– Хорошо, монсеньер. Я так сказал только потому, что вы как будто колебались.
– Нет, я не колеблюсь. Для начала я должен вам тысячу экю.
– Так монсеньеру угодно, чтобы об этом знал он один?
– Да, я тоже хочу послужить королю, отличиться и потому один намерен владеть тайной. Вы ведь мне уступаете ее?
– Да, монсеньер.
– С гарантией, что все – правда.
– О, с полнейшей гарантией.
– Значит, тысяча экю вас устраивает, не считая будущих благ?
– У меня семья, монсеньер.
– Ну так что ж, я вам предлагаю, черт побери, тысячу экю!
– Если бы в Лотарингии узнали, что я сделал подобное разоблачение, каждое слово, которое я сейчас произнес, стоило бы мне пинты крови.
– Ну и что же?
– Ну, вот потому-то я принимаю тысячу экю.
– К чертям ваши объяснения! Мне-то какое дело, почему вы их принимаете, раз вы от них не отказались? Значит, тысяча экю – ваши.
– Благодарю вас, монсеньер.
Видя, что герцог подошел к сундуку и запустил в него руку, Пулен двинулся вслед за ним. Но герцог удовольствовался тем, что вынул из сундука книжечку, в которую и записал крупными и ужасающе кривыми буквами:
«Три тысячи ливров господину Никола Пулену».
Так что нельзя было понять, отдал он эти три тысячи ливров или остался должен.
– Это то же самое, как если бы они уже были у вас в кармане, – сказал он.
Пулен, протянувший было руку и выставивший вперед ногу, убрал и то и другое, что было похоже на поклон.
– Значит, договорились? – сказал герцог.
– О чем договорились, монсеньер?
– Вы будете делать мне и дальнейшие сообщения?
Пулен заколебался: ему навязывали ремесло шпиона.
– Ну что ж, – сказал герцог, – ваша благородная преданность уже исчезла?
– Нет, монсеньер.
– Я, значит, могу на вас рассчитывать?
Пулен сделал над собой усилие.
– Можете рассчитывать, – сказал он.
– И все будет известно одному мне?
– Так точно, вам одному, монсеньер.
– Ступайте, друг мой, ступайте, тысяча чертей. Держись теперь, господин де Майен!
Он произнес эти слова, поднимая портьеру, чтобы выпустить Пулена. Затем, увидев, как тот прошел через приемную и исчез, он поспешил к королю.
Король, устав от игры с собачками, играл теперь в бильбоке.
Д'Эпернон напустил на себя вид озабоченного делами человека. Но король, поглощенный своим важным занятием, не обратил на это ни малейшего внимания.
Однако, видя, что герцог хранит упорное молчание, он поднял голову и окинул его быстрым взглядом.
– В чем дело, – сказал он, – что еще приключилось, Ла Валетт? Умер ты, что ли?
– Дал бы бог умереть, сир! – ответил д'Эпернон. – Я бы не видел того, что приходится видеть.
– Что? Мое бильбоке?
– Сир, когда государю грозят величайшие опасности, верноподданный не может не быть в тревоге.
– Снова какие-то опасности! Побрал бы тебя, герцог, самый черный дьявол.
И при этих словах король удивительно ловко подхватил кончиком бильбоке шар из слоновой кости.
– Но вы, значит, не ведаете о том, что происходит? – спросил у него герцог.
– Может быть, и не ведаю, – сказал король.
– Вас окружают сейчас злейшие враги, сир.
– Кто же, например?
– Во-первых, герцогиня де Монпансье.
– Ах да, правда. Вчера она присутствовала на казни Сальседа.
– Как легко вы говорите об этом, ваше величество!
– Ну а мне-то что за дело до этого?
– Значит, вы об этом знали?
– Сам видишь, что знал, раз я тебе говорю.
– А что должен приехать господин де Майен, вы тоже знали?
– Со вчерашнего вечера.
– Значит, этот секрет… – протянул неприятно пораженный герцог.
– Разве от короля можно что-нибудь утаить, дорогой мой? – небрежно сказал Генрих.
– Но кто мог вам сообщить?
– Разве тебе не известно, что у нас, помазанников божьих, бывают откровения свыше?
– Или полиция.
– Это одно и то же.
– Ах, ваше величество имеете свою полицию и ничего мне об этом не говорите! – продолжал уязвленный д'Эпернон.
– Кто же, черт побери, обо мне позаботится, кроме меня самого?
– Вы меня обижаете, сир.
– У тебя есть рвение, дорогой мой Ла Валетт, и это большое достоинство, но ты медлителен, а это крупный недостаток. Вчера в четыре часа твоя новость была бы замечательной, но сегодня…
– Что же сегодня, сир?
– Она малость запоздала, признайся.
– Напротив, видимо, для нее еще слишком рано и вам не угодно меня выслушать, – сказал д'Эпернон.
– Мне? Да я уж битый час тебя слушаю.
– Как? Вам угрожают, на вас собираются напасть, вам ставят западни, а вы не беспокоитесь?
– А зачем? Ведь ты организовал мне охрану и еще вчера утверждал, что обеспечил мое бессмертие. Ты хмуришься? Почему? Разве твои Сорок пять возвратились в Гасконь или же они больше ничего не стоят? Может быть, эти господа – как мулы: испытываешь их – они так и пышут жаром, купишь – еле-еле плетутся.
– Хорошо, ваше величество сами увидите, что они такое.
– Буду очень рад. И скоро я это увижу?
– Может быть, раньше, чем думаете, сир.
– Ладно, не пугай!
– Увидите, увидите, сир. Кстати, когда вы едете за город?
– В лес?
– Да.
– В субботу.
– Значит, через три дня?
– Через три дня.
– Мне только этого и надо, сир.
Д'Эпернон поклонился королю и вышел.
В приемной он заметил, что позабыл отпустить г-на Пертинакса с его поста. Но г-н Пертинакс сам себя отпустил.
Глава 29
Два друга
Теперь, если угодно читателю, мы последуем за двумя молодыми людьми, которых король, радуясь, что и у него есть маленькие секреты, отправил к своему посланцу Шико.
Едва вскочив в седло, Эрнотон и Сент-Малин чуть не придушили друг друга в воротах, ибо каждый из них старался не дать другому опередить себя.
Действительно, кони их, тесно прижавшиеся друг к другу, выступали рядом, и от этого колено одного всадника давило на колено другого.
Лицо Сент-Малина побагровело, щеки Эрнотона побледнели.
– Вы, сударь, причиняете мне боль! – закричал первый, как только они оказались за воротами. – Раздавить вы меня хотите, что ли?
– Вы тоже делаете мне больно, – ответил Эрнотон. – Только я-то не жалуюсь.
– Вы, кажется, вознамерились преподать мне урок?
– Ничего я не намерен вам преподать.
– Ах, вот как! – сказал Сент-Малин, понукая свою лошадь, чтобы разговаривать со своим спутником на еще более близком расстоянии. – Повторите то, что вы сейчас сказали.
