Молодые люди вышли из королевского кабинета. Эрнотон был вне себя от радости, Сент-Малина раздирала зависть. У первого сверкали глаза, жадный взгляд второго словно прожигал куртку товарища.
Господин д'Эпернон ждал их, намереваясь расспросить.
– Господин герцог, – ответил Эрнотон, – король не дал нам разрешения говорить.
Они незамедлительно отправились в конюшню, где королевский курьер выдал им двух дорожных лошадей, сильных и хорошо снаряженных.
Господин д'Эпернон, без сомнения, проследил бы за ними, чтобы побольше разузнать, если бы в самый тот миг, когда Карменж и Сент-Малин уходили, он не был предупрежден, что с ним желает во что бы то ни стало и сию же минуту говорить какой-то человек.
– Что за человек? – раздраженно спросил герцог.
– Чиновник судебной палаты Иль-де-Франса.
– Да что я, тысяча чертей, – вскричал он, – эшевен, прево или стражник?
– Нет, монсеньер, но вы друг короля, – послышался слева от него чей-то робкий голос. – Умоляю вас, выслушайте меня, как его друг.
Герцог обернулся.
Перед ним стоял, сняв шляпу и низко опустив голову, какой-то жалкий проситель, на лице которого сменялись все цвета радуги.
– Кто вы такой? – грубо спросил герцог.
– Никола Пулен, к вашим услугам, монсеньер.
– Вы хотите со мной говорить?
– Прошу об этой милости.
– У меня нет времени.
– Даже чтобы выслушать секретное сообщение?
– Я их выслушиваю ежедневно не менее ста. Ваше будет сто первое. Это, выходит, на одно больше.
– Даже если речь идет о жизни его величества? – прошептал на ухо д'Эпернону Никола Пулен.
– Ого! Я вас слушаю, зайдите ко мне в кабинет.
Никола Пулен вытер лоб, с которого струился пот, и последовал за герцогом.
Глава 28
Разоблачение
Идя через свою приемную, д'Эпернон обратился к одному из дежуривших там дворян.
– Как ваше имя, сударь? – спросил он, увидев незнакомое ему лицо.
– Пертинакс де Монкрабо, монсеньер, – ответил дворянин.
– Так вот, господин де Монкрабо, станьте у моей двери и никого не впускайте.
– Слушаюсь, господин герцог.
– Никого, понимаете?
– Так точно.
И г-н Пертинакс, красовавшийся в своем роскошном одеянии – оранжевых чулках при синем атласном камзоле, повиновался приказу д'Эпернона. Он прислонился к стене и, скрестив руки, занял позицию у края портьеры.
Никола Пулен прошел за герцогом в кабинет. Он увидел, как дверь открылась, закрылась, как опустилась портьера, и принялся дрожать самым настоящим образом.
– Послушаем, что у вас там за заговор, – сухо произнес герцог. – Но клянусь богом, пусть это не окажется шуткой. Сегодня мне предстояло заняться различными приятными вещами, и если, слушая вас, я даром потеряю время – берегитесь!
– Нет, господин герцог, – сказал Никола Пулен, – речь идет об ужасающем злодеянии.
– Ну, посмотрим, какое там злодеяние.
– Господин герцог…
– Меня намереваются убить, не так ли? – прервал его д'Эпернон, выпрямившись, словно спартанец. – Что ж, пускай! Моя жизнь принадлежит королю и богу. Пусть ее у меня отнимут.
– Речь идет не о вас, монсеньер.
– Ах, вот как! Странно!
– Речь идет о короле. Его собираются похитить, господин герцог.
– Опять эти старые разговоры о похищении! – пренебрежительно сказал д'Эпернон.
– На этот раз, господин герцог, дело серьезное, если я о нем правильно сужу.
– Когда же намереваются похитить его величество?
– В ближайший же раз, когда его величество в носилках отправится в Венсен.
– А как его похитят?
– Умертвив обоих доезжачих.
– Кто это сделает?
– Госпожа де Монпансье.
Д'Эпернон рассмеялся.
– Бедная герцогиня, – сказал он, – чего только ей не приписывают.
– Меньше, чем она намеревается сделать.
– И этим она занимается в Суассоне?
– Госпожа герцогиня в Париже.
– В Париже?
– Могу ручаться в этом, монсеньер.
– Вы ее видели?
– Да.
– То есть вам так показалось.
– Я имел честь с нею беседовать.
– Честь?
– Я ошибся, господин герцог. Несчастье.
– Но, дорогой мой, не герцогиня же похитит короля?
– Простите, монсеньер.
– Она сама?
– Собственной особой, с помощью своих клевретов, конечно.
– А откуда она будет руководить похищением?
– Из окна монастыря святого Иакова, который, как вы знаете, находится у дороги в Венсен.
– Что за чертовщину вы мне рассказываете?
– Правду, монсеньер. Все меры приняты к тому, чтобы носилкам пришлось остановиться в момент, когда они поравняются с монастырем.
– А кто эти меры принял?
– Увы!
– Да говорите же, черт побери!
– Я, монсеньер.
Д'Эпернон так и отскочил.
– Вы? – сказал он.
Пулен вздохнул.
– Вы участвуете в заговоре и вы же доносите? – продолжал д'Эпернон.
– Монсеньер, – сказал Пулен, – честный слуга короля должен на все идти ради него.
– Что верно, то верно, вы рискуете попасть на виселицу.
– Я предпочитаю смерть унижению или гибели короля, вот почему я к вам пришел.
– Чувства эти весьма благородные, и возымели вы их, видимо, весьма и весьма неспроста.
– Я подумал, монсеньер, что вы друг короля, что вы меня не выдадите и обратите ко всеобщему благу разоблачение, с которым я к вам пришел.
Герцог долго всматривался в Пулена, внимательно изучал все извилины его бледного лица.
– За этим кроется и что-то другое, – сказал он. – Как ни решительно действует герцогиня, она не осмелилась бы одна пойти на такое предприятие.
– Она дожидается своего брата, – ответил Никола Пулен.
– Герцога Генриха! – вскричал д'Эпернон с ужасом, который можно было бы испытать при появлении льва.
– Нет, не Генриха, монсеньер, только герцога Майенского.
– А, – с облегчением вздохнул д'Эпернон. – Но не важно: надо расстроить все эти прекрасные замыслы.
– Разумеется, монсеньер, – сказал Пулен, – поэтому я и поторопился.
– Если вы сказали правду, сударь, то не останетесь без вознаграждения.
– А зачем мне лгать, монсеньер? Какой мне в этом смысл, я ведь ем хлеб короля. Разве я не обязан ему верной службой? Предупреждаю, если вы мне не поверите, я дойду до самого короля и, если понадобится, умру, чтобы доказать свою правоту.
– Нет, тысяча чертей, к королю вы не пойдете, слышите, мэтр Никола? Вы будете иметь дело только со мной.
– Хорошо, монсеньер. Я так сказал только потому, что вы как будто колебались.
