именно господина Генриха, нашего мужа, и господина Ричарда, нашего сына» (1199 г.); «[Мы сделали] пожертвование рыцарям-храмовникам за упокой душ и на благочестивую память короля Ричарда, нашего сына, и короля
