«Волком смотрит» — это подлинное, зафиксированное современниками мнение, повторявшееся годами. Екатерина как-то спросила своего лакея Зотова: «Любят ли в городе князя?» Тот ответил честно:
— Двое любят — вы и Господь…
В зените своего могущества ему было скучно. Есть любопытнейшие воспоминания его племянника Энгельгардта.
«Можно ли найти человека счастливее меня? — сказал он после долгого молчания. — Все мои желания, все мои прихоти исполняются как по мановению волшебного жезла. Я хотел получить высокие служебные посты — и моя мечта осуществилась, я стремился к чинам — они у меня все теперь, я любил игру в карты — и я могу проигрывать несчетные деньги, я любил празднества — и я могу устраивать их с поразительным блеском, я любил покупать земли — и у меня их столько, сколько я хочу, я любил строить дома — я понастроил себе дворцов, я любил драгоценности — и ни у одного частного человека не найдется столько редких и красивых камней, как у меня. Одним словом, я осыпан…» С этими словами он схватил фаянсовую тарелку и разбил ее об пол, затем убежал в свою спальню и запер ее на ключ…»
Между прочим, это вовсе не капризы пресыщенного богача и всесильного вельможи, как может показаться, а официально введенный в психиатрию только в 1985 г. «синдром Ротенберга-Альтова» или «депрессия достижения». Суть ее как раз в том и заключается, что человек, оказавшийся в положении, когда ему просто нечего больше желать из задуманного, впадает в натуральнейшее душевное расстройство. Именно этот синдром (а вовсе не «жестокость буржуазного мира») сгубил главного героя романа Джека Лондона «Мартин Идеен». А потому специалисты советуют держать в загашнике еще какие-нибудь «запасные» серьезные желания — чтобы оставалась лазейка для нового приложения нешуточных усилий. Но в восемнадцатом веке таких тонкостей еще не знали…
Потемкин никогда не был скопидомом — все, что он с циничным простодушием присваивал из казны, он мотал. Например, на те самые великолепные праздники с сотнями гостей, фейерверками и пушечной пальбой — гремевшей в тот самый мин, когда светлейший князь, уединившись в парчовом шатре с очередной симпатией, достигал цели…
Люди тогда были яркие. Что бы они ни творили — цареубийства, воинские победы, казнокрадство, любовные дела, интриги друг протии друга — все происходило с нешуточным размахом, какого уже не знал скучный девятнадцатый век, как ни пытались миллионеры-оригиналы повторить иные забавы, не понимая, что окружающее время уже не то…
В главной квартире Потемкина в Бендерах насчитывалось не менее пятисот лакеев, двести музыкантов, кордебалет, труппа комических пьес, сотня златошвеек и двадцать ювелиров. Вспоминает очевидец: «Князь устроил в одной из зал занимаемого и дома палатку, где были собраны сокровища двух миров, чтобы очаровать красавицу, которую он хотел подчинить своей власти. Все там сверкало золотом и серебром. На диване, покрытом розовой материей из тканого серебра с бахромой и украшенной цветами и бантами, сидел князь в самом изысканном домашней костюме рядом с предметом своих вожделений, а вокруг них в костюмах, не скрывавших красоты тела, расположились пять или шесть дам, перед которыми дымились благовонные масла в золотых чашечках… За десертом разносили хрустальные кубки. Наполненные бриллиантами, и дамы приглашали брать из них».
Красавица, о которой идет речь — Екатерина Долгорукая, жена одного из служивших под начальством Потемкина генералов. Как полагалось в те времена, генерал нисколько не протестовал, поскольку сам где-то в отдалении развлекался с доступными красотками…
Прослышав, что в Вене живет выдающийся музыкант, Потемкин хотел пригласить его дирижировать своим оркестром — но дело сорвалось из-за внезапной смерти композитора. Фамилия его была Моцарт. Судьбы двух знаменитостей и талантов восемнадцатого века едва не переплелись…
В числе возлюбленных Потемкина — пять его племянниц, редкостных красавиц. Тогда это не считалось ни особенным извращением, ни кровосмешением — вспомним об Августе Сильном, который преспокойно спал и вовсе с родной дочерью, чему Европа восемнадцатого столетия лишь снисходительно ухмылялась.
Вареньку Энгельгардт (одну из племянниц, будущую княгиню Голицыну) Потемкин, судя по всему, любил по-настоящему. Одна из многочисленных любовных записок светлейшего: «Варенька, если я тебя бесконечно люблю, если моя душа ничего не хочет знать, кроме тебя, то умеешь ли ты, по крайней мере, ценить это? Могу ли я тебе верить, когда ты обещаешь вечно любить меня. О, как я тебя люблю, моя душа! Я никого так никогда не любил! Не удивляйся, если ты видишь меня иногда печальным: это совершенно невольные душевные настроения, и я прекрасно понимаю, что у меня нет никаких оснований быть грустным, но я не могу владеть собой. Прощай, мое обожаемое существо. Целую тебя всю».
Князь тревожился не зря: «обожаемое существо» было девочкой практичной и расчетливой. Немало воспользовавшись дядюшкиной щедростью, Варенька завела амор с будущим мужем князем Голицыным, а для разрыва с Потемкиным использовала хитрую тактику: притворилась, будто бросает любовника оттого, что его постоянные измены ей надоели. К слову, измены эти существовали не в ее воображении, а в реальности, так что крыть было нечем — карманы халатов Потемкина были набиты любовными записочками вовсе не от Вареньки…
Примерно так же вели себя и остальные осчастливленные племянницы — урвав немалую толику материальных благ, покидали князя. В полном соответствии с традициями эпохи. Сам Потемкин тоже не особенно стеснялся. Сохранились воспоминания, как однажды при большом стечении светского народа генерал Долгорукий, муж красавицы Екатерины, попытался было пенять Потемкину за связь со своей женой: судя по всему, чисто из приличия, чтобы проявить норов и не считаться «тряпкой». Потемкин — великан ростом, не обиженный силушкой — схватил его за орденские ленты, рывком вздернул в воздух и рявкнул:
— Несчастный, это я дал тебе и другим эти ленты, которых ты еще не заслужил! Все вы пешки, и я имею право делать все, что я хочу, с вами и со всем тем, что вам принадлежит.
Была в этом изрядная доля правды: слишком много народу откровенным образом выпрашивало у всемогущего князя чины и отличия, чуть ли не в ногах ползая. Точно, пешки. Потому что сохранилось немало свидетельств о том, как люди с чувством собственного достоинства отнюдь не лебезили с князем: мужчины давали словесный отпор, а одна из светских красавиц, когда Потемкин приобнял ее на людях, моментально закатила князю такую оплеуху, что звон пошел… Князь в таких случаях откровенно злился, но никогда не мстил.
Валить и подсиживать его пытались по-разному. Сейчас об этом мало кому известно, но буквально в последнее время дотошные исследователи раскопали любопытные факты. Выяснилось ненароком, что радищевское «Путешествие из Петербурга в Москву» — это еще и заказной памфлет, направленный против Потемкина…
Давайте по порядку. Господин Радищев, начнем с принципиальнейшего уточнения, крепостнические порядки поругивал исключительно абстрактно, взявшись за перо. Между тем сам он был владельцем аж трех тысяч крепостных «душ», которых никогда не проявлял поползновений освободить согласно собственным литературным идеям — идеи идеями, а с тремя тысячами рабов живется сытно и доходно. Не подлежит сомнению: если бы крестьяне Радищева, прочитав его книгу, попытались осуществить то самое «естественное право» на бунт и смертоубийство, Радищев не возрыдал бы от умиления, а моментально вызвал бы воинскую команду против подлых бунтовщиков. Обычно так и случается с абстрактными идеалистами, которые в частной жизни со смаком пользуются теми благами и привилегиями, против которых выступают публично…
Радищев был не затворник-мыслитель, а занимал довольно высокий по тем времена пост начальника Петербургской таможни. Таможни с момента своего появления на свет были для тех, кто там служил, невероятно хлебным местечком. Сам Радищев, правда, по свидетельствам современников, на лапу не брал — но, как это частенько случается с идеалистами, не обращал внимания на проделки подчиненных. А потому среди петербургского купечества в ту пору говорилось открыто — раньше, до Радищева, достаточно было подмазывать одного-единственного начальника таможни, а теперь приходится «отстегивать» дюжине подчиненных. Лучше бы уж один брал, обошлось бы гораздо дешевле…
Ну, в прямым начальником Радищева по означенному ведомству был граф Воронцов (как уже поминалось, брат знаменитой княгини Дашковой). Человек опять-таки «сложный и неоднозначный»: Потемкина он открытым текстом порицал за казнокрадство и роскошный образ жизни, но именно при Воронцове в ходе очередной бухгалтерской проверки на петербургской таможне неведомо откуда оказалось полтора миллиона неучтенных денег. Радищев, по его показаниям на следствии, обнаружив эти денежки, передал их Воронцову. После чего полтора миллиона куда-то загадочным образом испарились. Едва генерал-прокурор Сената Вяземский официальным образом поинтересовался, где полтора миллиона, воронцов моментально ушел в «бессрочный отпуск». Дело замяли, и деньги так никогда и не обнаружились. Ну, это было сугубо наследственное: отец Воронцова получил от окружающих кличку «Роман-большой карман», и дошло до того, что однажды Екатерина в день ангела этого самого Романа сделала ему подарок с намеком: расшитый бисером Кошелев длиной не менее аршина… Все вокруг смеялись, а Воронцову хоть бы хны…
