Бес молчал — лишь энергетика его становилась всё негативнее и негативнее.
— Полчаса тебя кропили святой водой и отчитывали «Капиталом», — безжалостно напомнил Глеб. — Полчаса! Дальше ты запричитал женским голосом и, как последняя сявка, пошёл колоться на раз. Стал предлагать Никодиму свозить его на себе к святым местам, в Ульяновск…
— Не докажешь, — угрюмо сказал бес.
— Возможно, — отозвался Глеб. — Но, пока будут разбираться, повышения тебе не видать. А с Никодимом вы сговорились так: днём ты по-прежнему сидишь в Карабастове, а ночью работаешь охранником. И всё шито-крыто. Начальство твоё уверено, что ты охмуряешь Никодима — вот-вот охмуришь…
— Короче, — грубовато прервал его бес. — Чего надо?
— Ничего серьёзного. Немножко халатности на посту. Ты отвернулся — я проскочил…
— Зачем?
— Да вот хочу устроить кое-кому парочку страшных снов, — решив быть откровенным до конца, предвкушающе молвил Глеб. — Догадываешься, кому?
Нечистый размышлял. Неподвижное лицо, натруженные руки, усталые глаза. Обычный работяга-бес, каких тысячи, замотавшийся в чёрной реинкарнации, чудом вылезший из шестёрок в бароны.
— А дальше? — равнодушно спросил он.
— А дальше разбежались. Я тебя не знаю, ты меня — тоже…
— Ладно, сделаем, — буркнул бес и снова двинулся к креслу.
И то ли показалось Глебу, то ли в самом деле мелькнули в сумрачных запавших глазах нечистого насмешливые искорки. Однако продолжать разговор, когда тебе уже предъявили спину, было неловко — и молодой чародей поспешил вернуться в физическое тело, преодолевавшее на автопилоте последний лестничный пролёт. Слава Богу, добралось нормально — в ментовку не загребли…
* * *
За окном было черным-черно. По стёклам мазало мокрым снегом. Нагулявшийся котяра Калиостро возлежал на выключенном мониторе подобием небольшого серо-белого сугроба. Неровно тикали стенные ходики.
— Нет, подвох он, конечно, подстроит… — размышлял вслух старый колдун Ефрем Нехорошев. — Тут ты даже не сомневайся…
— Никодиму сдаст, например, — мрачно предположил Глеб.
— Да ни в жисть! — взгоготнул кудесник. — На крупную гадость ему идти не резон. Так, по мелочи…
— Ну, это мы переживём… — успокоил Глеб.
Ходики пробили два часа ночи, приврав минут на сорок. Неделю назад, отчаявшись приспособить зациклившегося барабашку в перегоревшем электрокамине, Ефрем попробовал оживить с его помощью часовой механизм — и тоже не очень успешно.
— Пора, — сказал колдун. — Друган твой уже, наверное, третий сон смотрит… Может, проводить тебя?
— Вот ещё! — оскорбился Глеб. Расслабился, убрал мысли — и без перехода очутился в астрале.
Смутно мерцали сны. Неподалёку маячил знакомый балахон.
— Вовремя, — заметил бес и огляделся. — Давай пошустрей! Пока никто не видит!
Портнягину вновь почудилось, что в глазах нечистого мелькнула насмешка, но медлить и впрямь не следовало — огласка была невыгодна обоим. И юный чародей, не раздумывая, нырнул во сны Никодима Людского.
…Толпа. Толпа до горизонта. Глеб ошалело вскинулся на цыпочки. Головы, головы, головы. Брусчатка из голов. И все смотрят в одну сторону. Лица напряжённые, ожидающие. Повернулся и он. В десятке шагов чёрно-красная трибуна, напоминающая эшафот, а на ней Никодим. Держит речь. Вернее — паузу…
— Посторонись ты… трах-тарарах! — Кто-то незнакомый бесцеремонно отпихнул Глеба и вскинул крохотный автомат с несоразмерно длинной обоймой. Полыхнуло, загрохотало. В лицо полетели горячие астральные гильзы.
Страшный людской вопль — и не менее оглушительная тишина. Никодим Людской медленно переваливался через перила. Перевалился. Глухой удар тела о мостовую. Кровь. Много крови. Убит? Нет, ползёт, приподнимает бледное искажённое лицо… Толпа куда-то делась. Их двое. Двое на всём свете. Глаза Никодима на миг проясняются. Узнал. И умоляющий, исполненный боли стон:
— Гле-еб…
В следующую секунду Портнягина вышибло из астрала. Старый колдун Ефрем Нехорошев сидел напротив и с любопытством всматривался в ошалелое лицо ученика.
— Что-то быстро ты… — заметил он.
— Слушай, Ефрем… — переведя дыхание, вымолвил Глеб. — Там уже кто-то до меня поработать успел. Кошмар какой-то…
В двух словах он изложил увиденное. Колдун удовлетворённо наклонил редеющие патлы.
— Теперь понятно, чему этот твой бес лыбился… Надо же: без подвоха околпачил! — Чародей хмыкнул, покосился из-под косматой брови на сбитого с панталыку воспитанника — и, снизойдя, пояснил: — Никакой это, Глебушка, не кошмар… Нормальные сны политика.
— Это что ж у него, каждую ночь так?!
— Ну, не каждую, наверно…
Юноша представил — и обмяк.
— Тогда зачем охрана? Да ещё и с бесами!
— Затем и охрана, что секрет. А то вдруг кто со стороны подсмотрит! Неловко же, сам понимаешь…
Дрыхнущий на мониторе Калиостро дёрнул ухом и нагло свесил бело-серый хвост на слепой экран.
Произведение искусства
Я беру глыбу мрамора и отсекаю от неё всё лишнее.
Огюст Роден
В ночь на первое ноября скверик, примыкающий к площади имени известной французской ведьмы Жанны д’Арк, густо опушился инеем и стал немыслимо красив. Светлые стихиали поработали на совесть: каждая веточка была искусно оправлена в рыхлое серебро, а уж когда утреннее солнце, проплавив лиловую тучу, тронуло розовым светом узорчато кованые дебри, захотелось пойти и выпить. Не напиться, упаси Боже, а именно выпить. Чуть-чуть. В честь добра и красоты.
Поэтому, несмотря на относительно ранний час, в стеклянном кубике под вывеской «Старый барабашка», притулившемся у самой ограды скверика, было довольно людно. За одним из столиков местный забулдыга самозабвенно морочил голову приезжему, а тот знай отшатывался и округлял глаза, не замечая, что вокруг давно уже обмениваются ухмылками. Приезжие — они ж как дети: всерьёз полагают, будто в Баклужино живут одни колдуны.
— Менты? Они меня за квартал обходят, — взахлёб завирался пьянчужка. — Если он сюда войдет, если он дубинку подымет — ты увидишь!.. Хотя лучше тебе этого не видеть… Я сквозь себя пули пропускал. У меня электрический разряд такой…
Вовремя поперхнулся и умолк. В стеклянном кубике порхнул понимающий смешок. На пороге перед прозрачной дверью обозначились два молодых человека: один — упитанный, улыбчивый, с девичьим румянцем во всю щёку, другой — рослый, плечистый, с надменными скучающими глазами. Оба — личности, хорошо на Ворожейке известные и, в отличие от зарапортовавшегося выпивохи, имеющие самое прямое отношение к кудесничеству.
Поздоровавшись, юноши уединились за угловым столиком, где, подчёркнуто не обращая внимания на окружающих, вполголоса продолжили свой обычный, не сегодня начавшийся спор. Дело в том, что улыбчивый румяный Игнат Фастунов был учеником чёрного мага, а сумрачный плечистый Глеб Портнягин — белого. Один старательно затирал границу между добром и злом, другой не менее старательно её восстанавливал.
— Покажи мне такое зло, чтобы не называло себя добром! — запальчиво требовал Игнат. — Невежество — вот это действительно зло! Помнишь Левшу? Вроде и добра хотел, и руки нужным концом приделаны, а блоха-то в итоге танцевать перестала!
— Танцевать?.. — прищурился Глеб. — Я гляжу, английские спецслужбы с этой блошкой-вошкой не только Лескову, но и тебе мозги запудрили… Операция «Нимфозория»! Неужели не читал? Ну вот, а ещё нигромант! Там ведь не одна механика, там и магия была задействована. Кстати, чёрная…
Игнат крякнул, зарделся пуще прежнего и, должно быть, ругнул себя втихомолку за то, что опрометчиво помянул тульского чародея.
— Тот же компьютерный вирус, только из железа, — несколько свысока объяснил Глеб. — Как на металл наткнётся — начинает из него ещё одну блоху мастерить. По образу и подобию. Англичане ж её нарочно царю подсунули! Он-то думал: танцует, а она сборку блох вхолостую отрабатывала… Так что, если бы Левша эту пакость вовремя не обезвредил — размножилась бы и всю оборонную промышленность сожрала…
Развить успех ученику белого мага помешал официант, поставивший на столик пару стопок, графинчик и упаковку томатного сока. В «Старом барабашке» все немедленно притихли и повернулись к молодым людям. Глеб Портнягин с точностью алхимика наполнил из графинчика стопки до половины. Упаковку вскрывать не стал. А вот далее произошло нечто такое, от чего выпивоха завистливо причмокнул, а приезжий ахнул. На глазах присутствующих уровень водки в стопках пошёл сам собой повышаться, вытесняемый снизу слоем непонятно откуда берущегося томатного сока. Затем содержимое стопки Игната Фастунова разом замутилось, став однородным и непрозрачным. (Чёрные маги в отличие от белых предпочитают взбалтывать «кровавую мэри», что тоже является одной из причин их давней глухой вражды.)
