Он остановился. Окинул все взглядом, обострил чутье аур вокруг. Первым делом проверил округу на наличие любого демона — того не оказалось. Это успокоило изгнанника, вновь вернуло к холодному и рассудительному состоянию, смело любую эмоцию, выраженную мимикой на его лице.
Дальше он ступил вперед. Аккуратным шагом. Ветер слегка поддувал, ставни домов рядом шелестели, дребезжали, а таблички, прибитые с мыслью «и так сойдет», воссоздавали самую отвратительную картину заброшенности и одиночества местности. Руку Иво держал на рукояти, был готов выхватить меч со свистом и снести любую угрозу за долю секунды. Хотя угроз никаких он и не наблюдал.
Простояв на площади, изгнанник устремился в центральное здание управления Тайныра. Дверь в ратушу была не заперта, приоткрыта.
Он заглянул в щель промеж дверей. Там была такая же тихая и мертвая картина, которую бауманец видел слишком часто, чтобы удивляться ей.
Шаг первый, с последующим осмотром каждой стороны в здание. Первым делом взглянул на залу: кружка с пивом лежит на своем месте, кресло, на котором сидел Гордолин, своего положения не изменило, следов насилия или борьбы не было. Сделал второй шаг, закрыв за собой дверь. Слева была вторая комната — побольше, правда она была все время закрыта на огромный замок. Запертой и оставалась.
Перед лицом сразу встречала лестница. Там Иво ни разу не был, хотя и предполагал, что выше находились спальные комнаты. Начал аккуратно, как рысь, на цыпочках, подниматься, однако тихую походку нарушал противный скрип дерева, выдававший местоположение изгнанника.
На половине пути, на лестнице, резко мотанул головой за спину, корпус довел чуть позже. За перегородкой следовал продольный по бокам коридор. Иво убедился в отсутствии опасности и, сначала слегка выдержав паузу, с наскоку перешел на бег, быстро оказавшись на втором этаже ратуши.
Быстрый поворот головы на девяносто градусов направо. Хотелось проверить каждую комнату, да побыстрее, с помощью телепортаций, однако, если вдруг кто-то заметит — проблем впоследствии не оберешься. Иво вновь усилил свое чутье аур, выискивая ту заветную, знакомую до боли с самого детства, чистую и, наверное, самую светлейшую на его памяти, ауру Гордолина.
Однако, что выбило из колеи, он ничего не почувствовал. Сердцебиение усиливалось, но изгнанник противостоял ненужному сейчас волнению. Противостоял так, как сам себя научил, благодаря извечным сражениям и похождениям по лезвию ножа. А метод был прост: он отбрасывал все свойственное ему человечное, выжимая на максимум все циничное, безразличное и хладнокровное, что только таилось в закромах его души. Отбрасывал всю память о близких, о любви, дружбе, веселье и радости. В такие моменты от жертвовал всем, надевая жестокую маску убийцы и грешника. Порой даже, чтобы огрубеть и очерстветь, представлял, как с особым пристрастием убивает детей, грабит дома и совершает все то, что так ненавидит и презирает, стремится искоренить. Представлял, как он, с ярой улыбкой на лице, весь измазанный и излитый кровью, сражается один в поле против сотен, нет, тысяч демонов, отродий, приспешников темных сил. Да не важно было против кого он сражается, важнее было то, что в своих представлениях делал он это с улыбкой. Искренней улыбкой.
И как бы ему не нравился такой метод, лишь он ослабевал хватку всего спектра человеческих адекватных эмоций, их проявлений. Если бы не делал так, то давно бы кормил червей в выгребной братской яме.
Бушующее штормовое море, возникшее в разуме Черного изгнанника, вновь обернулось идеальной зеркальной морской гладью, истинным штилем. Не теряя времени, раз не смог обнаружить местонахождение генерала дистанционно, решил пойти старым способом — сделать все вручную.
Сначала пошел направо. Первая комната — ничего. Выглядела она не то чтобы просто, скорее, безвкусно. Кованая кровать с хорошо набитым матрасом и дорогими покрывалами, деревянные столы и стулья лакированные, шкаф из деревянного массива, но сам был не сильно большой. Люстр не было, все освещалось свечами, а те, в свою очередь, не были задействованы по назначению. Комната не была бедной, а действительно безвкусной. Да и в той никого не было. И ничьих вещей, к слову, в ней не было тоже.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Следом сразу же осмотрел вторую комнату. Такой же интерьер, такая же мрачная пустота. Такая же нетронутая посетителем каморка. Третья и четвертая комнаты были словно под копирку первым двум, во всех смыслах и соображениях. Иво с надеждой отворил дверь пятой, последней комнаты, но ничего уникального и наталкивающего там также не обнаружил.
Он скривил лицо, показал весь гнев и всю злость, что скопилась. Положение вещей было таковым, что изгнаннику казалось, будто кто-то обводит его вокруг пальца, заигрывает с ним. Кто-то, подобный самому настоящему Богу, способный вертеть этим миром, как ему вздумается.
Напротив каждой двери гостиничной комнаты было окно. Не голое, а остекленное, уж на центральное здание денег власти не пожалели. Он выглянул в окно, что было напротив последнего, пятого помещения. На миг в глазах увидел радостную массу людей, что видел при разговоре с отцом, однако это было скорее теплое воспоминание, всплывшее, потому что сходились обстоятельства. Он лишь на мгновенье увидел толпу, следом, проморгавшись, вновь встретился с пустотой и заброшенностью, такой напрягавшей его и бросавшей в омут недоумения.
Иво быстро ушел в левую часть коридора. Комнаты здесь ничем не отличались от уже осмотренных, за исключением того, что эти уже были заселены всем отрядом, прибывшим из Люстера. Первая была явно комнатушка Динли — на столе красовался дневник с кучей записей, стол уже был заляпан чернилами. Динли увлекался писательством, писал какие-то небылицы, чаще — подобие стихов, а реже — баллады и поэмы. А еще у него горела свеча, правда та уже изживала себя, и скорее Иво видел лишь подсвечник с залитым в него воском и угасающим одиноким мерцающим огоньком где-то среди всей этой массы.
Вторая комната принадлежала Гринго. На кровати лежали ножны меча, они были визиткой бауманского воина. Выгравированные два орла, чьи клювы соединяются и переходят в волнистый орнамент его семейного герба, а все это украшено еще и позолотой.
Третья комната, по всем соображениям, была Ромлана. Иво не знал юнца лично, сам изгнанник его не застал, а познакомиться еще не успел. Но, учитывая, что из Люстерского отряда остались Гордолин, Фарбул и сам, собственно, Ромлан, а никаких отличительных знаков первых двух бауманцев в комнате не было, изгнанник делал вывод, что в комнате поселился юный бравый дружинник. Хотя, благодаря осмотру его ночлега, теперь Иво знал кое-что и о нем. А именно то, что Ромлан был исключительно верующим — далеко не каждый человек будет странствовать с иконой, которую он будет класть в каждое место своей ночевки, формируя свой личный переносной красный угол, свойственный каждой крестьянской хате.
Подходя к четвертой комнате, Иво уже обнажил меч, а походку сделал более тихой и пружинистой, так как оставалось лишь два помещения, не осмотренных им. Конечно, выше был еще этаж, однако его Иво даже не брал в расчет, покуда уже обнаружил места, где остановился отряд Гордолина. А, зная Гордолина, он бы не стал селиться где-то лично, не рядом со своими подчиненными.
Комнату Фарбула Иво узнал бы из тысячи. Свой личный бочонок с пивом, валявшийся явно женский халат под кроватью. Хоть Фарбул и был со специфическим мировоззрением, наблюдавшим радости жизни исключительно в хорошей выпивке и красивых (а порой даже и не очень) женщинах, но каждый раз, когда Иво сталкивался с его, как многие говорили, «наивностью и жизненной деградацией», он невольно улыбался и становился спокойнее. В этот раз исключения не было.
Прикрывая дверь, левым ухом, сам не понимая как, Иво услышал тихий хрип, даже скорее предсмертный. Это было также почти невозможно, как в непроглядном тумане, который можно черпать ложкой и есть, на расстоянии ста метров увидеть полный облик зверя либо иного любого создания. Адреналин заставил обратить глаза, мгновенно телепортироваться за единственную отделяющую комнаты друг от друга стену. Как приземлился на ноги, сразу нанес удар.
