В чем же проблема со «Словом»?
Прежде всего в том, что оригинал подлинника, ветхой рукописи происхождением если не из двенадцатого, то хотя бы из семнадцатого столетия, попросту не существует, Мусин-Пушкин сначала никому его не показывал (уже не знаю, по каким мотивам), а после захвата французами Москвы воспрянул духом и стал уверять, что оригинал бесценной рукописи сгорел во время московских пожаров. Против такого аргумента крыть было решительно нечем, как ни взывал к здравому смыслу Каченовский.
В исторической науке, надобно вам знать, существует прелюбопытнейший «двойной стандарт». Подлинность нашумевшей, якобы написанной в седой древности «Влесовой книги» решительно отрицается на том основании, что ее подлинника никто не видел. Вообще-то это совершенно правильная точка зрения. Беда в том, что, когда историкам указывают на тот печальный факт, что и подлинника «Слово о полку Игореве» не видел никто, кроме Мусина-Пушкина (да и с ним дело темное), они дружно начинают уверять, будто это «совсем другое дело».
Почему? А потому! Потому, и все… Потому что «Слово» ученый мир «признает» подлинником, а «Влесову книгу» — нет.
Я вовсе не собираюсь кого-то уверять в подлинности «Влесовой книги». Просто-напросто элементарная логика требует, чтобы к предметам и явлениям соблюдался одинаковый подход. Если отсутствие подлинника — единственный критерий подложости, то он должен применяться ко всем без исключения «творениям», чье происхождение сомнительно.
Означенное «Слово» пестрит откровенными несуразицами. Начиная, простите за дешевый каламбур, с самого начала.
«Боян же вещий, если хотел кому песнь воспеть, то растекался мыслью по дереву, серым волком по земле, сизым орлом под облаками…» Интересно, за каких же недоумков нас держат жрецы «истории», если на полном серьезе пытаются втолковать, что в двенадцатом веке в русском языке существовало слово «мысль»? оно появляется как раз в восемнадцатом…
Аргумент вроде «это позднейшие переписчики вставили» автоматически уничтожается простейшим вопросом: «Покажи ранние списки и поздние. Покажи оригинал!»
А нету… Ни ранних, ни поздних, ничего, отдаленно напоминающего оригинал. Сегодняшние «толкователи», не моргнув глазом, пишут в оправдание этакого курьеза, что-де «Слово о полку Игореве» на Руси совершенно не пользовалось популярностью, потому, мол, и сохранился один-единственный экземплярчик, счастливо попавший под пытливый взор Мусина-Пушкина.
Вообще-то те же самые ученые историки частенько любят ввернуть, что единичность того или иного раритета чаще всего как раз и служит признаком подделки…
Вернемся к «Слову». Там попадаются перлы, которые в двенадцатом столетии просто не существовали. Например, «шеломы латинские» на князях Романе и Мстиславе. В применении к Западу слово «латынцы» начало употребляться гораздо позже, века с XV, когда произошло скандальное разъединение церквей. В двенадцатом веке еще не было деления христианской церкви на «православную» и «латынскую», разногласия имелись, но не было все же резкого размежевания…
Князю Галицкому Ярославу посвящены такие строки: «Ты стреляешь с отчего златого престола Салтанов за землями».
«Салтан» — это султан. В двенадцатом веке никаких таких «султанов» в Турции еще не существовало, султаны там появились в самом конце четырнадцатого столетия. Эти строки как нельзя более уместны веке в шестнадцатом…
Чтобы подыскать хоть какое-то объяснение (не вычеркивать же неудобную строку из «великого памятника»?), историки придумали этакую заумь: «салтаны», дескать, вовсе не турецкие, а — арабские. И дело якобы в том, что Ярослав Галицкий готовясь принять участие в крестовом походе против султана Саладина…
Одна беда: и в западноевропейских, и в древнерусских письменных источниках ни словцом не упоминается о подобных намерениях Ярослава. А ведь подобные предприятия требовали отправки послов к предводителям крестоносцев, каких-то переговоров, договоренностей, непременно остались бы упоминания о послах и переговорах… Но — нету…
В другом месте — очередной ляп. «Рассечены саблями калеными шлемы Аварские тобою, ярый тур Всеволод!»
Та же традиционная история, что с пеной у рта доказывает подлинность «Слова», не менее категорична касаемо аваров: гласит, что означенные авары начисто исчезли в девятом веке. Как же князь Всеволод ухитрялся дубасить саблей каленой по шлемам вымерших еще триста лет назад воинов? Что за роман ужасов с ожившими древними покойниками?
Быть может, тот, кто сочинил «Слово», попросту плохо разбирался в древней истории…
Отдельные циники, которыми богат наш век, давно уже утверждают, что «слово о полку Игореве» списано со вполне реального исторического памятника под названием «Задонщина». Эта рукопись повествует о войне русских с Мамаем.
Вот «Задонщина» как раз оригиналами похвастать может, и не одним. Ее краткий вариант сохранился в так называемом Кирилло-Белозерском списке, датируемом 70-ми годами XV века. Известны четыре экземпляра «расширенного варианта», шестнадцатого и семнадцатого столетий.
Аргументы? Извольте.
«Слово» начинается так: «Начнем же ту песню по былинам сего времени…»
Так вот, «серьезные ученые» нам сообщают, что слово «былина» в древнерусских текстах встречается только в «Слове» и «Задонщине». И загадочная страна «Хинове» упоминается только в «Слове» и «Задонщине», и нигде больше. Иные комментаторы видят в «Хине» Китай — но в «Слове» Ярославна недвусмысленно упоминает про «хинове стрелы», летящие в ее мужа Игоря. Значит, «Хинове» — это где-то рядом, уж никак не Китай…
Наконец, в «Слове» попадаются предельно загадочные слова, которых вообще больше никогда не встречается в древнерусских текстах: таинственные «шереширы» и не менее таинственная «зегзица». Историки опять-таки (по другим поводам, разумеется) любят говаривать, что подобное «словотворчество» — еще один признак «новодела». Между прочим, как ни бились, так и не отыскали «реку Каялу» и загадочные «Дудутки близ Новгорода», упоминаемые в «Слове».
Еще об истории его находки. Когда Новиков впоследствии был посажен, конфискованные архивы его «Типографической компании» попали к Мусину-Пушкину. Среди прочего Мусин отыскал там и работы умершего недавно писателя, историка и экономиста М. Д. Чулкова. Того самого, что за десять лет до того издал четырехтомное «Собрание разных песен» — народные исторические песни и сказания, которые Чулков в значительной степени подверг обработке. Следовательно, опыт работы со старыми «песнями», их творческого дополнения у него имелся.
Так вот, вскоре после работы с бумагами Новикова-Чулкова Мусин-Пушкин и припер Екатерине «Слово о полку Игореве», к которому она осталась совершенно равнодушна…
Быть может, кое-что знала?
Вторично свою копию старинной рукописи Мусин-Пушкин показал в 1797 г. императору Павлу I. Тот распорядился: издать! Но Мусин-Пушкин отчего-то начал подготовку к изданию только год спустя. Циники уверяют, что он попросту дожидался смерти Новикова, первоначального хозяина бумаг Чулкова, который — единственный! — мог что-то знать о подлинном авторе «Слова».
Вот такая история о «древнем» памятнике, чьего оригинала не существует — а сам «памятник» набит либо терминами, которых нет ни в одной другой древнерусской рукописи, либо ляпсусами, которых автор двенадцатого века ни на что не мог сделать. Каждый вправе относиться к нему по-своему.
Но вернемся к Екатерине.
Ее смерть была внезапной. Войдя в гардеробную, лакеи застали императрицу на полу, без сознания, и в себя она так уже и не пришла. Разумеется, ходили всевозможные дурацкие слухи: будто ее ткнули копьем снизу, пардон, в нужнике. А еще — якобы зловредные и всемогущие масоны, раздосадованные гонениями на них, подослали к императрице верного человека, и он украдкой ее оцарапал булавкой, смазанной злодейским ядом кураре. Чушь, разумеется. Не подлежит сомнению, что смерть Екатерины последовала от естественных причин.
Как никогда бывает, это была не просто смерть человека, венценосца, а конец целой эпохи. Это эпоха умерла — «век золотой Екатерины».
Но не сам восемнадцатый век.
Столетия плохо привязаны к конкретным цифрам. Справедливее будет считать, что восемнадцатый век закончился примерно в 1815 г. — когда было покончено с Наполеоном, самым блистательным осколком восемнадцатого столетия, когда помаленьку стали дряхлеть, уходить, кто в прямом, кто в переносном смысле, люди, воспитанные и сформированные восемнадцатым веком — и на смену им массово стали выдвигаться молодые, принадлежавшие уже другому столетию, девятнадцатому, новому. Эта смена поколений и есть реальная смена веков — а не забавы с арифметикой…
